Весь вечер под ногами путалась лохматая собачонка. Кто-то из гостей ее погладил по жесткой кудрявой шерстке, хозяин тут же прокомментировал ее происхождение:
— Джемку нам Паустовский подарил, у него тогда его Джуля ощенилась, штук пять щенков принесла, вот он одного мне и выделил.
Гости заахали, заохали: надо же — сам Паустовский подарил! Обычная болонка в глазах гостей сразу приобрела особую ценность. Аня тем временем с благоговением держала в руках сборник корейской поэзии, силясь почувствовать некий священный трепет. Шутка ли — сама Анна Ахматова надписала Борису Федоровичу эту книгу! Впечатлений о посещении такого интересного общества хватило потом на несколько месяцев. Их почему-то туда больше не приглашали. Наверное, потому, что знакомых великих поэтов и писателей у них не было, творческих успехов тоже. И теперь Аня задумала устроить литературный салон у себя дома. Ничего, что среди ее знакомых нет пишущих людей. Можно разговаривать о прочитанных книгах, о музыке, о кино, театре. Расставить свечи по всей гостиной, будет очень красиво и романтично. Пить будут только легкое вино, а не коньяк или водку. А то гости быстро опьянеют и тогда не смогут связать и двух слов. В ее мечтах приглашенные мужчины и женщины должны были говорить красиво, много и интересно. Этого требовала ее душа, отягощенная ежедневными расчетами прибыли в банке.
Она приложила немало усилий и организационных способностей и таки устроила у себя подобный вечер. Но с первого же раза гости повели себя не совсем так, как она ожидала. Почему-то в их глазах она уловила нехороший блеск, когда они ходили, как на экскурсии, по ее квартире. На их лицах Анна без труда прочитала плохо скрываемую зависть: и такие хоромы принадлежат ей одной! Осмотрев квартиру, гости с аппетитом ели, потом танцевали… К счастью, один гость пришел с гитарой и стал петь песни из репертуара известных бардов. Немного послушали его, потом запели сами, подключились все, кто-то отчаянно фальшивил, перекрикивая довольно сильный голос певца. И он наконец умолк, хотя продолжал легонько наигрывать мелодию, чтобы не ломать компанию. Когда легкий хмель немного выветрился, Анне удалось направить беседу в общее русло — говорили о книжных новинках, о новых именах, которые не так давно появились на литературном небосклоне, но уже завоевали внимание читателей. Зашел спор о том, кто из нынешних популярных писателей пишет сам, а кто уже в состоянии оплатить «литературных негров». Среди гостей был молодой парень, как раз из таких «негров». За кого он пишет, молодой человек так и не признался. Но сказал, что денег за эту работу, чтобы прокормить жену и маленькую дочку, хватает.
Маша, которая давно уже порывалась вступить в разговор, стала возмущаться:
— Но как же? Ведь это ваши идеи! И вам их не жалко?
— Да ничуть, — бесшабашно ответил подпольный писатель. — Так мои книги хоть читают. Пробиться в большую литературу очень сложно. У меня нет необходимых для этого хватки и энергии. Лучше тратить силы на то, чтобы писать, а не завоевывать литературный Олимп.
— Ничего не вижу в этом плохого, — подхватил Алексей, худощавый, с приятной внешностью бойфренд Аниной подружки Алки. — Я музыкант, пишу партитуры. Пробивать их трудно — жалко времени и сил. Мне все это заказывают известные музыканты. И звучат мои мелодии под их именем. Но я-то знаю, что это мое! Деньги мне платят приличные, так что компенсация, на мой взгляд, вполне адекватная.
— А у моей жены модельер Зайцев купил несколько работ, — похвастался гитарист, отложив свою гитару. — Она создает модели, он покупает их, подправляет и представляет в своем Доме моделей как свои.
— А я Глазунову продала несколько своих картин — отложила вилку и вступила в общий разговор соседка Ани, с которой они познакомились в фитнес-клубе. — Я вообще-то химик, но всегда любила рисовать. Правда, художественную школу не закончила, химией увлеклась. Так вот, три работы у меня купил Глазунов. Что-то дополнил, дописал и поставил свое имя.
— Хоть платит? — спросил музыкант.
— Немножко, — призналась художница-химик. — Но для меня это неважно. Он дает жизнь моим картинам.
«Ну и дела, — думала обескураженная Анна. — Вот, оказывается, откуда берутся у писателей по двадцать книг в год! А я-то думала, что они день и ночь сидят, пишут! Еще удивлялась, когда же они спать-то успевают?..»
Анна устроила еще несколько таких приемов. Было интересно и весело, но всегда находились люди, которые хотели остаться у нее ночевать. То одинокий на данный момент мужчина, то подружка, которая боялась поздно ночью возвращаться домой. От мужчин она отбивалась шутя, хотя иногда ее это несколько напрягало. Подруги вроде были к месту — помогали убрать квартиру, вымыть посуду. Но вскоре она поняла, что это лишние в ее жизни люди. Ни к кому по-настоящему она не привязалась. У нее возникло ощущение, что все они относятся к ней потребительски, пользуются ее гостеприимством, ничего не давая взамен. И она разом прекратила созывать гостей, решив, что и это пройденный этап. Свои мечты надо осуществлять, вот она и осуществила. Получилось неплохо, но надоело.
В итоге Анна полюбила одиночество. Ей нравилось приходить домой и бродить по пустым комнатам, утешая себя надеждой, что скоро у нее все образуется, она встретит именно того принца, с которым будет счастлива. Как раз тогда у них с Максимом возникла необременительная связь, полудружба-полуроман. Но жизнь в одиночестве, хотя и принесла свободу, о которой она мечтала, счастья не доставила. Так прошло три года.
И где же ее счастье?
Последнее время она жила ожиданием. Чего? Чуда? Она была уверена, что вот-вот с ней случится что-то очень хорошее, что все еще впереди. Но это была всего лишь надежда, которая ее обманула. Она чувствовала, что запуталась в своих ощущениях и желаниях, и это угнетало ее. Чего она, собственно, хочет? Свободы и одиночества или семейного счастья и житейских забот? И что ждет ее в будущем? Какое-то внутреннее беспокойство не оставляло ее. А тут еще и организм разладился, навалились бессонница, слабость, апатия… Вот тогда-то она впервые подумала о визите к экстрасенсу. О нем рассказала ей Алка, которую этот, по ее словам — маг и волшебник, наставил на путь истинный, и с тех пор она живет в полной душевной и физической гармонии со всем миром.
Вот она и сходила… И теперь над ее головой сгустились черные тяжелые тучи. Впереди полный мрак. Она почему-то сразу поверила этому доктору Лодкину с его пронизывающим взглядом.
И к кому теперь идти со своей бедой? Она недолго перебирала в голове имена друзей, которые остались в прошлом, подруг, из которых тоже осталась только одна — Маша. Что ж, получалось, что никто ее так не понимал, как бывший муж Сергей. Он единственный на всем свете думал в первую очередь о ней, а потом уже о себе. И только ему она могла довериться. Ведь бродить по огромной квартире одной будет страшно, эти оставшиеся полгода, а она почему-то отвела себе именно такой срок, она должна разделить с близким ей человеком. Оказывается, она была с ним действительно счастлива! И как раз сегодня ее бывший муж Сережка и лучшая подруга Маша пригласили ее на свою свадьбу.
Она отставила чашку и посмотрела на часы. Пора уже бежать, времени почти не оставалось. Анна подозвала официанта и торопливо рассчиталась.
Машина не заводилась. Анна в растерянности стала изучать сигнальные огоньки на панели, все вроде бы в порядке. Вызывать аварийную службу? И ждать часа два? В такой день, когда и так жизнь потеряла всякий смысл? Она в отчаянии топнула ногой. Минуту посидела, собираясь с мыслями. «Выход всегда есть…» — вспомнила она слова Сергея и выбралась из машины. Поставив ее на сигнализацию, Аня подошла к краю тротуара.
На дороге в снежной каше пробирались машины, она подняла руку и кинулась к первой же, которая притормозила у тротуара. Плюхнулась на переднее сиденье и уже только тогда посмотрела на водителя. Только этого недоставало — мужик с кавказской внешностью и черными усами. В другой раз она ни за что бы не села к такому в машину, мало ли что… Но теперь у нее пошел новый отсчет времени, терять ей было нечего.
Водитель попался разговорчивый. Он дружелюбно поглядел на Анну и спросил:
— Куда едэм? — у него был приятный акцент.
— В Черемушки, — ответила Анна, вздохнув.
— Пробки, понимаешь, кругом. Заносы, снега намэло. И откуда столько машин в городе? Куда толко они всэ едут?
Аня не ответила, придвинув ноги к печке. В машине было душновато, накурено, но ей было все равно.
— Что такая нэвэселая? — поинтересовался водитель и, не дождавшись ответа, что-то тихо замурлыкал себе под нос. Потом не выдержал и стал рассказывать о сыне Левоне, который растет такой самостоятельный, такой вежливый, воспитанный. С курящей девушкой ни за что не станет дружить. Но вот обида — среди русских девушек некурящие ему не попадаются. А ведь надо жениться, пора уже корни в Москве пускать, на хорошую работу устраиваться, деньги зарабатывать. Хватит по съемным квартирам мыкаться. Они всей семьей уже четыре года квартиры снимают. Нигде долго не задерживаются, хозяева попадаются недобрые… Последние хозяева деньги за полгода вперед взяли, а выставили их через два месяца. Хорошо хоть вещи отдали. А то прежние новый замок врезали, пришлось круглосуточное дежурство устроить, чтобы застать их и хоть что-то вернуть…
— Пробки, понимаешь, кругом. Заносы, снега намэло. И откуда столько машин в городе? Куда толко они всэ едут?
Аня не ответила, придвинув ноги к печке. В машине было душновато, накурено, но ей было все равно.
— Что такая нэвэселая? — поинтересовался водитель и, не дождавшись ответа, что-то тихо замурлыкал себе под нос. Потом не выдержал и стал рассказывать о сыне Левоне, который растет такой самостоятельный, такой вежливый, воспитанный. С курящей девушкой ни за что не станет дружить. Но вот обида — среди русских девушек некурящие ему не попадаются. А ведь надо жениться, пора уже корни в Москве пускать, на хорошую работу устраиваться, деньги зарабатывать. Хватит по съемным квартирам мыкаться. Они всей семьей уже четыре года квартиры снимают. Нигде долго не задерживаются, хозяева попадаются недобрые… Последние хозяева деньги за полгода вперед взяли, а выставили их через два месяца. Хорошо хоть вещи отдали. А то прежние новый замок врезали, пришлось круглосуточное дежурство устроить, чтобы застать их и хоть что-то вернуть…
Анна слушала грустный рассказ усатого, и ей было жалко и его, и сына Левона, и этих курящих девушек. Потому что у них может развиться, например, рак легких. А они, дурочки, об этом совсем не думают… А вот когда жареный петух клюнет, всполошатся, спохватятся, начнут вспоминать, от чего же с ними, бедными, такое несчастье приключилось, да поздно будет.
Поздно будет.
Глава 10 Лучшая подруга
Маша всячески старалась развлекать подругу. Ей казалось, что, расставшись с мужем, Аня хоть и бодрится, старается показать, что наконец-то достигла желанной свободы, а на самом деле ее мучает одиночество. Нет, Аньке надо помочь, как-то отвлечь ее, поддержать, быть рядом…
Но в последнее время ее мысли все чаще занимал Сергей.
Сергей как раз принадлежал к такому типу мужчин, которые нравились Маше, — и внешне хорош собой: симпатичный, высокий, обаятельный, с хорошим чувством юмора. А его личные качества вообще казались ей верхом совершенства — надежность, умение сострадать, желание опекать любимую женщину, щедрость. Это ж надо — такую квартиру вдвоем с Анькой отгрохали, а он ушел с парой чемоданов! Другой бы кинулся разменивать жилье, делить нажитое добро, а этот какой-то не от мира сего.
В глубине души Маша считала, что Аня совершила большую глупость, бросив мужика с целым ворохом позитивных качеств. Разве можно такими мужчинами разбрасываться? Да его нужно в Книгу рекордов Гиннесса занести! Другого такого Маша не встречала. Ей все попадались мужики хоть и неплохие, но обязательно с каким-нибудь изъяном. Если он симпатичный и обладает улыбкой, как у звезды Голливуда, то умом, как правило, не блещет. То есть конкретно у мужика полторы извилины. А к глупому мужику она мгновенно теряла всякий интерес. Ей хотелось поговорить с понравившимся мужчиной об умных вещах. А если он несет несусветную чушь или, того хуже, — незаметно подталкивает ее к дивану, не спрашивая, хочется ли ей, фигу ему! Не обломится! На такой случай у нее были заготовлены слова Омара Хайяма: «Уж лучше быть с самой собой, чем вместе с кем попало…» На мужчин эти дивные речи действовали, как смертельный яд на цветущее растение, — они мгновенно увядали.
Если же ей встречался умница, то, как правило, на лбу у него созревал здоровый фурункул или не хватало передних зубов. Конечно, о какой улыбке тут могла идти речь? Ему и так приходилось прикрывать ладонью рот, когда он говорил свои умные речи. И тогда уже она не могла поддержать никакой разговор, смущенно отводя взгляд от такого вопиющего недостатка, чтоб ненароком не обидеть мужчину — вдруг он серьезно комплексует? А тут она со своими широко распахнутыми глазами! Аня ей однажды сказала: «Ты на мужиков такими глазами не смотри, многие смущаются!» Маша тогда очень удивилась: «Но я же не слепая, куда мне глаза девать? У них назначение такое — смотреть и изучать…» — «Вот-вот: изучать. Ты их изучаешь, а мужики таких взглядов боятся. Вдруг ты что-то углядишь, что он всю свою жизнь скрывает?..»
Но однажды она нашла почти свой идеал. Заказывая в багетной мастерской рамку для картины, которую ей подарили сотрудники на день рождения, она познакомилась с импозантным, хотя и несколько пожилым, мужчиной. Лицо у него было умное, что уже радовало. К тому же он обладал приятной улыбкой и внимательным взглядом. Они ждали под дверью продавщицу, которая куда-то отлучилась «на пять минут». Так гласила пришпиленная к косяку записка. За пятнадцать минут ожидания они успели разговориться, понравиться друг другу и познакомиться. Пока Маша оформляла заказ, он вытащил свою визитную карточку и попросил ее телефон. Оказалось, что он художник, к тому же заслуженный. Но возраст Машу не пугал. Лишь бы человек был хороший. И фамилия у него была замечательная — Копейко, что вызвало у нее ассоциации с другой знаменитой фамилией — Рублевым. Через день «почти Рублев» пригласил ее в гости, в свою мастерскую. Маша на всякий случай дала его телефон Ане, чтобы та знала, где ее искать. В случае, если у художника Копейко злые намерения. Но он оказался добрым человеком. За тот день, пока они не виделись, Маша умудрилась сломать руку и притащилась к нему с загипсованной рукой. Художник слегка удивился, но ничего не спросил и помог ей снять пальто. Когда нужно было стягивать рукав со сломанной руки, они сообща сначала сняли перевязь, затем он бережно держал на весу ее несчастную руку, освобождая ее от узкого рукава. У него это получилось довольно ловко. Как будто ему было не привыкать раздевать гостей с переломанными конечностями.
Потом он повел ее по мастерской, показывая свои картины. Завязался непринужденный разговор. Он угощал ее сухариками и довольно мерзким приторным кагором. Его картины ей нравились, сухарики тоже, а вот густое вино не понравилось совсем. Затем художник вздохнул и стал потихоньку оттеснять ее к дивану. Маша деликатно упиралась, «почти Рублев» ее не понял.
— Я вам сейчас романсы буду петь, — снова вздохнул он. — А их слушать лучше все-таки сидя. Это создает камерную обстановку. Тем более что играть на гитаре я тоже буду сидя. Как будто мы у костра, как в старые туристические времена.
Он действительно взял гитару и немного попел романсы, Маша терпеливо послушала и вежливо похвалила. Дальше события развивались по многажды отрепетированному художником сценарию. Она это поняла очень скоро. После романсов последовали дифирамбы в адрес его жены — была показана фотография очень достойной дамы весьма преклонного возраста в окружении бородатых мужчин. Среди них был и понравившийся Маше хозяин мастерской.
— Это мы на моей персональной выставке, — похвастался художник. — Действительно, живописная группа снялась на фоне картин.
Маша поняла: воспевание необыкновенной жены было проведено с дальним прицелом — вдруг новая гостья влюбится в художника и захочет за него замуж? А он ее честно предупредил — место занято, нечего зариться на чужое добро. И только после такой продолжительной прелюдии — угощение, знакомство с произведениями искусства, развлечение в виде романсов и мимолетного предупреждения, что он человек несвободный, художник предпринял новые попытки увлечь ее на несвежее покрывало, которым был застелен продавленный диван. Маша вежливо отказалась от предложенной чести, чем несказанно удивила художника. Видимо, его сценарий обычно срабатывал. А тут такая неожиданная осечка. Он уговаривал ее минут десять, обещал райское блаженство, говорил, что влюбился в нее с первого взгляда, но Маша была тверда и непреклонна. Все как-то обошлось… Все-таки поклонник ей попался очень приличный. Руки ей не заламывал, поцелуями не допекал, в припадке ярости за дверь не вытолкал. Полюбовался на выпирающую из-под скромного свитерка грудь и с сожалением снова вздохнул.
Но тут же утешился:
— Хорошо хоть живешь ты рядом, провожать недалеко. А то некоторые живут где-то у черта на куличках.
Они попрощались. Художник осторожно помог надеть ей пальто и даже застегнул все восемь пуговиц. Вышли на улицу, и он на своем серебристом «Вольво» довез ее до дома за три минуты. Еще раз с сожалением вздохнул. («Прямо мастер многозначительных вздохов», — подумала Маша), и поцеловал ей на прощание здоровую руку.
— А то может, передумаешь? Ты мне понравилась — и фигуристая, и живешь близко…
Маша не умела сразу отказывать добрым людям, и поэтому ей было гораздо легче соврать.
— А вы мне позвоните. Дня через четыре. Я тугодумка…
Ее душил смех, и дома она первым делом бросилась к телефону. За то, что Машка провела в гостях у незнакомого человека целых полтора часа, Аня ее очень ругала. Она ей все провода оборвала, дозваниваясь. Уже хотела в милицию сообщить. Потом удивилась, сколько всего они успели за это время. А в конце порадовалась, что Марии удалось отстоять свою честь.