Сергей достал из нагрудного кармана десятку. Положил на кухонный стол, придавил для верности пустой кружкой.
Взял конверт в руки.
– Сойдете с ума, – вздохнул старик. – И близким своим жизнь испортите. А если какой-то шарлатан пообещал вам сеанс спиритизма или, прости господи, некромантии… Это уже не безумие, а самое настоящее преступление.
– Преступление? Сойду с ума? А если иначе взглянуть? Мне двадцать четыре года, институт закончил, диплом защитил. Что впереди? – ничего. И вокруг тоже ничего. Что я могу? Денег заработать? Да, могу, если постараюсь. Дальше-то что? Вчера, на площади, я понял, что даже в такой жизни есть…
Не договорил, глотнул теплый, пропахший мятой воздух. Вадим Васильевич скрестил руки на груди, нахмурился:
– В конце концов, вам виднее…
Подумал с минуту, ударил взглядом:
– Хотите аналогию? Вы были чистым листом фотобумаги, лежали в темной пачке. А потом кто-то включил увеличитель. Учтите, Сергей, проявитель – весьма сильный яд.
13:03 …мы уже на войне…
Микки, он же Пятый из Седьмой Череды, положил на стол последний лист бумаги, густо исписанный убористым шрифтом. Добавил сверху две фотографии крупного формата:
– Ознакомился, шеф.
Владыка Камаил отхлебнул кофе из маленькой, воробью впору, чашки. Откинулся на спинку кресла:
– Не ознакомились, а просмотрели. Бегло и не думая.
– Вам какую из страниц – наизусть?
Шеф вновь взялся за чашку. Пить не стал, отодвинул прочь:
– Обиделись? Зря. Великое дело – наизусть! В нашем штате попугаи не предусмотрены. Вы – аналитик, так извольте приступить к анализу. Но не сразу. Подумайте как следует…
– Могу и сразу. Впрочем, если вы предпочитаете умозаключения с душком…
Пятый из Седьмой Череды действительно обиделся. Начальство, осознав сей факт, предпочло не усугублять.
– Хорошо, согласен на свежачок. Приступайте! Однако в дальнейшем прошу придерживаться лексики, принятой в нашем учреждении. Вас это не затруднит?
Пропустив начальственный сарказм мимо ушей, Микки встал. Опустил руку на кожаный бок папки:
– Приступаю. Сначала – анализ внешний. Появление этой подборки документов на столь высоком уровне стало возможным исключительно из-за полного хаоса, который царит в Третьей Ангельской Сфере. Рискнул бы сказать: «бордель негритянский» – но, боюсь, данное выражение не из нашей лексики.
Он взял паузу. Возражений не последовало.
– Считаю необходимым напомнить слова Закона. «Начала – небесные слуги Отца. Начальствуют Ангелы сии над стихиями: водой, огнём, ветром, над животными и растениями и над всеми видимыми предметами, над народами, городами и царствами. Они предстательствуют за свой народ пред Отцом, внушают и властителям намерения на благо народа.» Неужто при таких возможностях они бы сами не решили вопрос? Даже если случился форс-мажор, они имеют право обратиться непосредственно к Отцу. Этого Начала не сделали, потому что и не собирались ничего решать. У них долгоиграющий конфликт с Архангелами, и эти бумаги – всего лишь попытка переломать кое-кому кости. В идеале – выкинуть из Сферы во тьму внешнюю с анафемой и полагающимся пакетом проклятий. Прецеденты уже были…
– Согласен! – донышко чашки легко ударило о столешницу. – Свое мнение по данному вопросу мы изложим, но не раньше, чем решим все прочее. Приступайте к внутреннему анализу, Микки. Интриги – интригами, но факты, увы, налицо.
– Внутреннее исходит из внешнего, шеф. Ничего особенного в этой папке нет. Неискоренимые грешники, нестойкие духом праведники. Глупость, тупость, бред. Иереи-извращенцы, пасомые-злодеи… Такого мусора можно набрать всюду. Эти, извиняюсь, факты складировали годами, а потом собрали в кучу – и отправили наверх, к нам. В качестве изюма добавили ряд необъяснимых пока явлений, случившихся в городе и в его окрестностях. Подозреваю, толчком стало то, чему мне пришлось стать свидетелем. Со стороны выглядело внушительно. Даже я впечатлился – и рискнул нарушить инструкции. Та человеческая особь, Сергей Илюшин, так и просился, чтобы его завербовали…
Начальство соизволило кивнуть:
– О последствиях я намекал. На ваши действия, Микки, пришло три жалобы. Шум был изрядный. Подозреваю, именно поэтому дело отдали нам, а не соседям. Кто-то на самом верху верно оценил вашу инициативу. Чем же вы недовольны?
– Случай, конечно, любопытный, шеф, – Пятый из Седьмой Череды замялся, подбирая слова. – Но это уровень стажера из Ангельской сферы. Я, собственно, хотел передать агента именно туда. Шеф! Владыка Камаил Девятый! В этой куче мусора нет ничего серьезного. Ничего! Кроме…
Он взял папку в руки, приподнял над столом:
– Кроме того, что она очень уж большая. Если вы в чем-то и правы, шеф, то в количественной оценке. Постарались на славу!
Обильно титулованный шеф усмехнулся не без грусти:
– Наконец-то! Семь с хвостом тысяч лет службы – и меня хоть кто-то признал правым. Пусть всего лишь в чем-то, как вы, Микки, изволили выразиться. Давайте остановимся на этом приятном для меня моменте. Итак, данная куча мусора очень большая. Очень – это насколько? Данные по иным городам помните?
Пятый из Седьмой Череды замолчал надолго.
– Если учет велся правильно, – наконец сказал Микки. – Я не уверен, шеф, но если так… Где-то на порядок.
– По моим подсчетам – в двенадцать раз. Вот и оцените ситуацию. Обычный город, ничем не примечательный, а неприятностей – на дюжину подобных хватит. Проблемы мелкие, как вы верно отметили, нашего внимания не стоящие. Но их много, Микки. Очень много! Статистика, да и просто здравый смысл говорят: такого не может быть! Но это – есть. Ни одна из Сфер не замешана, Отец ничего не повелевал… Знаете, что мне это напоминает?
– Догадываюсь, – вздохнул подчиненный. – Начало ядерной реакции. Вы не в чем-то, вы полностью правы, шеф. Жду указаний.
Уголки бесцветных губ дрогнули:
– Нет, мой старательный Микки. Это я жду. А еще ждет начальство. Действуйте, время пошло. Поднимайте всю Череду. До конца операции вы – игемон. И считайте, что мы уже на войне.
Владыка Камаил подумал и уточнил:
– На ядерной.
14:21 …Ад и Израиль…
То, что на проспекте беда, было слышно за километр. Какофония гудков, вой сирен, низкий, утробный гул. Длинные ряды автомобилей застыли на всех прилегающих улицах. Сообразив, что дело серьезное, водители выходили из машин, закуривали, обменивались злыми репликами.
Час пик. Пробка.
– Ну что, доча? Будешь покупать автомобиль? – ехидно поинтересовался папа, обозревая ситуацию с тротуара.
«Доча» – длинноногая девица ближе к тридцати – глянула на родителя сверху вниз сквозь дорогие штучные очки, благо рост позволял. Скривилась, но ответила мирно:
– Так не каждый же день, па!
«Па» – в немодном костюме, в белой кепке с твердым козырьком – сверкнул глазами. Он собирался выдать еще одну едкую подначку, но, передумав, заговорил иначе:
– Ты экономист, доча, считать умеешь. Центр города построен больше века назад. На такое количество автомобилей он рассчитан не был. С каждым месяцем их становится все больше, статистику ты знаешь. Что будет через год? Через пять лет?
Словно в подтверждение его слов, взвизгнула сигнализация ближайшего авто. «Доча» закрыла уши ладонями.
– Мы даже график составили, – уныло сообщила она, когда визг прекратился. – Это адский ад, па! Но не могу я ездить в вонючих маршрутках! Не могу! Каждая бабка в лицо сумкой тычет!..
– Метро? – предположил родитель. – Через пару лет, когда разрешат, купишь себе вертолет.
«Доча» вздохнула:
– Вертолеты в первый день падать начнут! Как представлю… Нет, и представлять не хочу. Это будет не адский ад, а целый ад и Израиль.
Посмотрев в сторону близкого проспекта, она рассмеялась:
– В одном ты прав, па. Не хотелось бы мне там сейчас находиться. А машину я все равно куплю. По ночам буду ездить – из принципа. Пошли в метро!
14:39 …со свидетелями будем работать мы…
Метро работало. Те, кто им в этот вечер воспользовался, отделались легко. Толкнули, обругали, наступили на ногу, дверьми прищемили, в конце концов. Дело житейское! Счастливчики же, получасом раньше гордо взиравшие на мир из окон собственных авто, влипли по-крупному, без дураков. Пробка сама по себе – стихийное бедствие. А если она на полпроспекта? Три километра вперед, три – назад? Дальше разрулили, пустили движение в объезд, но в эпицентре машины стояли мертво.
В сердце многоколесного Вавилона поблескивали мигалки двух милицейских фургончиков. Служивые рьяно взялись за дело, не обращая внимания на то, что сами отрезаны от помощи и начальства. Уйма машин – всмятку; три – на боку, подозрительно дымятся…
– Трое! – докладывал сутулый лейтенант, выдыхая слова в черную мембрану старомодной рации. – Трое тяжелых, двадцать два с травмами. Так точно! Так точно!.. «Скорая» рядом оказалась. Работают… Так точно! Устанавливаем! Устанавливаем причину! Прессы и телевидения пока нет, не добрались. Так точно! Да, пожарных тоже! Пожарных, так точно!..
– Трое! – докладывал сутулый лейтенант, выдыхая слова в черную мембрану старомодной рации. – Трое тяжелых, двадцать два с травмами. Так точно! Так точно!.. «Скорая» рядом оказалась. Работают… Так точно! Устанавливаем! Устанавливаем причину! Прессы и телевидения пока нет, не добрались. Так точно! Да, пожарных тоже! Пожарных, так точно!..
Закончив доклад, лейтенант побрел к дымящемуся авто. Там уже суетились трое с маленькими автомобильными огнетушителями. Рядом толстяк-сержант расспрашивал водителя – парня с перевязанной головой.
– Повторить, будь ласка, ще раз. Волну вы бачылы?
Водитель, скользнув ладонью по повязке, застонал:
– Сколько можно повторять?
– Скильки трэба! – перебил сержант. – Слухаю!
– Приблизительно полчаса назад…
Водитель посмотрел на циферблат дорогих наручных часов:
– Если точнее, тридцать четыре минуты… Я ехал в сторону аэропорта во втором ряду. Впереди был белый «Бентли», он сейчас тут стоит. Боком… Скорость невысокая, у меня радио играло. Прошли новости, диктор назвал время. Впереди я увидел что-то серое, вначале подумал – туча. Серая, огромная, от земли до неба, да. Облака разошлись, синее небо. И тут такое, да…
– Хвылыночку! – сержант повернулся к лейтенанту. – Сходыться, товарышу лейтенант. Все волну ту проклятущую бачылы. От таку!
И протянул блокнот с неряшливо набросанным рисунком. Лейтенант повернулся к водителю:
– Подтверждаете?
Тот молча кивнул.
– А сверху там что? – лейтенант снял фуражку, вытер потный лоб. – Кораблик?
– Это не кораблик, – без всякого выражения проговорил раненый. – Лайнер, трехтрубный. Я такие на Средиземном море видел, да. Как я понимаю, волна была высотой метров в триста. То есть, это я сейчас понимаю…
Лейтенант хотел уточнить насчет Средиземного моря и количества труб (на рисунке их оказалось аж четыре), но не успел.
– Здравствуйте, товарищи! Спасибо, все свободны. Дальше со свидетелями будем работать мы.
Трое молодых людей в штатском. Неулыбчивые, спокойные. У главного – странное лицо. Зеркальное, из двух одинаковых половинок. Подошли уверенно, по-хозяйски, оттеснили в сторону сержанта с блокнотом.
– А-а… – открыл было рот лейтенант.
– А вы займитесь всем прочим, – отрезал зеркальный. – Советую начать с той машины, что слева. У нее мотор может взорваться. И не пускайте посторонних, тут уже водку продавать начали.
– А-а-а-а… – вновь завел свое соло лейтенант.
Зеркальный махнул «корочкой» в дорогом сафьяновом переплете:
– Ис-пол-нять!
Рот закрылся. Лейтенант едва успел прикусить язык, дабы не гаркнуть по-сержантски «Та-а-ак точна-а-а!!!» Ни к чему это. И авторитету – явный подрыв.
Но взгляд! Какой был у зеркального взгляд!..
14:42 «…Кто ты, мой друг, мой гость незваный…»
Старушке было лет сто с гаком. С каким именно, Сергей не определил. Он уже успел пожалеть, что согласился заглянуть в комнатку на первом этаже серой «сталинки». Обрадовался удаче – зашел во двор, зацепил взглядом трех бабушек на лавочке, вежливо поздоровался.
Представился.
Улица называлась в честь мало кому известного поэта, честно отсидевшего свой «четвертак» под ярким солнцем Магадана. Во времена же позабытые, давние, это была улица 8-го Съезда Советов. Дом не знал ремонта со времен Лаврентия Павловича Берии. Большой двор – неухоженный, неуютный. Два железных гаража, три лавочки…
– Ну, вы и спросили! – прошелестел старческий голос. – Кто ж такие времена помнит, Сережа?
Сергей мысленно добавил собеседнице еще десять лет. Ровесница Первой революции, появилась на свет аккурат в Кровавое воскресенье. Точно!
– О гимназистах я только в книжках читала. Мой отец, Прохор Спиридонович…
«Бывший крепостной, – мысленно вставил Сергей, – соратник Пугачева.»
– …сюда в 1930-м приехал, когда тракторный завод пустили. То, что вы стариной интересуетесь, это правильно. Но поздно, поздно! В архивы вам надо, если не спалили. Вон, как при немцах главную городскую библиотеку бомбой повредило, снесло стену, так народ книжками до 1943-го «буржуйки» топил…
Молодой человек невольно сглотнул. Странное дело, но комнатушка, куда его пригласили, выглядела вполне современно. Разве что календарь на стене висел позапрошлогодний. А вот к хозяйке самое время экскурсии водить.
– Про гимназию имени Гаршина ничего не скажу, а Анну Николаевну я знала. Да как не знать-то? В этом подъезде она и жила, на втором этаже. В коммуналке, понятно. Одна комната, окна во двор. Ей еще повезло, соседи часто в командировки ездили. Не то что у меня! А что в гимназии она училась, никто и не знал. Не такое было время, чтобы гимназиями хвастать. Но женщина образованная, конечно. Учительница! Как тогда говорили, «училка», а еще проще – шкраб.
Сергей хотел переспросить, но в последний миг раздумал, боясь спугнуть разговорившуюся аксакальшу. На всякий случай запомнил. «Шкраб» – вроде краба. С клешнями, но шипит.
– Физику она преподавала. И еще химию. Хвалили ее очень, и родители, и даже ученики. Я, правда, в другую школу ходила, от завода…
Про физику Сергей уже знал. Как и про то, что Анна Николаевна, окончив Институт народного образования, проработала три года в знаменитом Украинском Физико-техническом институте, колыбели Бомбы. До 1937-го, когда начались повальные аресты.
– Умерла она от воспаления – легкие застудила. Август был холодный, дожди шли. Анна Николаевна на «менку» собралась – вещи на продукты менять. За город, без пропуска. Страшно было, я вам скажу. Ой, страшно! По таким и немцы стреляли, и наши. Фронт-то близко… И арестовать могли, и в душегубку отправить. Не подстрелили, не арестовали – под дождь попала. Она ведь, Анна Николаевна, чего за продуктами собралась? Сестра у нее двоюродная жила на соседней улице, с сыном. Голодала, а на «менку» ходить боялась. Вот Анна Николаевна и решила ее выручить… Врача, понятно, вызвали, только лекарств-то нет! Их лишь на золото выменять было можно, и то не всякие. Похоронили ее на Первом кладбище, если от церкви, то направо и по аллее, до самого конца. Мы цветы принесли. Купить не могли, так мы диких сорвали…
Старушка прикрыла веки, обозревая череду дней прошедших – или просто впав в дрему. Сергей прикинул, что самое время уходить. Но хозяйка внезапно встрепенулась:
– Вспомнила! Это вам будет интересно. Анна Николаевна про Будущее рассказывала…
– Про коммунизм во всем мире? – улыбнулся Сергей.
– Не-е-ет! – со значением протянула долгожительница. – Про коммунизм и про врагов народа нам в школе рассказывали. А она, Анна Николаевна, только своим, считай, по секрету.
Глянула на гостя, поджала губы:
– Не шибко ей Будущее нравилось. Говорила, что техники будет много всякой, а люди какими-то не такими станут. Мелкими, некрасивыми…
Молодой человек провел ладонью по рыжей шевелюре. Представил то, что видит каждое утро в зеркале…
– А еще она стихи написала. Про призрака.
Сергей вскочил, чуть не опрокинув стул:
– Про к-кого?
– Про него, – упрямо повторила старушенция. – Про призрака. Всей правды не знаю, но говорили так. Увидела она кого-то – то ли ангела, то ли совсем даже наоборот. Явился к ней, значит! Не иностранец, не эмигрант, а не пойми откуда, не из нашего мира. И на всю жизнь, считай, присушил. С мужем развелась, на парней не смотрела. А стихи я помню, их моя подруга записала. Красивые очень! Только слова не шибко понятные, потому так мало и выучила.
Помолчала, прикрыла глаза:
Молодой человек вежливо поблагодарил. Попрощался, вышел из подъезда. Глянул в серое, «сталинке» подстать, небо, и еле удержался, чтобы не завыть в полный голос.
И-ди-оооот!!!
Его пугали призраком. Пугали, да не напугали. Что с ним, Сергеем Илюшиным, станется? В «дурку» запрут? Смирительную рубашку наденут? Поделом! Увидел красивую девушку, хвост распушил! «Кто ты, мой друг, мой гость незваный…»
Дурак он, твой гость незваный, Аня!
Вечером интернет, всеобщий друг, подсказал, что строчки эти написала не Анна Великовская, а начисто забытый поэт-мистик Константин Фофанов. Рыжего парня по имени Сергей это ничуть не успокоило.
16:18 …мы думаем именно о людях!..
– По существующим нормам в крупных городах плотность магистралей должна составлять до четырех с половиной километров на квадратный километр городской застройки, – вещал Большой Начальник, с ненавистью глядя на подкараулившего его репортера. – У нас же в центральной части города плотность дорожной сети составляет один и семь десятых километра, что чуть ли не в три раза ниже необходимого. Понимаете? Разгрузить город, особенно центр, можно только за счет пробивания магистральных улиц, по которым будут направляться транспортные потоки, минуя исторический центр…