- Неужели? - поразился я. - Ты мне ни разу не говорила, что журналисты тебе звонят.
- А зачем? Ты начнешь нервничать, злиться, переживать. А тебя надо беречь. К тому же, что изменится от того, что я скажу тебе об этом? Ты свою электронную почту проверяешь?
- Нет. Боюсь вирусов. Это в городе у меня всегда есть возможность срочно полечить компьютер и спасти все, что в нем есть. А если что случится здесь, в санатории, то вся начинка ухнется. Деловая переписка идет через тебя, а все остальное меня сейчас мало интересует.
- Если бы ты посмотрел почту, ты бы увидел, какое количество журналистов тебе пишет с просьбами об интервью. Интерес к твоей особе колоссальный, тем более что стараниями твоей дочери сразу после аварии все узнали про амнезию. Потом им с твоей подачи дали информацию о том, что ты все вспомнил и с головой у тебя нет никаких проблем. Потом замелькали ссылки на твою дочь, которая продолжала твердить про амнезию. Потом я всем говорила обратное, как ты и просил. Все окончательно запутались, но мои высказывания уже никто не опровергал, и теперь журналисты верят, что у тебя с головой полный порядок, и всем хочется написать о том, как это бывает у известных личностей, что сначала все помнишь, потом не помнишь, потом снова помнишь. И будет ли этот любопытный опыт отражен в твоих последующих произведениях.
- Муся, я изменил свою позицию. Я хочу дать интервью. - Кошечка молча достала свой знаменитый органайзер, открыла, приготовила ручку. Вот за что я ценю своего литагента, так это за ее умение не задавать вопросов именно тогда, когда я не настроен на них отвечать. То есть никакого квохтания с возгласами "почему?", "как же так?" и "что случилось?". Спокойная деловая готовность выполнить каприз автора номер один. В благодарность за ее деликатность я решил все-таки пояснить свое решение.
- Я хочу во всеуслышание заявить, что у меня амнезия, провал памяти. Я хочу, чтобы все, кому это интересно, усвоили, что я ничего не помню, не знаю и не собираюсь по этой причине ничего предавать огласке. Я хочу обезопасить себя, ты понимаешь?
- Корин, когда люди хотят обезопасить себя, они обращаются в силовые структуры, а вовсе не к журналистам. Тебе никогда об этом не говорили?
- Не говори мне ничего про силовые структуры! - взорвался я. Слышать о них не хочу! Они там все куплены-перекуплены и покрывают друг друга. Кроме того, если я скажу им, что меня собираются убить, то станет ясно, что я что-то подозреваю. Я ничего не должен подозревать, ничегошеньки, потому что не знаю и не помню ни о генерале Маслове, ни о материалах для книги об МВД. Они должны успокоиться и забыть про меня. Я знаю, что сказать журналистам. Твоя задача - организовать их приезд сюда.
- Сколько? - деловито спросила Муся.
- Двоих-троих, я думаю, будет достаточно.
- Когда?
- Чем быстрее, тем лучше. Лучше прямо завтра.
- В какое время тебе удобно?
- В любое. С утра до позднего вечера.
- Ты хочешь, чтобы они приехали все вместе, или будешь давать интервью по отдельности?
- На их усмотрение. Можно по отдельности, можно сделать пресс-конференцию. Мне не важна форма, мне важен результат. Материал должен появиться немедленно, поэтому ни о каких журналах или еженедельниках и речи быть не может. Только ежедневные издания.
- Хорошо, - ручка быстро порхала по странице. - Как насчет фотографов?
- Сколько угодно.
- Регламент?
- Без ограничений. Я буду беседовать столько, сколько нужно, пока не скажу все, что запланировал.
- Тебе нужен мой совет?
- Давай, - кивнул я.
- Ограничь время. Иначе журналисты могут завести тебя своими вопросами совсем не туда, куда ты хочешь.
- Ты права. Тогда по сорок минут на каждого, если они приедут по отдельности. И час, максимум полтора - если все вместе. Кроме того, я хочу передать для публикации отрывок из моей новой книги.
Муся оторвалась от записей и изумленно посмотрела на меня.
- Что с тобой, Корин? Ты же никогда не разрешал ничего публиковать, пока книга не закончена. Это не в твоих правилах.
- Знаю. Я хочу, чтобы все, кому интересно, окончательно убедились, что я пишу совсем не про милицию.
- А про что же ты пишешь? Про сестру? - с беспокойством спросила Муся. - Неужели ты все-таки решился?
- Да нет, не про сестру... - я помолчал, подыскивая слова. Честно говоря, я и сам не знаю, что пишу и о чем. Просто пишу, и все. Какой-то неуправляемый поток сознания.
- Из какой сферы? - голос Кошечки снова стал деловитым, в нем замелькали гепардоподобные нотки.
- Из сферы нереального.
- Фэнтези?
- Черт его знает! - в сердцах ответил я. - Не могу определить жанр. Я же говорю - поток сознания.
- И много ты уже написал?
- Совсем немного, страниц сорок-пятьдесят.
- Сколько будет в окончательном варианте?
- Понятия не имею. Может быть, страниц через пять закончу, будет такая изящная новелла. А может быть, получится полноценный роман. Ничего пока не могу сказать.
- Да, дела... - протянула Муся. - И что ты хочешь, чтобы я потом с этим сделала? Если получится роман, то как его позиционировать? А если новелла? Ее придется публиковать только в журнале, но об этом нужно думать уже сейчас, потому что материалы для журналов готовятся за три-четыре месяца.
- Меня это не интересует, - раздраженно сказал я. - Что получится - то и получится. Для меня главное сегодня - шкуру сохранить, а не думать о том, кто и как будет меня издавать. Если хочешь, могу дать тебе прочесть то, что уже есть.
- Конечно, - Муся кивнула. - Что еще по журналистам?
- Пока все. Теперь следующее. Откуда ты взяла Михаила Викторовича? Тебе его кто-то порекомендовал?
- Да.
- Кто?
- Тебя интересует имя или статус?
- Статус, разумеется. Зачем мне имя?
- Лечащий врач моей дочери. Она онколог, но среди ее знакомых есть самые разные специалисты.
- Ты говорила, для чего тебе нужен психоаналитик?
- Корин, ты меня за кого держишь? - Муся сдержанно улыбнулась. - Я не вчера родилась. А откуда, собственно говоря, все эти вопросы?
- Хотел убедиться, что Бегемота мне не подставили, - буркнул я.
- Кого-кого?
- Бегемота. Михаила Викторовича. - Муся звонко расхохоталась.
- Ты прав, он действительно похож!
- Похож - не похож, а больше я с ним заниматься не буду, - отрезал я.
- Почему? Он тебе не нравится? Он кажется тебе недостаточно квалифицированным? - в голосе Муси появилась озабоченность. Кажется, она даже огорчилась, словно плохо выполнила работу и ее за это отругали. - Но ты же не получил того, чего хотел. Ты ведь так и не вспомнил ничего. Может, не стоит бросать дело на полпути?
- Это не обсуждается. Я ему не верю. Я теперь никому не верю. И в целях безопасности хочу, чтобы Бегемот исчез из моей жизни с твердым убеждением, что я ничего не вспомнил. И пусть рассказывает об этом на каждом углу, в том числе и тем, кто его подставил сначала тебе, а потом мне.
- Корин! Ну что ты такое говоришь? Ну кто его подставлял? Это был совершенно случайный выбор. Ладно, я не стану с тобой спорить, ты - хозяин, тебе и музыку заказывать. Я позвоню Михаилу Викторовичу и скажу, что его услуги больше не нужны.
- И расплатись с ним.
- Конечно, - еще несколько слов бисерным узором украсили страницу органайзера. - Что еще?
- Позвони моей дочери, вот ее телефон, - я протянул Мусе заранее приготовленный листок, вырванный из блокнота.
- Что ей сказать?
- Встреться с ней и передай десять тысяч долларов. Сними с моего счета в банке. Доверенность же еще не кончилась?
- Нет, с доверенностью все в порядке. Я должна ей что-то объяснить?
- Скажи, что это те деньги, которые я ей обещал. Я их действительно обещал, ты знаешь. И еще скажи, что я очень испугался после аварии, понял, что человек не просто смертен, а, как говорил Булгаков, смертен внезапно, поэтому составил завещание, и по этому завещанию она не получит ничего, кроме тысячи долларов ежегодно ко дню рождения.
- Завещание? - Муся отложила в сторону ручку и с тревогой взглянула на меня. - Ты действительно его составил?
- Да нет же, - усмехнулся я. - О чем ты говоришь? Разве я смог бы это сделать без твоей помощи? Справки из банка о состоянии моих финансов, оценка недвижимости, нотариус и все такое - этим пришлось бы заниматься тебе. Но я хочу, чтобы Светка думала, что ей ничего не достанется. Если она будет доставать тебя вопросами, скажи, что деньги я даю только потому, что обещал, а вообще спонсировать лечение наркоманов я не нанимался. Я свои деньги не на дороге нашел, а зарабатываю трудом, собственными нервами и силами.
- Почему ты сам не скажешь ей все это?
- Моральных сил нет. Как сказать собственному ребенку, что лишаешь его наследства? Тем более что на самом-то деле я вовсе не собираюсь этого делать, Светка получит все, что ей причитается. Но сейчас мне нужно, чтобы ее придурок-наркоман от нее отстал. А заодно и от меня, если это именно он и его дружки пытаются приблизить сладостный момент открытия наследства. Как только они поймут, что десять тысяч - это все и больше им не обломится ни копейки, Гарик ее бросит.
- Почему ты сам не скажешь ей все это?
- Моральных сил нет. Как сказать собственному ребенку, что лишаешь его наследства? Тем более что на самом-то деле я вовсе не собираюсь этого делать, Светка получит все, что ей причитается. Но сейчас мне нужно, чтобы ее придурок-наркоман от нее отстал. А заодно и от меня, если это именно он и его дружки пытаются приблизить сладостный момент открытия наследства. Как только они поймут, что десять тысяч - это все и больше им не обломится ни копейки, Гарик ее бросит.
- Хорошо, я поняла. Еще что-нибудь?
- Еще я хочу, чтобы ты нашла место, где я смогу отсидеться. Не дома, не на даче и не здесь. Мне нужно место, где я смогу спокойно писать и о котором никто, кроме тебя, Лины и мамы, знать не будет. Чтобы там не было никаких врачей и никаких вообще людей, которые смогут меня узнать.
- Надолго?
- До конца лета. Нет, - тут же поправился я, - до конца сентября. В октябре у нас с тобой начинаются сплошные поездки, а до тех пор я хочу, чтобы меня никто не нашел и чтобы все утихло. Сделаешь?
- Корин, - Муся тяжело вздохнула, - нет такой вещи, которую я не сделала бы для тебя. Но если ты все сказал, то можно я теперь скажу несколько слов?
- Я тебя слушаю.
- Тебе нет смысла скрываться. Более того, это идет вразрез со всем твоим замыслом. Зачем скрываться человеку, который ничего не помнит, не знает и не подозревает? Пока ты на виду, пока ведешь прежний образ жизни, ты тем самым подтверждаешь то, что собираешься втюхать журналистам. Если же ты дашь интервью и исчезнешь, только дурак не сообразит, что за всем этим стоит и что это означает. Не делай глупостей, Андрей, не подставляй сам себя.
А ведь она, пожалуй, права... Наверное, сказывается разница в круге чтения. Я не поклонник детективов, а Муся их прочла великое множество. Во всяком случае, я не мог с ней не согласиться.
- Хорошо, а что, по-твоему, я должен делать?
- Давай для начала выясним, а чего бы ты сам хотел? - ответила Муся вопросом на вопрос.
Это было абсолютно в ее стиле. Какую бы проблему я перед ней ни ставил, она всегда просила меня сформулировать, чего бы я сам хотел, а потом уже искала и предлагала варианты решений.
Итак, чего бы я хотел? Вернуться домой? Не уверен. Мысль о вынужденной близости с Линой вызывала у меня не самые приятные чувства. Если бы все могло оставаться как раньше, то меня это вполне устроило бы. Но ведь так, как раньше, уже, судя по всему, не получится, Лина будет настаивать на регулярном сексе, а мне его совсем не хочется. И обижать ее не хочется. И себя насиловать - тоже. Слава богу, она так занята своим бизнесом, что приезжает только раз в неделю, но для меня сейчас и это много. Моя жена - прекрасная женщина, но разве я виноват, что больше не хочу ее? Я бы с радостью вернулся домой, если бы она куда-нибудь уехала на пару месяцев. Мы с Женькой отлично управились бы вдвоем, и матушка помогла бы. Правда, через два месяца проблема снова встала бы во всей остроте, но к тому времени я бы что-нибудь придумал, или оно само рассосалось бы...
Итак, домой я пока не хочу. Остаться здесь? Отличная мысль, только вот Мимоза Прекрасная меня напрягает. Избавиться бы от нее - вот было бы неплохо. Хотя нет гарантий, что мне не подставят кого-нибудь еще. Но я впредь буду осторожнее и не стану столь неосмотрительно завязывать тесные знакомства. Таким образом, мне нужно место, где нет Мимозы и где я могу по-прежнему прикидываться больным, дабы оправдать свое невозвращение домой. Во дожил, а?! Здоровый сорокашестилетний мужик, богатый, знаменитый - и не может жить у себя дома из страха перед постелью, которую надо будет делить с законной женой.
Черт возьми, но как же так сделать, чтобы меня никто не трогал, и при этом никого не обидеть? В первую очередь, конечно, Лину. Да, я не виноват, что больше не хочу ее, но ведь и она не виновата в том, что я дал ей надежду на второе рождение угасших было чувств. Я открыл в ней новые привлекательные стороны, я вновь влюбился в нее, я увлек ее интенсивным и изобретательным сексом, и как теперь объяснить ей, что этого нет и больше не будет? Нельзя наносить такие болезненные удары по женскому самолюбию, это непростительно, да и Лина этого не заслужила, ведь она всегда была мне хорошей женой.
- Я хочу невозможного, - признался я Мусе. - Я хочу жить у себя дома, но чтобы там не было Лины. Или жить здесь, но чтобы не было Елены. Ты ведь не можешь это устроить, правда?
Произнося эти слова, я поразился сам себе: в них была надежда. Может быть, Муся ее и не услышала, просто восприняла последнюю часть моей фразы как констатацию факта. Но себе я лгать не стал, натренировался за время общения с Бегемотищем. Я в глубине души надеялся, что моя всемогущая и суперорганизованная Муся Беловцева сможет это устроить.
- Убрать Лину из твоего дома я, пожалуй, не смогу, - с задумчивой улыбкой проговорила она. - А вот насчет твоей Елены надо подумать. Ты что-нибудь знаешь о ней?
- Полный ноль. Только имя и фамилию. Ну и немножко особенности характера и менталитета. У меня сегодня был мой друг Борис Викулов, он обещал попробовать навести справки о ней. У него есть какие-то связи в милиции.
- Ох, Корин, ты неисправим, - засмеялась Муся. - Как родился ты при советской власти, так и продолжаешь жить в том времени.
- При чем тут советская власть? - я почти обиделся, но не до конца, потому что отчетливо уловил в ее словах понимание путей решения моей проблемы. А уж если Муся понимает, как решить задачу, то можно не сомневаться: она ее непременно решит.
- При том, что сегодня никто не наводит справки через милицию. Куда проще и быстрее просто покупать информацию. Сколько денег ты можешь выделить на портрет твоей загадочной Елены?
- Да сколько надо! - радостно пообещал я. - Трать, не жалей, собственное спокойствие дороже.
И тут же совершенно по-детски поинтересовался:
- А как ты будешь это делать?
- Как-нибудь сделаю, - ее голос зазвучал лукаво и многообещающе. Вопрос в другом: что ты будешь делать с той информацией, которую я тебе добуду? Вот, допустим, я выясню, что она - учительница в школе или менеджер в магазине электроники. И дальше что? Узнать, связана ли она с теми, кто хочет помешать тебе написать книгу, мне все равно не удастся, ты должен отдавать себе в этом отчет. Единственное, что мы с тобой сможем предпринять, это придумать какую-нибудь хитрость, при помощи которой убрать ее из санатория.
- Какую, например? - тупо спросил я.
- Не знаю, - Муся беззаботно пожала плечами. - Сначала нужно собрать первичные сведения, а потом уже думать. В конце концов, кто из нас двоих писатель, ты или я? У кого фантазия? Кто мастер придумывать интригу? Сделать, Корин, можно все, это только вопрос денег. Главное - придумать. Но я по-прежнему не убеждена, что ты поступаешь разумно.
- В смысле чего? - нахмурился я.
- В смысле твоей Елены. Чем она тебе мешает? Если твои подозрения действительно оправданны, то Елена отпадет сама собой, как только будет опубликовано твое интервью. Ты убедишь всех, что тебя не нужно бояться, и Елена исчезнет с твоих глаз. А если не исчезнет, то, значит, она вообще ни при чем. Пусть остается, общайся с ней, морочь ей голову. Развлекайся, одним словом. И, кстати, твой друг Борис не так уж не прав в отношении этой дамочки. Может быть, она в тебя влюблена, так пользуйся моментом, тем более без контроля со стороны жены.
Я снова подумал о Веронике. О женщине, с которой у меня случился страстный роман во Франкфурте и которую я совершенно не помню. Она, должно быть, чудесная... Нет уж, не стану я вовлекаться в сомнительные отношения с сомнительной Еленой, тем более что нет никакой уверенности насчет ее чувств ко мне. Это у Борьки всегда все было просто, он действовал всю жизнь, исходя из представления о том, что "баба всегда хочет, и чем больше - тем лучше, а с кем конкретно - ей без разницы". Я устроен по-другому. Ни разу в жизни я не пытался завоевать женщину, я только милостиво откликался на чьи-то чувства... Впрочем, кажется, я это уже говорил. Зачем мне тратить силы и энергию на Мимозу, не будучи уверенным в результате, когда я могу подождать до октября и встретиться с Вероникой?
- Слушай, - меня внезапно осенило, - а у тебя остался номер ее телефона?
- Чей? Елены? - недоуменно переспросила Муся. - Ты о чем, Андрей?
Я понял, что проскочил мысленно огромный кусок разговора и вылез на поверхность не в том месте, в котором нырнул. Виновато рассмеялся, подлил Мусе еще чаю.
- Да нет, я уже успел начать думать о Веронике. Ты можешь с ней связаться?
- Конечно. А что ты хочешь?
- Попроси ее прислать фотографию. Хочу посмотреть, какая она.
- Почему бы тебе самому...
- Муся, - я довольно бесцеремонно прервал ее, - я ее не помню. Ты можешь наконец усвоить эту простую истину: я не могу общаться с людьми, которых не помню. Даже если меня с ними связывают близкие отношения. Не могу я. Они для меня чужие, незнакомые. А вдруг она мне не понравится? Вдруг тогда, во Франкфурте, я оказался в состоянии тихого помрачения, на меня что-то такое нашло, и я влюбился, а сейчас она мне покажется крокодилом. Я позвоню ей, мне нужно будет что-то говорить, она мне будет что-то отвечать, то есть я ввяжусь в разговор, тем самым втянусь в отношения, а потом я не захочу их поддерживать. Знаешь, сколько раз со мной такое было?