Я еще целую неделю ездила в этом троллейбусе, но больше его не встретила. Долго еще ходила под этим впечатлением и до сих пор помню его лицо. И почему-то мне кажется, что он тоже помнит меня. Может, мы действительно были созданы друг для друга? Сейчас мне даже почудилось, что Андрей чем-то похож на него. Мне вдруг захотелось плакать. Я вообще-то не плакса, плачу редко. А тут вдруг разревелась. Это было неудержимо и так сладко… Я пошла к себе, вцепилась зубами в подушку и плакала-плакала, пока не заснула. А утром я первым делом убрала квартиру, хотя, надо отдать должное Полине, она к моему приезду навела чистоту. Потом я отправилась в парикмахерскую.
— О! — воскликнула Валентина, мастерица, подарившая мне столь экзотический облик. — Ну как с новым имиджем?
— Спасибо, было здорово.
— Я гляжу, вы хорошо загорели. Вам идет такой стиль.
— Да, но пора вернуться к прежнему.
— Почему?
— Да мне завтра на работу!
— Ну и что?
— У нас этого не поймут! — Я вкратце рассказала ей о характере моей работы.
— Ничего страшного! Будете на работу затягивать волосы в пучок. А дома — или в гости — или еще куда будете так ходить. Вот посмотрите! — Она ловко продемонстрировала мне, как можно уложить волосы, чтобы выглядеть строго, но я вдруг заявила:
— Нет, Валя, я не хочу больше так ходить. Перекрасьте меня и подстригите.
— Подстричь? Зачем?
— Чтобы опять изменить имидж, но не возвращаться к прежнему.
— Понимаете, следы завивки пока останутся.
— Пусть.
— Жалко стричь такие волосы.
— А мне — нет! Остригите меня совсем коротко.
— Налысо, что ли? — рассердилась Валя.
— Не налысо, но совсем-совсем коротко.
— Вам нельзя.
— Почему?
— У вас будет беззащитный вид.
— Беззащитный? — удивилась я.
— Беззащитный и измученный! А такие волосы отвлекают! Но если вы настаиваете, я сделаю вам стрижку. Только не такую короткую, чтобы волосы все же были видны. Вы мне доверяете?
— Конечно! — искренне сказала я.
И через сорок минут у меня был совершенно новый имидж. Красивая, стильная стрижка современной деловой женщины.
— Нравится?
— Да. Только вот не знаю, что скажет начальство.
— У вас в контракте записано, что вы не имеете права менять прическу?
— Разумеется, нет!
— Тогда живите спокойно! Только придется теперь регулярно подстригаться.
— Не страшно.
Сказать, что я была в восторге от новой прически, я не могла. Но вероятно оттого, что никогда не носила стрижку и попросту еще не привыкла. Первым должен был оценить перемену Женя. Мы собирались встретиться у него в квартире.
— Черт, опять новая прическа! С ума можно сойти! Только я смирился с той… Но тебе так, наверное, лучше. Спокойнее как-то.
— Тебе спокойнее? — засмеялась я.
— Это уж точно! Иди ко мне, я так соскучился.
Мне было хорошо с ним, впрочем, как и всегда, только гормон счастья не вырабатывался. Черт бы побрал Вовика Златопольского с его болтовней об этом злосчастном гормоне.
— Знаешь, как мне было хреново, когда я думал, что потерял тебя? Скажи, у тебя что-то было с тем актером, который со мной драться хотел?
— Не было, — с чистой совестью ответила я.
— Правда?
— Правда.
— А почему он тогда вступился за тебя?
— Не за меня, за даму.
— Слушай, я хочу тебя попросить…
— О чем?
— Сведи меня с твоим братом.
— Зачем? — крайне удивилась я.
— Ну нехорошо, когда в семье какие-то.., недоразумения. Я так понимаю, что он тебе близкий человек… Кстати, у вас романа не было?
— Не было, черт тебя подери! По-твоему, у меня романы со всеми мужчинами вообще?
— Не передергивай! Просто он.., довольно привлекательный, ну и между двоюродными бывает…
— Мало ли что бывает! Бывает даже между родными, даже между отцом и дочерью. Ты к папе не ревновал еще?
— Не говори глупостей. Мне, кстати, твой отец очень понравился.
— Ты ему тоже. Ох, господи, я же забыла, что мы с Полькой сегодня должны быть у папы!
Я вскочила, оделась и стала звонить Полине.
— Что ж ты мне не звонишь, я тут замоталась, — набросилась я на нее.
— Во что замоталась, в простыню? — хихикнула она.
— В какую простыню, что ты мелешь! — возмутилась я, чувствуя, что краснею.
— Ну ты ж у Жени, наверное?
Еще недоставало обсуждать это с ней!
— Короче, ты поезжай к деду да захвати из шкафа синий пакет, там подарки. Я приеду сама. Могу задержаться из-за пробок.
— Ладно! Пока, маменция!
— Бронечка, я, к сожалению, завтра вечером улетаю в Будапешт на три дня. Мне жутко не хочется, но надо. Я хотел послать своего зама, но он, как назло, попал в больницу с аппендицитом.
— Жаль, — машинально ответила я.
— Сейчас ты спешишь, а вот когда я вернусь, надо будет уже конкретно обсудить свадьбу.
— Хорошо. Обсудим. Женечка, извини, но мне надо мчаться. Папа терпеть не может опозданий.
* * *Дверь в квартире отца мне открыла Полька.
— Ой, мам, ну ты даешь! — закричала они при виде новой прически.
— Полина, как ты разговариваешь с матерью! — не преминул сделать ей замечание папа. — Деточка моя, что с тобой было? От Полины ничего нельзя добиться. А выглядишь хорошо. Ты подстригла волосы? Я не сторонник стриженых женщин. Так от чего ты все-таки лечилась?
— Пап, ничего страшного, была небольшая проблема, и как раз подвернулась возможность недорого полечиться. И теперь все в полном порядке. Не беспокойся.
Когда после ужина я вышла на кухню помочь Симочке с чаем — Полька и папа играли в шашки, — она сказала:
— Бронечка, а у тебя грустные глаза.
— Да нет, я просто сегодня жутко устала.
— А ты там, в Израиле, случайно не влюбилась? — участливо осведомилась мачеха.
— Так, чуть-чуть.
— Поделись, если хочешь. Ты ведь знаешь, я не болтлива.
— Знаю, Симочка. Но сейчас не то настроение. Если окажется, что…
— Как хочешь. Но в любой момент я готова послужить жилеткой.
Это я знала. И если бы речь шла о какой-то другой ситуации, я, возможно, и поплакалась бы ей. А впрочем, кто знает…
В машине по пути домой Полина вдруг спросила:
— Мам, Гордиенко клевый, да?
— Бесспорно.
— А Дружинин?
— Нет.
— Почему?
— Мрачный, хамоватый и вечно небритый. А почему тебя это интересует?
— Ну просто.., он же такая звезда! А его жена?
— Очень красивая! Ноги от ушей и вообще…
— Сейчас на НТВ показывают сериал с ним.
— С кем? С Дружининым?
— Ага. И он там клевый.
— Кого он играет?
— Благородного олигарха.
— Такие бывают?
— В кино все бывает.
— Тоже верно. А в котором часу этот сериал показывают?
— В девятнадцать сорок. И повтор уже совсем поздно, около двенадцати. А что, хочешь посмотреть?
— Ну разве что одним глазом.
— Мам, а у Вени там кто-нибудь был?
— В каком смысле?
— Ну.., какая-нибудь.., девушка?
— Наверное, я за ним не следила. — До возвращения Веньки я решила ничего не говорить про Венчика. Зачем? Неизвестно ведь, чем эта история завершится.
— Мам, а фотки? Я только сейчас сообразила! Ты снимала?
— Конечно. Завтра же отдам напечатать.
— Давай лучше я, ты мне утром оставь деньги и пленку. Я после школы зайду. Там прямо за час сделают.
— Вот хорошо.
— Мам, а ты по мне скучала?
— Не то слово!
— И я… Мам, а ты за Женю выйдешь замуж?
— Конечно. Он сейчас уезжает, а когда вернется, будем обсуждать свадьбу!
— Ура! Я тоже буду обсуждать?
— Да.
— Мам, почему у тебя голос такой скучный?
— Почему — скучный? Просто усталый. Спать хочу!
— Нет, скучный.., без трепетухи…
— Что?
— Без трепетухи, говорю.
— Что это еще за трепетуха? Трепет, что ли?
— Ага.
— Дурища ты у меня.
— Не-а! Дед говорит, что я на редкость умная девочка.
— Заблуждается твой дед.
— Это ты заблуждаешься, когда думаешь, что я ничего не вижу.
— Здрасте, я ваша тетя. Что это ты видишь, хотелось бы знать.
— Что у тебя в глазах обреченка.
— Господи, где ты этого набралась? Обреченка, трепетуха… Жуть!
— Ты не хочешь замуж? Да? — с «трепетухой» в голосе спросила она.
— Зато ты, я вижу, жаждешь выдать меня.
— Да. Потому что Женя тебя любит. И он.., хороший… И богатый.
— Можно подумать, ты живешь в нищете!
— Нет, конечно, но… Знаешь, он мне показывал план дома, который собирается покупать. Супер!
— О господи!
— Там даже солярий есть!
— А солнце где он возьмет? У нас так мало солнца.., ты вот говоришь всякие глупости, что я скучная, без трепетухи, а все дело в том, что в Израиле такое солнце! От него вырабатывается гормон счастья. А тут у нас холод собачий, как будто не июнь, а начало ноября.
Дождь. Меня это угнетает. Ничего, я привыкну.
— Адаптируешься?
— Привыкну!
— Нет, скучный.., без трепетухи…
— Что?
— Без трепетухи, говорю.
— Что это еще за трепетуха? Трепет, что ли?
— Ага.
— Дурища ты у меня.
— Не-а! Дед говорит, что я на редкость умная девочка.
— Заблуждается твой дед.
— Это ты заблуждаешься, когда думаешь, что я ничего не вижу.
— Здрасте, я ваша тетя. Что это ты видишь, хотелось бы знать.
— Что у тебя в глазах обреченка.
— Господи, где ты этого набралась? Обреченка, трепетуха… Жуть!
— Ты не хочешь замуж? Да? — с «трепетухой» в голосе спросила она.
— Зато ты, я вижу, жаждешь выдать меня.
— Да. Потому что Женя тебя любит. И он.., хороший… И богатый.
— Можно подумать, ты живешь в нищете!
— Нет, конечно, но… Знаешь, он мне показывал план дома, который собирается покупать. Супер!
— О господи!
— Там даже солярий есть!
— А солнце где он возьмет? У нас так мало солнца.., ты вот говоришь всякие глупости, что я скучная, без трепетухи, а все дело в том, что в Израиле такое солнце! От него вырабатывается гормон счастья. А тут у нас холод собачий, как будто не июнь, а начало ноября.
Дождь. Меня это угнетает. Ничего, я привыкну.
— Адаптируешься?
— Привыкну!
* * *Она легла спать, а я схватила телепрограмму. Без пяти двенадцать должны показать седьмую серию «Снов наяву». Почему-то мне было страшно. Сперва на экране мелькали какие-то люди, говорили о непонятном — седьмая серия все-таки, а это явно детектив. Я даже не стремилась вникать в происходящее. И вдруг на экране появился Андрей. Я замерла. В первой сцене он вел совещание у себя в роскошном офисе, деловой, ироничный, злой, и каждый его жест и поворот головы были исполнены такого шика, элегантности и не правдоподобного обаяния, что я только рот раскрыла. И проклятый гормон стал вырабатываться с неистовой силой. Господи, за что? За недостаточную любовь к Жене? За неблагодарность? За то, что зарыла в землю свой певческий талант? Или просто так, ни за что? Чтоб знала, как это бывает, когда любовь… Интересно, он хоть раз вспомнил обо мне? Нет, конечно. А почему? Не вспоминалось или он запретил себе вспоминать? Я должна его увидеть. Должна. Не могу иначе. Вот посмотрю ему в глаза — и все пойму. Но где мне его увидеть? Пойти в театр, а потом за кулисы? Никогда в жизни. Ждать возле служебного подъезда вместе с поклонницами? Никогда в жизни! Явиться к нему домой? А если там Лариса? Или другая какая-нибудь баба? Я умру. Так как же быть? Позвонить ему на мобильный? Он ведь тоже знает мой телефон, но не звонит же… Ничего, я позвоню сама, к черту гордость и все эти глупости. Мне просто жизненно необходимо если не увидеть, то хоть услышать его. Я и по голосу все пойму. Позвонить с домашнего телефона? Этого номера он не знает. Нет, позвоню с мобильного. Он увидит, что это я, и, если не захочет, попросту не ответит. Но он ведь может, к примеру, не услышать звонка. Но тогда завтра он его обнаружит… Как мы жили без мобильных телефонов? С одной стороны, многое было проще, но… Я сосчитала до десяти. Мне даже в голову в тот момент не пришло, что может быть уже поздно. Один гудок, второй…
— Это ты? — В голосе нескрываемая радость.
— Да. Я посмотрела кино…
— Какое кино? — засмеялся он. — О чем ты?
— «Сны наяву».
— В жопу!
Мне вдруг стало так хорошо! Гормон счастья даже от звука голоса…
— Ты где сейчас?
— Дома.
— Я сейчас приеду к тебе, говори адрес.
— Но у меня тут дочка.
— Тогда я приеду за тобой.
— А дочка?
— Она же, наверное, спит?
— Нуда…
— Я не буду звонить. Ты просто открой дверь.
— Я лучше спущусь.
— Хорошо. Говори адрес.
Я сказала.
— Так, буду у тебя минут через двадцать. Все. Господи, какое счастье! Ни сомнений, ни лишних слов, просто радость и желание немедленно, сейчас, среди ночи, увидеть меня… А я? Как я хочу увидеть, услышать, прижаться к нему… Импотент? Ну и пусть. Не важно. Да и не импотент, глупости все. Тут вдруг затрясся мобильник. Андрей! Передумал? Охолонул? Сердце ухнуло в пятки.
— Алло!
— Ты не спускайся. Я не хочу, чтобы ты ночью выходила одна. Я поднимусь за тобой. Какой этаж?
— Восьмой.
— Еду.
Я кинулась приводить себя в порядок и увидела новую прическу. А вдруг она ему не понравится? Меня еще никогда в жизни не била такая дрожь. Разве что в детстве, когда хоронили деда по отцовской линии. Дети боятся покойников… А больше — никогда. Я чего-то боюсь? Да, боюсь, вдруг все-таки что-то сорвется?
— Мам, ты чего? — За моей спиной стояла Полина, сонная и недовольная.
— Ты почему не спишь?
— Писать хочу!
— Ну писай скорей!
— Быстро только кошки трахаются.
— Ты что, спятила?
— Я — нет! А ты куда собралась? Второй час ночи.
— Мне надо!
— Куда?
— Не твое дело!
— О! Суду все ясно!
— Полина, не смей так со мной разговаривать!
— Но должна же я знать, куда тебя ночью несет? На свидание?
— Перестань глупости говорить! Просто мне.., позвонила Светка, у нее.., квартиру ограбили, и ей страшно!
— Пусть милицию вызовет.
— Ей нужна дружеская поддержка.
— А! Ну ладно. Утром вернешься?
— Естественно, вернусь. Мне же на работу.
— А ты не возвращайся. Возьми все необходимое, утром вместе со Светкой поедете. А я уж как-нибудь сама…
— Полина, писай и ложись спать, а я без твоих советов обойдусь.
— Ясное дело. Ну пока!
А в самом деле, куда я несусь среди ночи? Завтра мне на работу… Но тут в кармане опять завибрировал мобильник.
— Я уже за дверью.
— Да, Светик, еду!
Я схватила с вешалки куртку и выскочила из квартиры. Неоновая лампа на площадке мигала, давая понять, что вот-вот перегорит. Я едва закрыла дверь — и сразу очутилась в его объятиях.
— Андрей!
— Бронечка, маленькая моя.
Лампа мигнула в последний раз и погасла.
Мы втиснулись в лифт, не разжимая объятий. Внизу у лифта стоял какой-то сильно поддатый мужчина, Андрей отпустил меня и вдруг воскликнул:
— Зачем ты отрезала свои кудри? Жалко.
— Я надеялась, что так скорее забуду.., тебя.
— Ты хотела меня забыть?
— Да. Но не получилось.
— Ты обиделась, что я так уехал?
— Я не обиделась. Мне просто было больно… Очень… Но я даже не отдавала себе в этом отчета.
Мы сидели в машине, он прижимал мою голову к своей груди и шептал:
— Маленькая моя, как хорошо, что ты позвонила, как вовремя, ты даже представить себе не можешь, как вовремя.
От него слегка попахивало коньяком и мятной жвачкой. И табаком. И счастьем.
— Когда я увидел, что это ты звонишь, как будто тиски ослабли.., мне как будто горло сжимало и вдруг отпустило… Я смог вздохнуть, понимаешь?
— Да.
— Мне без тебя плохо было.
— Почему ж ты сам не позвонил?
— Боялся.
— Ты? Ты боялся?
— Да. Я. Боялся.
— Меня?
— Нет. Не знаю… Я боялся, что.., что не нужен тебе… Что опять ошибусь… Что… Меня много предавали в этой жизни… Я бы позвонил все равно, только позже. Ты мне нужна, очень-очень нужна. Но я ведь знаю, что у тебя дочка… И первые дни тебе будет не до меня… Я все время думал, считал дни. Когда ты приедешь.., и когда можно будет позвонить…
— А мне Полька сказала, что по НТВ идет твой сериал. Я включила…
— Да ну, есть о чем говорить!
— Есть! Есть, Андрюша, ты там такой… Неотразимый. Совершенно неотразимый…
Мне вдруг показалось, что это слово определяет для меня этого человека. Неотразимый!
— Но я ведь не такой, Бронечка. Я хуже.
— Нет. Лучше. Потому что живой.
— А знаешь, почему живой?
— Я не понимаю…
— Я живой, потому что ты есть… Потому что ты мне позвонила ровно тогда, когда было нужно.
— Андрей, — испугалась я, — что ты хочешь сказать?
— Нет, я не собирался в тот момент кончать с собой… Но к горлу вдруг подступило… Как будто тиски, как будто кто-то меня душил. И вдруг твой звонок — и так легко дышать стало.
— Андрюша, поцелуй меня еще.
— Нет. Хватит. Поехали ко мне.
— Ну пожалуйста…
— Нет. Поцелую на светофоре, — засмеялся он.
И правда, на всех светофорах он меня целовал.
— А где ты живешь?
— На Спиридоновке.
— О, в самом центре.
— Да. Десять минут до театра.
— А…
— Ты хочешь спросить о Ларисе?
— Да.
— Ее там больше нет. Не надо никаких вопросов, ладно? Я потом расскажу. Мне не до нее сейчас. Мне хорошо.
* * *Когда я на цыпочках, как вор, вошла в квартиру, Полька еще спала. И Андрей спал, когда я уходила. И город еще только просыпался. Первым делом я приготовила завтрак и побежала в ванную. Ого! — сказала я себе, поглядев в зеркало. Невооруженным глазом видно, чем я занималась в эту ночь. Он не был импотентом. Отнюдь! И мне еще никогда в жизни ни с кем не было так хорошо. Более того, я даже не подозревала, что способна на такую страсть. Меня обуревали столь сильные и противоречивые чувства, что я запуталась в них.