Очень мне эта история нравится, даже и не пойму чем, но нравится. От Старого рынка - к церкви Святого Мартина, где во дворе стоят металлические фигуры, выполненные в человеческий рост, - фольклорные герои Тюннес и Шель. Тюннес, в крестьянской одежде, без головного убора (верх неприличия по тем временам!), олицетворяет народную мудрость и здравый смысл, а пижонистый Шель, в котелке, смокинге и при "бабочке", являет собой образованного горожанина, высокомерного и утонченного интеллигента, почти сноба. Такие парочки есть в фольклоре многих народов и даже на современной эстраде, у нас, например, чем-то вроде Тюннеса и Шеля были в свое время Тарапунька и Штепсель, а позже - Карцев и Ильченко.
Куда еще я мог пойти в прошлом году? Предварительно изучив расписание, я убедился, что электрички, на которых можно доехать до Тройсдорфа, уходят каждые десять-пятнадцать минут. Вряд ли я, едва выйдя из вагона в Кельне, кинулся, ломая ноги, в кассу за билетом и на другую платформу к поезду, на меня это не похоже, не мой стиль. Скорее всего я, как и сегодня, первым делом посмотрел расписание, потом купил билет и отправился погулять, подышать воздухом, полюбоваться собором. Наверняка захотел перекусить и выпить пива. Терпеть не могу спешки и суеты... Хотя в прошлом году шли дожди и дул сырой ветер, так что, возможно, перспектива прогулки меня не особо прельщала. Но мимо собора я все равно не прошел бы. И к памятнику Гретхен сходил бы. И от закуски со светлым нефильтрованным пшеничным пивом не отказался бы, я себя знаю. Но с другой стороны, я ехал в Тройсдорф по делу, меня гнало туда любопытство и желание получить "горячую" и взрывоопасную информацию. Вряд ли я стал бы прохлаждаться, наслаждаясь любимыми памятниками, когда впереди ждет что-то интересное и важное. Да, скорее всего так и было, я уехал в Тройсдорф минут через пятнадцать после приезда в Кельн, посмотрел расписание, купил билет и отбыл. Зато на обратном пути времени у меня было предостаточно, ведь я собирался ехать назад в семь вечера, именно так я договаривался с Вероникой, которая должна была встречать меня во Франкфурте. Предостаточно времени... Сейчас посчитаю. Муся сказала, что я уехал в прошлом году из Франкфурта тем же поездом, что и сегодня. Значит, в Тройсдорф я прибыл примерно в половине второго. Еще полчаса максимум отведем на поиски нужного адреса - в два я уже был у Яновского. Сколько я с ним разговаривал? Ну час, ну от силы - два, все-таки не встреча одноклассников, о чем долго базарить-то? Стало быть, от Яновского я ушел самое позднее - в четыре, ну хорошо, пусть в пять, но точно не позже пяти. Допустим, он не проявил чудеса гостеприимства и не отвез меня на вокзал на машине, я потопал к поезду пешком, это еще полчаса (а кто его знаете может, и пять минут), минут десять ждал поезда (а может, и не ждал), двадцать минут ехал. Итак, в Кельне я оказался самое позднее - в шесть вечера, а на самом деле наверняка намного раньше. До семи у меня оставался как минимум час. Энергичным шагом я вполне успевал обойти все любимые мною места и даже слегка поесть-попить.
А был ли я дома у Яновского? Вопрос возник совершенно закономерно, ведь его жена обо мне ничего не знала, так что в дом я мог и не приходить. Может быть, я звонил ему в прошлом году и предварительно договорился о встрече, и мы встретились прямо на вокзале, потому что жена Яновского и вполне взрослая (насколько я мог судить по голосу) дочь не должны были знать о моем приезде и нашем разговоре. Очень даже логично, если вспомнить о том, какого рода информацию он мне давал. Она явно для лишних ушей не предназначалась. Значит, если я не искал его дом и не топал туда и обратно пешком, можно добавить ко времени, проведенному в Кельне, еще час. Тогда у меня хватило времени не только на прогулку, но и на неспешное сидение с бокалом пива и миской салата, а то и чем-нибудь посерьезнее. Интересно, в каком ресторане я сидел? Хотя, судя по времени, это был не ресторан, а бар, рестораны-то закрываются в три, когда заканчивается время ленча, и только в восемь открываются снова, так что с пяти до семи я мог предаваться гастрономическим радостям в основном в барах или кафе. Между прочим, Мусина любовь к китайским ресторанам объясняется еще и тем, что китайцы, в отличие от аборигенов, крайне редко следуют обычному европейскому расписанию и работают чаще всего без перерывов.
Кстати, о Веронике, которая сегодня вечером будет ждать меня на вокзале. Я ведь накануне пообещал Мусе, что не стану больше с ней встречаться. Да мне, честно признаться, не очень-то и хочется. Сексуальное любопытство я более чем удовлетворил, а купаться в лучах ее любви потребности нет. Вообще-то я нормальный мужик, в том смысле, что люблю, когда меня любят, но в меру. Это женщины обожают, когда их любит как можно большее количество людей, желательно - мужчин, а мужики в тотальной любви, как правило, не нуждаются, а посему не стараются удержать возле себя лишние влюбленные глаза "для коллекции". Вот ведь любопытно мы устроены, даром что бабы понять нас не могут! Мы охотно укладываем в постель каждую более или менее подходящую особу противоположного пола, реализуя одновременно инстинкт самца-осеменителя и любопытство ученого-исследователя: а как это будет с ней? А вдруг это будет что-то необыкновенное? И каждый раз убеждаемся, что анатомически все женщины устроены одинаково, но все равно надеемся на чудо, когда видим следующую перспективную партнершу. Поскольку чуда не происходит, мы быстро теряем к даме интерес. Вероятно, отсутствие всепоглощающей потребности в любви всех возможных представителей противоположного пола как раз и объясняется нашей мужской особенностью: нам нужна свобода, чтобы удовлетворять инстинкты и любопытство. Женщины же устроены по-другому, они изначально мудрее нас и прекрасно знают на уровне подкорки, что анатомически мужики все одинаковые, поэтому у них если подобное любопытство и есть (в чем я сомневаюсь), то слабо выражено и редко встречается, а поскольку они не нуждаются в частой смене партнеров, то и свобода им особо ни к чему. Физическая сторона любви для женщин стоит далеко не на первом месте, для них важнее эмоции, а потому подавай им обожания и воздыхания, чем больше и разнообразнее, тем лучше. Разнообразие же достигается за счет множества объектов - носителей чувства, вот и собираются целые коллекции безнадежно влюбленных.
Я - не коллекционер, безнадежная любовь меня раздражает и нервирует, поэтому я и сам, как уже говорилось, первым не влюбляюсь, а выбираю из уже готового материала, а если по каким-то причинам не могу ответить на чувство, то стараюсь побыстрее отдалиться от такой женщины. Случай с Вероникой подпадал именно под эту последнюю категорию. Однако нехорошо получается, она ведь будет ждать меня на вокзале. Надо бы позвонить ей, но придется объясняться... Не хочется.
Я набрал номер Муси.
- Где ты? - голос у нее был тревожный.
- Не волнуйся, в Кельне. Что ты меня контролируешь, как маленького? Я же обещал тебе, что не поеду в Тройсдорф. Ты не могла бы позвонить Веронике?
- Зачем?
- Скажи, что планы изменились, я никуда не поехал, сейчас я в студии на записи, поэтому не могу сам позвонить, а вечером у нас с тобой прием у французского издателя. Пусть она не встречает меня на вокзале.
- Хорошо, я позвоню. Кстати, о приеме у французов. Может, ты приедешь пораньше и пойдешь со мной? Хочешь, я тебя встречу?
- Нет, не пойду. Надо довести дело до конца, и я поеду семичасовым поездом, как год назад.
- Но ты же можешь прийти попозже, - не отставала она, - прием в гостинице рядом с ярмаркой, это десять минут пешком от вокзала. Приходи, Андрей, Гаррон обидится, ты ведь в прошлом году проигнорировал его приглашение.
- Какой я невежливый, - усмехнулся я. - Ну ты там извинись за меня, скажи, мол, творческая личность, неуправляемая, в угаре работы над новой книгой, сидит в гостинице и строчит. Я, кстати, и в самом деле буду в гостинице, поработаю, пока мысль есть.
- Ладно, - она мученически вздохнула. - Но если вдруг передумаешь, позвони.
Ну вот, за размышлениями и разговорами я подошел к фонтану Гномов. Тоже вполне симпатичная легенда его окружает, про любопытную молодую женщину, которая, несмотря на запрет, решила-таки подсмотреть, как гномы в канун праздника ткут полотно. Последствия оказались необратимыми, о чем и повествуют украшающие фонтан барельефы. Грустная история, но поучительная.
Я взглянул на часы и поспешил в ближайший ресторан, чтобы успеть поесть, пока он не закрылся.
* * *Когда-то кто-то говорил мне, что адреналин имеет запах. Но я не верил. Не верил до сего момента, пока не вошел в этот огромный подземный цирк. Я не знал названия тому, что меня окутало, может быть, это не был запах адреналина, может быть, это вообще был не запах, а аура, биополе, но это нечто мгновенно проникло в мои поры, в легкие, в мозг. Если во все предыдущие дни я заходил в первые попавшиеся заведения, куда толкало меня либо любопытство, либо усталость и желание присесть и выпить чего-нибудь, то сюда меня привел Акси.
- Нет, не пойду. Надо довести дело до конца, и я поеду семичасовым поездом, как год назад.
- Но ты же можешь прийти попозже, - не отставала она, - прием в гостинице рядом с ярмаркой, это десять минут пешком от вокзала. Приходи, Андрей, Гаррон обидится, ты ведь в прошлом году проигнорировал его приглашение.
- Какой я невежливый, - усмехнулся я. - Ну ты там извинись за меня, скажи, мол, творческая личность, неуправляемая, в угаре работы над новой книгой, сидит в гостинице и строчит. Я, кстати, и в самом деле буду в гостинице, поработаю, пока мысль есть.
- Ладно, - она мученически вздохнула. - Но если вдруг передумаешь, позвони.
Ну вот, за размышлениями и разговорами я подошел к фонтану Гномов. Тоже вполне симпатичная легенда его окружает, про любопытную молодую женщину, которая, несмотря на запрет, решила-таки подсмотреть, как гномы в канун праздника ткут полотно. Последствия оказались необратимыми, о чем и повествуют украшающие фонтан барельефы. Грустная история, но поучительная.
Я взглянул на часы и поспешил в ближайший ресторан, чтобы успеть поесть, пока он не закрылся.
* * *Когда-то кто-то говорил мне, что адреналин имеет запах. Но я не верил. Не верил до сего момента, пока не вошел в этот огромный подземный цирк. Я не знал названия тому, что меня окутало, может быть, это не был запах адреналина, может быть, это вообще был не запах, а аура, биополе, но это нечто мгновенно проникло в мои поры, в легкие, в мозг. Если во все предыдущие дни я заходил в первые попавшиеся заведения, куда толкало меня либо любопытство, либо усталость и желание присесть и выпить чего-нибудь, то сюда меня привел Акси.
Я встретил мальчугана на улице поздно вечером и приветливо улыбнулся ему.
- Как дела?
- Нормально, - небрежно ответил он.
- А нога как? Не болит?
- А, ерунда, побаливает, но я привык. У меня всю жизнь что-нибудь сломано, перебито, порезано или растянуто, это мое нормальное состояние.
- Куда путь держишь? Домой?
- Вот еще! - фыркнул Акси. - Скажете тоже: домой. Сейчас самая жизнь начинается.
- И где же это она начинается? - полюбопытствовал я. - В барах и пабах, где взрослые люди курят и пьют крепкие напитки?
Он не уловил педагогического сарказма в моем голосе и ответил совершенно искренне:
- Вот еще! По барам и пабам пусть Лаки с Буллитом таскаются, это не мой репертуарчик.
- А какой же твой?
- Да есть тут местечко... - уклончиво откликнулся паренек.
Меня разобрало любопытство.
- Не покажешь? - осторожно спросил я.
- Можно, - Акси пожал плечами. - Только вам это навряд ли будет интересно.
- Это почему же? Тебе, выходит, интересно, а мне нет?
- Да ладно, как хотите. Мне-то что? Пошли. - Он двинулся вперед, слегка прихрамывая, я послушно последовал за ним. Миновав два квартала, мы вошли в неприметную дверь, за которой почти сразу же следовала длинная, в несколько пролетов, лестница вниз. Мы все шли и шли, а лестница все не кончалась. Если это и подвал, то какой-то уж очень многоэтажный.
Но это оказался не подвал, а огромный подземный цирк с расположенными амфитеатром местами и традиционно круглой ареной. Народу было много, но не битком, примерно треть мест свободна. Акси почти сразу оторвался от меня, пробираясь между рядами к одному ему видимой цели, я же присел на ближайшее свободное кресло и начал приглядываться к происходящему.
Первое, что я увидел, это акробаты, выполняющие трюки под куполом. Трюки не показались мне особенно сложными или оригинальными, но да что взять с деревушки, куда хорошие труппы на гастроли не приезжают. Наверняка все артисты - местные, доморощенные. Потом, приглядевшись внимательнее, я заметил, что работают они без страховки. Ни лонжи, ни страховочной сетки. Ничего себе! Акробаты закончили выступать и скрылись за кулисами, я приготовился было оценить следующий жанр - клоунаду, дрессуру, вольтижировку, жонглирование, но на арене снова появились акробаты, только уже другие. На трапециях их подняли наверх, и все повторилось: простенькие трюки, но выполненные без страховки. Следующим номером опять были воздушные акробаты. И опять, и опять... До меня стал доходить смысл происходящего: сюда приходят смотреть вовсе не на сложные, но при этом красивые и изящные трюки, номера могут быть простыми, даже примитивными, суть-то не в этом. Припомнился "Блистающий мир" Грина: люди приходили в цирк изо дня в день смотреть на один и тот же номер в тайной надежде, что уж сегодня-то артист наконец разобьется. Они не желали зла артисту. Они просто хотели увидеть смерть. Причем не свою. Неужели и здесь то же самое?
Я отвлекся от происходящего под куполом и стал наблюдать за зрителями. Жадные глаза, намертво сцепленные кисти рук, напряженные спины. И этот не то запах, не то аура. Да, все точно. Здесь работают только акробаты и только без страховки, а люди приходят сюда только за одним: за зрелищем чужой смерти.
Но ведь это бессмысленно! Мария говорила мне, что никто не может умереть в деревне. Значит, сорвавшись с трапеции или с каната, артист разобьется, покалечится, но не умрет, пока его не вывезут в другое место, подальше от деревни. Смерти здесь никто не сможет увидеть. Выходит, Мария обманула меня. Сделала это целенаправленно, а может быть, по неведению, я вполне допускаю, что она просто не знает о существовании подобного заведения. Или здесь что-то другое?
Я увлекся разглядыванием зрителей и что-то пропустил из происходящего под куполом. Услышал только странный визг-вздох: "А-а-а!", вырвавшийся одновременно из нескольких сотен легких и гортаней.
На арене лежало распластанное тело. Все-таки случилось, не зря они ждали. Меня охватили одновременно злость и стыд. Я ненавидел этих людей, жаждущих чужого несчастья, презирал их и в то же время стыдился того, что не ушел сразу же, как только понял, чем может кончиться эта затея с акробатикой на многометровой высоте. На манеж выскочили служители с носилками, сгребли с ковра переломанную плоть и унесли. Представление продолжалось.
В амфитеатре постоянно шли какие-то передвижения, одни зрители уходили, другие приходили и рассаживались по местам. Похоже, цирк работает в режиме нон-стоп. Происходящее под куполом было мне не интересно, тут Акси, как ни странно, оказался прав. Куда любопытнее было наблюдать за присутствующими, что я и делал с неослабевающим вниманием. Одна вещь показалась мне довольно любопытной. Среди зрителей я заметил несколько знакомых лиц, эти лица я видел совсем недавно, и не где-нибудь, а здесь же, под куполом, в облегающих трико. Впервые в жизни я сталкивался с тем, что артисты после выступления выходят в зал и смотрят представление вместе со зрителями. Неужели у них тоже есть эта жажда поприсутствовать при чужом несчастье? Впрочем, наверное, это объяснимо, они свои трюки благополучно выполнили и теперь думают: "Ладно, со мной все обошлось, а как у них?" Быть может, это и вовсе не любопытство, а сопереживание, желание морально поддержать коллег. А может... Ну конечно, как я не догадался сразу! Не артисты садятся в зал после выступления, нет. Это зрители выходят на арену и поднимаются высоко под купол цирка. Они жаждут риска, они хотят поиграть со смертью. Вот почему их трюки кажутся такими простенькими: они - не профессионалы. Они - женихи смерти.
И снова плотное и одновременно невесомое, как пиано всей струнной группы, "А-а-а!" воспарило над залом. Еще одно тело прямо в центре манежа. Я не выдержал.
Подъем по лестнице показался мне невыносимо трудным, все-таки годы уже не те, да и давление высоковато. Несколько раз я останавливался, чтобы перевести дыхание. Вот наконец и дверь на улицу. Я шагнул вперед, сделал глубокий вдох, втягивая в себя свежий воздух. Оглушительно воя сиреной и разбрасывая по стенам окрестных домов синие сполохи от мигалки, от здания отъезжал реанимобиль. Значит, упавший с высоты акробат еще жив. Если бы умер, его увозили бы без сирены, это каждому ребенку понятно. Может быть, выживет... И может быть, Мария не лгала, хотя я и не понимал, как это возможно, чтобы люди не умирали, пока она здесь.
* * *Я вдоволь нагулялся по городу, несколько раз присаживаясь за столик то в одном, то в другом баре, пил пиво и кофе, быстро записывал в блокноте еще один эпизод для книги, жадно оглядывал каждое здание, мимо которого проходил, в надежде, что вот сейчас, вот в эту самую секунду что-то увиденное подтолкнет мою память...
Но ничего не произошло. Я возлагал на поездку в Кельн столько надежд, и они снова не оправдались. Наверное, нужно было наплевать на данное Мусе обещание и съездить в Тройсдорф, быть может, именно там прячется, ожидая меня, это "что-то", чье предназначение - выбить один-единственный кирпич из кладки, после чего стена сама рухнет. Как-то по-идиотски я устроен, не могу нарушить обещание, которое дал. Поэтому стараюсь давать их как можно реже, чтобы не связывать себя, ибо точно знаю: пообещаю - и свяжу себя по рукам и ногам, потому что отступиться уже не смогу, во вред себе буду действовать, но слово сдержу. Урод какой-то, честное слово!