— Меня не волнует, у меня тоже свои дела, мне надо сейчас уехать, — ядовитым голосом Маша произносила заранее подготовленные фразы.
— Маша, я уходил на работу утром и сказал, что ко мне сегодня приезжает сниматься Игорь Крутой. Что сниматься он будет с пяти до двенадцати. Ты знала об этом, зачем ты сейчас опять придумываешь какую-то хуйню. Ты знаешь, что я не могу сейчас всё бросить и уехать со съемки. Ты же сказала, что будешь дома. Почему ты заранее не предупредила? Сказала бы заранее, я бы её раньше взяла.
— До девяти Лиза будет у тети Тамары, я её оставила у неё, до этого времени её надо забрать, — тетя Тамара была нянечкой, нанятой для того, чтобы она забирала Лизу из детского сада. Маша нигде не работала, но вдруг она объявила недавно, что времени у неё для того, чтобы забирать Лизу из сада совершенно нет.
— Маша, я буду точно работать до двенадцати, я не смогу её забрать при всем желании. И Кати сейчас нет, она на встрече с клиентом:
— У меня тоже есть свои дела, мне нужно сейчас уехать. На твои дела мне наплевать, — последнюю фразу она произнесла с наслаждением.
— На эти дела ты пока живешь, — ответила я, но было поздно, Маша бросила трубку. Против лома нет приема, и этим ломом научилась в совершенстве размахивать моя свирепая бывшая супруга. Ребёнка всё равно надо было забрать, в этой ситуации в позу не встанешь. Задавать опять себе риторические вопросы: «Ну почему так происходит?»: По хую, это был конец!
Игорь Крутой в нарядном сером костюме, в неимоверно дорогих часах, а привёз он их для каждого костюма несколько, сидел с насмешливым и едким лицом уже готовый для съёмок в старинном кресле со львами, окруженный мягким светом от огромных софт-боксов*.
Мне было стыдно перед всеми за свою неадекватную жену, чтобы никто не слышал моих семейных перипетий, я зашла поговорить по телефону с Катей в лабораторию. Оля Алисова, слава Богу, давно знакомая с Крутым, увлеченно болтала с ним, давая мне возможность решить очередную свою семейную проблему. Кати не было на съёмке, она, действительно, была на встрече с клиентом, и я набрала её номер.
— Кать, разворачивайся, надо Лизу забрать.
— Так она же сейчас с Машей дома:
— Она позвонила, сказала, что уезжает по своим делам и что мне надо забрать сейчас Лизу.
— Она же знает, что у тебя сегодня допоздна съемка, что ты Крутого сегодня снимаешь, ты ей говорила это при мне: И мы с ней вчера болтали по телефону, она совершенно нормальная была, не злая на тебя, — голос у Кати был пока просто удивлённый и обескураженный, без возмущения и злости.
— Она сказала, что у нее дела, а на мои ей наплевать: Да, какая разница, что она сказала. Ребенка надо забрать.
— Она совсем уже охуела. Она издевается над тобой, как хочет и без всякой причины. У вас же в последнее время было всё хорошо! Пизда! — взорвалась Катя. — Почему должна страдать от неё я? Она не моя жена.
— Кать, какая разница. Мне для того, чтобы снимать, настроение нужно, а мне все всегда мозги ебут. Я не детали на заводе выпиливаю: Я не хочу сейчас задумываться о Маше, я и так уже нервная, я не хочу распалять себя еще больше. Съезди. Звони клиенту, скажи, потом встретишься. Можешь вообще его послать: Не до клиентов: Езжай, забери Лизу, она сейчас у тети Тамары. Оставь ее, если можно, у Гили, я всё равно поздно закончу, пусть она её спать уложит.
— О-о-х! — вырвался вздох у Кати. — Ладно, сейчас заберу. Разворачиваюсь.
Утром я молча собрала свои личные вещи, небрежно и быстро свалила их в большие голубые мешки для мусора, бросила их в машину, посадила на заднее сиденье ничего не понимающего, с глупой мордой, Морса и уехала навсегда из когда-то своей семьи.
Я приехала в студию, бросила мешки со своими вещами в комнату-лабораторию, села за стол и час неподвижно смотрела в окно. О чем я думала?:Ни о чем. Это состояние пустоты становилось для меня привычным: — ни боли, ни сожаления, ни разочарования. В этот момент я сидела перед окном и представляла из себя пустую оболочку, ткни меня иголкой, и я лопну, как надувной шарик, внутри пустота.
Ровно в одиннадцать вошла Катя.
— Чего глаза выпучила? — по своему обыкновению любезно поздоровалась она.
— А? — вздрогнула я.
— Чего сидишь, как зомби? — пояснила Катя свой первый вопрос.
— Я ушла от Маши: — безжизненным голосом ответила я.
— Как ушла? Ты же уже развелась с ней, — удивилась она.
— А теперь вещи собрала и ушла. Из-за вчерашнего:
— Да, вчера она выкинула фортель: Она сказала, почему так поступила?
— Мне неинтересно, — равнодушно ответила я.
— Мне интересно, надо было спросить.
— К Кате, у которой дочка Настя, она ездила: она так сказала.
— А зачем?
— Я не уточняла, мне всё равно. Я вещи собрала молча: и ушла. Всё, Кать, отстань, — я положила голову на стол и закрыла глаза, отгородившись от внешнего мира.
— Никогда не говори мне «отстань». Поняла? — Катя напрягла свои недюжинные скандальные интонации.
— Ой, Кать, хорошо: Только отстань от меня сейчас:
— Ты специально меня доводишь? Я же тебе сказала: — врывались в меня её неспокойные фразы: Да, просто закрыть глаза — этого недостаточно, отгородиться от внешнего мира можно только Великой китайской стеной. — «Отстань» — не говори мне. Понятно? — продолжала воинственно орать Катя мне в самое ухо.
— Понятно, Кать, — я открыла глаза. — Понятно.
— И что ты будешь делать? — опять спокойным голосом продолжила меня расспрашивать она.
— Ничего.
— А квартира та как?
— Буду снимать для них, пока её сдают.
— А ты?
— Тоже сниму.
— Две квартиры снимать слишком дорого. Проучи её, не плати за квартиру, обойдется. Пусть живет, как хочет.
— Катя, когда у тебя будет жена и ребенок, тогда будешь рассуждать по-другому. Лизе куда деваться? У нее садик рядом, она привыкла к нему. Ладно, я не хочу сейчас это обсуждать.
— А ты вещи какие забрала? — продолжала выяснять подробности Катя.
— Свои.
— Как свои!? Надо всё поделить, что тебе заново всё покупать? — возмутилась Катюшон.
— Нечего делить, — мрачно ответила я.
— Зря ты ей дубленку купила и стиральную машину. Зачем? Знала же, что расходитесь.
— Отстань, Кать: Дай мне «Из рук в руки».
— Сейчас дам:, - она свернула толстую газету и стукнула меня по голове. — Я тебе сказала, не говорить мне «отстань»? Еще раз скажешь:
— Ох:, - вздохнула я и уставилась на неё невидящими глазами. — Кать, мне хреново на душе, а ты лезешь: — на языке уже привычно разместилось «отстань», но я вовремя закрыла рот, и она карамелькой растворилась в слюне. Мне хотелось покоя и, чтобы меня никто не касался и не лез мне в душу, мне хотелось побыть одной.
— Квартиры будешь смотреть?
— Да, посмотрю. Я несколько дней в студии поживу. Какую снимать, чёрт его знает:, - я открыла газету. — Однокомнатную или двухкомнатную?
— Однокомнатную, конечно. Дешевле будет, — разумно посоветовала Катя.
— Я всегда двухкомнатную снимала. Ладно, какая будет: — я листала газетные неприятно пахнущие страницы, я ничего не соображала и с трудом нашла нужный раздел.
Я имела опыт съема квартиры, я знала, что недостаточно позвонить в одно агентство и оставить свою заявку. Я всегда сразу обзванивала десятки, точнее все агентства, которые были в «Из рук в руки», составляя длинный список телефонов, куда я уже позвонила. Выходила обычно целая страница А4, мелко, как шифровка секретного агента, исписанная цифрами. Только тогда несколько агентств всё-таки откликались, перезванивали и что-то предлагали. Сейчас я без энтузиазма обзвонила несколько, сказала, что хочу снять квартиру одно- или двухкомнатную в географических пределах улицы Алабяна и Куусинена или что-нибудь между ними. Через несколько дней мне предложили пару вариантов — убогие старушечьи квартирки: Я сходила, посмотрела одну, поболтала с милой интеллигентной старушенцией: Старенькая, бывшая когда-то при царе Горохе учительницей, она отнеслась ко мне с симпатией, она вела меня экскурсией по квартире, показывая богатства её жилища: «Вот здесь кухонька. Я Вам эти кастрюлечки оставлю, хорошие кастрюлечки, не то, что сейчас делают. Чашечки, тарелочки: — ничего своего Вам даже привозить не надо. И пару простынок с пододеяльничками оставлю тоже. Холодильник и телевизор — импортные, мне дети их купили:», — она подошла к платяному шкафу, открыла дверцы: «А в шкафчике я Вам эти полочки освобожу, а на эти своё всё сложу», — с полок стопками на меня смотрели розовые и голубые её теплые трусы с начесом. Меня рассмешило такое будущее соседство с моими личными вещами. «Замечательно, шикарно:» — говорила я:, и потом честно сказала ей, что снять её квартиру не смогу: и ушла. Квартира была большая и хорошая, и даже чистая и уютная, но старушечьи панталоны и обилие ковров на всех плоскостях меня не увлекли.
Прошло несколько дней, я потихоньку привыкала к проживанию в студии, мне нравилось просыпаться с сознанием, что ехать никуда не надо и не надо прорываться сквозь пробки на дороге по пути на работу: правда, пожалуй, это было единственным достоинством такого проживания. Но привыкаешь ко всему, и незаметно я привыкла и к этому. Ответственность уже не висела надо мной — обеспечить семью и ребенка нормальной квартирой, я поехала в ИКЕЮ, докупила недостающие предметы быта и в агентства больше не звонила: Оставшись в студии на несколько дней, я проживу в ней несколько лет, часто ощущая себя бездомной.
* * *— Лизочка, я хочу с тобой поговорить.
— Ну, чего, папа. У меня «барби» купается, — Лиза сидела на диване в студии и играла с куклами. Я села рядом.
— Лизуль, ты уже большая. Послушай меня и не сердись на меня сильно, — Лиза повернулась и с испугом посмотрела на меня, она сама всё поняла. — Лиз, я ушёл от мамы:
— Па-а-па, — она расплакалась. — Ты злой! Почему?
Я обняла её.
— Лизочка, мы с мамой так ругались в последнее время. Я буду видеться с тобой часто-пречасто…
— У всех есть и мама, и папа… — она горько плакала, уткнувшись мне в плечо, я тоже расплакалась.
— Лизочка, мамочка хорошая, я её люблю, я не знаю, почему мы так часто ругаемся.
— Если бы любил, то не ушел бы от нас.
— Я не от вас ушел, а от нее. Может быть, пройдет время, мама успокоится, и я успокоюсь, мы соскучимся друг по другу, и мы опять заживем вместе.
— Ты врешь, ты не вернешься:
— Не знаю:, - я тяжело вздохнула. — Лиза, мама молодая и красивая, она еще может выйти замуж, может быть счастлива. Со мной ей, наверное, нехорошо. А у тебя есть и папа, и мама, и они тебя любят больше всего на свете. Мы будем по-прежнему вместе с тобой и мамой куда-нибудь ходить, если мама, конечно, захочет. На все выходные я буду тебя забирать: и всегда, всегда, когда ты этого захочешь, — Лиза уже редко всхлипывала, мои доводы, я видела, не успокоили её, но она отплакалась и замолчала: замкнулась и полдня не разговаривала со мной. Большая травма на маленьком сердечке моей дочки, и нанесла её я.
— И что дальше? — Маша стояла со злым лицом наизготовку выяснять наши отношения.
— Ничего, — ответила я. Выяснять мне было уже нечего.
Я привезла Лизу домой, она тут же схватила в охапку нашу полосатую киску и убежала в детскую. «Пойдём, поговорим», — позвала меня Маша угрюмо. Мы с ней закрылись на кухне и стояли сейчас друг против друга: она вся напряжённая, я уставшая.
— Если хочешь, можешь вернуться, — видимо, это было предложение мира, но озвученное почему-то враждебным, ядовитым голосом. Чтобы я не перепутала интонации и не подумала, что это предложение от её доброты, лицо своё Маша оставила злым и ненавидящим. Смотрю я на него грустно, изучаю родное когда-то лицо: нет, не родное, это лицо чужого человека.
— Не хочу, — отвечаю я.
— У меня нет денег снимать эту квартиру.
— Я буду её снимать, пока её сдают нам, и пока Лиза ходит в этот садик.
— У меня нет денег на жизнь, я не работаю:
— Я буду давать: и буду приглашать тебя на съёмки, как визажиста и парикмахера.
— Мне не нужны от тебя деньги:
— Ладно, Маша. По-моему, ты не одна живёшь, а с моим ребенком. Считай, что я это для неё делаю. Да, и какая разница, Маша: успокойся, — Маша с облегчением вздохнула. Я понимала её, деньги на жизнь и где жить — важная тема. — Есть ещё квартира двухкомнатная наша. Если срок аренды на эту квартиру закончится и её не продлят, то переедете тогда туда: в свою.
— А ты?
— Сниму что-нибудь. Тебе какая разница.
— Ты зря на меня обиделся, мне надо было срочно к Кате Стеценко съездить.
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Съездила? Хорошо. Я не буду это обсуждать. Надоело всё, Маш. Дай Бог, чтобы у тебя сложилось всё хорошо. Маша, пойми, я ушел не потому, что я плохой: То есть, может быть, я и плохой, самый плохой, самый худший, может быть, я в чем-то виноват, может быть, виноват во всем, но только не в нашем разводе. Если ты будешь вести себя с другим мужчиной также, как и со мной в последний год, то и он уйдет, никто этого не вынесет. Тебе всё равно придется взглянуть на себя. Мне жаль, что всё закончилось именно так.
— Я жалею, что познакомилась когда-то с тобой. Лучше бы не выходила за тебя. Ты заранее рассчитал, когда меня бросить, — у Маши опять начиналась истерика.
Когда-то я разговаривала с Леной Ван, жаловалась на жизнь, вспомнила Лену Соколович, мою девушку перед Машей, обронила фразу, что, если бы женилась на ней, то не знаю, прожили бы мы с ней всю жизнь или нет. И сказала, что на Маше я женилась сразу без колебаний потому, что не было в моей душе никаких сомнений, была как раз эта уверенность, что проживу с ней всю жизнь до самого, самого конца. Лена тут же перезвонила Маше, всё переврала, и сказала ей, что я женился на Маше, заранее зная, что проживу с ней ровно десять лет, а потом разведусь: Или у Лены что-то с головой:, или у Маши всё трансформировалось в желаемую обиду?: Не знаю: Эта тема навсегда стала основной для обид, перерастающих в конфликты и Машины истерики: «Ты Лене говорил об этом, она мне сама сказала:», — и Маша в сотый раз начинала цитировать Лену и декламировать никогда не произносимые мной слова.
Лене я никогда этого не прощу: за такую дружескую помощь в наших семейных отношениях:
* * *Не доходила Лиза в свой садик. Прошло три или четыре месяца, закончилась аренда, и Маша с Лизой переехали в нашу старую квартиру в Тушино. Моя мама заранее начала хлопотать, хотела устроить Лизу в садик, где когда-то работала сама. Конечно, ей было приятно и помочь нам, и приятно, что ей с радостью помогают на старой работе и помнят её, и, конечно, ей было приятно показать там Лизу. Но Маше надо было всем досадить и в последний момент она отвела её в другой детский сад.
В другой садик она тоже не походила, наступали майские праздники, а за ними лето, а за ним школа и первый класс: «Маша, зачем надо её на один месяц устраивать в сад? Или пусть она тогда в мамин уже доходит, — хороший садик в парке, на каждую группу отдельный домик, бассейн есть:» «Нет, мне далеко ездить, найми мне нянечку, вон Ваны для Максимки наняли и мне найми:» Далеко — это две остановки на трамвае. «Хрен с тобой! Делай, что хочешь», — я решила с Машей не спорить и успокаивала маму: «Не сердись на неё, у неё от развода крыша поехала, пройдет время, она успокоится». Предваряя описание дальнейших событий, скажу — не успокоится. Я даже иногда думаю, надо было разводиться, чтобы так и не избавиться от тех же самых, как и до развода, ежедневных, без единого выходного нервотрепок? Лучше бы жили по-прежнему вместе, чуть-чуть, но было бы всё-таки спокойней. Думаю: и гоню эту мысль прочь.
Заболела мама, заболела серьезно, заболела не неожиданно. Она никогда не отличалась хорошим здоровьем. Каждый день я ругалась с ней и пыталась добиться от нее, чтобы она легла в больницу. «Да, хорошо», — говорила она. — «Вот дождусь пенсию и лягу: через недельку:» Через неделю она говорила: «Праздники пройдут и:».
А потом еще причина и еще…
* * *Я приехала к бабушке и к маме вечером, бабушка лежала на противопролежневом матрасе, он негромко жужжал, вибрируя и стимулируя этим кровообращение. Я помогла усадить бабушку на импровизированный её унитаз — стул с отверстием посередине и ведром под ним. Когда мы ее поднимали, я заметила маленькое пятнышко на ноге над пяткой, так: совсем небольшое — натёртость или помятость. Но цвета оно было той огромной язвы на спине, того старого мокнущего пролежня. «Неужели еще один. Неужели новый пролежень?» — подумала я.
За пару дней оно увеличилось, увеличилось совсем немного. Потом два дня меня не было, я не заезжала. На следующий позвонила мама: «Приезжай, у бабушки нога вся красная, наверное, тоже пролежень».
Я приехала, было раннее утро, в комнате светло и солнечно: В комнате на виду, никуда не прячась, делала свою работу Смерть. Ей не надо было прятаться в темноте, она работала в любое время дня и в любую погоду. Она впервые пришла в наш дом, но я узнала ее сразу и ее присутствие безошибочно ощутила.
— Вот, смотри, — мама скинула одеяло с бабушкиных ног. Одна нога знакомого мне пурпурного цвета до колена, на другой ноге такое же ползущее вверх пятно до щиколотки: Можно было и не показывать, мне и так было все понятно.
— Мам, бабушка сегодня умрет…
Мама застыла и расплакалась. Я села, как обычно, на диван, бабушка была без сознания. Я поцеловала ее в щеку…теперь я с ней прощалась. Было грустно, но на душе было спокойно. Моя бабушка прожила счастливую жизнь и долгую… Я встала и поправила ее ногу, на ноге так и остались, как на пластилине, вдавленные отпечатки моих пальцев, — нога была совсем безжизненная. «Наверное, это гангрена», — подумала я. Мы с мамой долго сидели молча. Потом я уехала. Она позвонила через несколько часов. Я приехала, приехал и Игорь.