- Гроза загнала... Бачите, яка погода! - он попятился к стене, заложив руки за спину и бросил под лавку скомканные удостоверения.
- Неправда, - очень тихо сказал Павел. - Смотрите, вон он бросил... товарищ Дымов, смотрите... эти удостоверения...
Трофим в ужасе затряс головой, крикнул:
- Врет он!
- Эти удостоверения... папанька дает за деньги выселенным кулакам.
Трофим опустился на скамейку.
- Отца продаешь, поганец!
Павел с трудом сказал:
- Это ты... Советскую власть продаешь, папанька! - Павел силился еще что-то сказать, но так и не смог. Его трясло. Дымов притянул к себе мальчика и обнял его. Павел задохнулся от прорвавшихся наконец рыданий.
- Николай Николаевич... - шептал он. - Николай Николаевич... я...
Дымов неловко и торопливо гладил его по голове, по спине и тихо говорил:
- Не надо, Павлик... Ну, не надо, мальчик...Ты ведь... пионер!
За окном шумела гроза, вспыхивали и гасли синеватые молнии и удары грома сыпались на деревню часто и глухо...
ГЛАВА IX ЗАГОВОР
Кулуканов осторожно стукнул в окно деду Сереге. На стук вышел Данила.
- На огороде дедуня, Арсений Игнатьевич.
- Покличь быстрее! Комиссия по деревне пошла!
- Какая комиссия?
- Колхозная... Имущество описывают!
Данила тихонько свистнул, лицо его вытянулось.
- Ну-у? Кто в комиссии-то?
- Голодранцы всякие! - зло сказал Кулуканов. - А за главного у них новый председатель сельсовета - Потупчик! А с ним еще Ксенька Иванова... Шитракова сейчас описывают. Думаю, ко мне сегодня не доберутся. А завтра-послезавтра и меня опишут... Голытьба! По-новому жить захотели.
Данила растерянно смотрел на Кулуканова.
- А все Дымов наделал, Арсений Игнатьевич... С того собрания и началось все. - Он сжал кулак. - Эх, не успели мы тогда убрать его! А теперь в райкоме сидит - не достанешь! Из-за Пашки проклятого сорвалось тогда с хромым!
- Не в Дымове теперь дело... - Кулуканов махнул рукой. - Вся деревня словно рехнулась. Подавай колхоз им, голоштанникам!.. Покличь Серегу быстрее! Мысль одна есть...
...Комиссия проходила мимо двора Морозовых.
- Я к Татьяне забегу, - сказала Ксения Потупчику.
- Быстрей только, - сказал он сурово. Потупчик еще не привык к своему новому званию, не всегда умел найти нужные слова, когда разговаривал с односельчанами. Порой он казался грубоватым, но на самом деле по натуре он был мягок и податлив, и никто не боялся его строгого тона. Потупчик посмотрел вслед убегающей Ксении и прибавил: - Слышишь, что сказал? Быстрей. Силиных сейчас описывать будем.
- Я одним мигом, Василий Иванович.
Татьяна возилась в избе у печки.
- Здравствуй, Таня! Я к тебе на минутку... - Ксения помолчала, участливо глядя на подругу. - Ты картошку окучила?
Она тихо ответила:
- Паша с Федей окучивают...
Они вышли за порог, сели на крылечке.
- Тяжко тебе, Таня?
- Да нет, ничего... - вздохнула Татьяна.
Ксения обняла ее.
- Ой, не говори, мне же видно... На людях не бываешь... Все одна да одна.
- Работы много.
Ксения поглаживала подругу по плечу.
- А ты не убивайся, Таня... Слышь? Не мучай сама себя...
- Да разве могу я? - не выдержала Татьяна. - Как людям в глаза смотреть?
- Таня...
- Молчи! - резко сказала Татьяна, смахивая со щеки слезу. - Вот вышла замуж, думала - человек хороший, глядела на него и думала - лучше нет! Гордилась я им, Ксеня... Доверие какое народ оказал! Председатель сельсовета! Подумать, только! А он... - Татьяна снова всхлипнула и закрыла лицо руками.
- Таня...
- И за Пашутку болею... - продолжала Татьяна. - Ты погляди на него, как извелся мальчишка...
Громыхнув калиткой, во двор быстро вошел Иванов. Он был чем-то возбужден, ступал широко, размахивал руками.
- Ксения! - крикнул он так громко, что с забора слетела и закудахтала перепуганная курица.
- Ты чего? - поднялась жена.
- Эх вы, комиссия, курам на смех! Ходи теперь за вами да проверяй!
- Да чего ты злишься-то?
- Языком только чесать можешь! - не унимался он. - А глаза на затылке... Дымов-то на собрании что говорил? Глядеть в оба надо!
Она смотрела на мужа, и в уголках ее глаз таился смех.
- Федя, ты объясни толком, что стряслось?
- Где Потупчик? Что вы все у Шитракова смотрели? Смотрели, смотрели, а веялку не приметили?!
- Какую веялку? - пожала она плечами. - Шитраков сказал, что продал ее.
- Продал!.. На гумне в соломе спрятал! Это же не грабли - веялка! Как еще пригодится в колхозе!
Ксения всплеснула руками.
- Вот ведь мошенник!.. Пойдем скорее, Федя! Вишь, дела какие! -взволнованно бросила она Татьяне уже на ходу.
Татьяна задумчиво смотрела им вслед.
...Вечером, передав Якову дежурство в избе-читальне, Павел побежал домой. На улице толпились девушки и парни, и он чувствовал, что его провожают взглядами, перешептываются.
С тех пор как народный суд приговорил Трофима Морозова к десяти годам тюрьмы, Павел нигде не мог пройти незамеченным. Тяжело было чувствовать на себе эти постоянные любопытные взгляды. Ребята замечали, что осунувшийся Павел стал молчаливее, словно повзрослел сразу.
Павел добежал до своего двора и вдруг остановился озадаченный: калитка была заперта. Он потрогал пальцем большой медный замок и решительно полез через забор.
Дверь в избу была открыта, оттуда доносились голоса.
У двери Данила курил самокрутку. Злобно скривил губы, взглянув на Павла.
В углу сидела мать с Романом и Федей. А посреди избы стоял дед Серега,
обеими руками опираясь на палку. Он что-то хрипло говорил - было видно, как шевелились кончики его седых усов.
Павел переступил порог, сказал нерешительно:
- Здравствуй, дедуня!
Дед не ответил, даже не обернулся. Данила процедил сквозь зубы:
- С коммунистами не разговариваем!
Павел, бледнея, шагнул к деду:
- Дедуня...
Но дед, казалось, не замечал и не слышал внука. Из-под нависших белых бровей он в упор смотрел на Татьяну.
- Ну, отвечай, невестка!
Татьяна слабо покачала головой:
- Не знаю...
Серега стукнул палкой.
- Что не знаешь? Комиссия уже по деревне ходит.
- Ну, так что ж?
- Записывают, кто чего в колхоз сдает.
- Шитракова уже раскулачили, - сказал Данила.
- Меня не раскулачат... нечего, - вздохнула она.
- Не о том речь... - снова пристукнул палкой дед Серега. - Я за старшого остался, мужа у тебя теперь нету. Слышишь? Как сказал, так и быть должно! Надо наше хозяйство объединить, а забор между дворами уберем.
Горькое негодование охватило Павла. Так вот зачем пришел дед Серега! Хозяйство прибрать к своим рукам хочет! Ведь объединиться с дедом Серегой - значит в батраки к нему пойти. Вся деревня знает, какой он жила. И Данилкины мысли ясны: небось думает, дед помрет скоро, а он, Данила, хозяином станет. Он и раньше хвастался, что будет жить богаче Кулуканова.
Мальчик хмуро взглянул на двоюродного брата, отошел в сторону и негромко проговорил:
- Маманька, не объединяйся... В колхоз вступим...
Все молчали. Лишь Федя зашевелился возле матери, зашептал ей на ухо:
- Маманька, в колхоз вступим!
Дед Серега тяжело качнулся, кашлянул:
- Так как же, Татьяна?
Все смотрели на нее, ожидая решающего слова. И она сказала тихо, сделав головой чуть заметное движение в сторону Павла:
- Ему видней... Он теперь за хозяина остался.
- Ну-ну... - выдохнул дед. - С голоду подохнете!
Он круто повернулся и, стуча палкой, вышел вон. Данила, кривя лицо, погрозил кулаком:
- Мы с тобой еще посчитаемся. Коммунист какой!
Татьяна привстала, гневно краснея:
- А ну, проваливай!..
Данила выплюнул самокрутку и, бормоча что-то под нос, сбежал с крыльца. Павел проводил его взглядом, спросил:
- Кто на калитке замок повесил?
- Это дед запер, - недовольно сказал Федя. - Приказал с сегодняшнего дня через его двор ходить. Данилка говорит, что теперь у нас одно хозяйство.
Павел вспыхнул:
- Новое дело! Пускай и не думает! Замок я все равно собью!
Он снял с полки молоток, выскочил наружу. Татьяна неподвижно сидела, прижимая к себе маленькрго Романа. Правильно ли она поступила? Может быть, нужно было соединиться с хозяйством деда? Может быть, не будет в деревне колхоза, о котором так хорошо рассказывает Ксения? Да и каким будет этот колхоз? Как жить? Разве по силам одной кормить и одевать детей? Пашка, правда, подрастает, помогает уже по хозяйству, но все-таки ведь он еще мальчонка. Ах, Пашка, Пашка!..
Внезапно она встрепенулась. В открытые двери из синих сумерек донесся пронзительный крик. Холодея и дрожа, Татьяна вскочила, усадила на пол заплакавшего Романа, выбежала на крыльцо.
У забора Данила бил кулаком вырывающегося Павла.
- Стой! - гневно закричала она. - Стой, проклятый!
Бросилась к сараю, непослушными трясущимися руками схватила жердь.
Бросилась к сараю, непослушными трясущимися руками схватила жердь.
Данила отпустил мальчика, влез на забор.
- Я еще не так твоего пионера... - он не договорил и спрыгнул на свой двор. Жердь гулко стукнула по верхушке забора.
...Было уже совсем поздно, когда освободившийся от всех дел Потупчик зашел к Татьяне.
- Вечер добрый, Татьяна Семеновна! Как живешь?
- Помаленьку.
- А как насчет колхоза думаешь?
- Мы вступаем, Василий Иванович. - Она кивнула на детей и открыто посмотрела ему в лицо. - У меня теперь другой жизни нету.
Он посмотрел в окно на избу деда Сереги.
- А эти?
- Эти? Эти не пойдут.
- Ну, и без них обойдемся! - сказал он с сердцем.
Татьяна вздохнула.
- Чего только мне в колхоз отдать? Совестно перед людьми будет, Василий Иванович... Плуг, борона да кур пять штук.
- Кур не надо, Татьяна Семеновна, - добродушно усмехнулся Потупчик. -Куры - это твоя личная собственность. А плуг и борона - хорошо. Хозяйство, я думаю, соберется! У кулаков заберем инвентарь всякий. Чего с ними церемониться, раз они батрацкими руками богатство наживали! А они за свое богатство цепляются! Шитраков вон веялку спрятал!
- Я слышала.
Они замолчали. Потупчик повернулся было, чтобы уйти, но помедлил и тихо спросил:
- Ты скажи, чего в сельсовет не заходишь?
- Да что ж без дела заходить, Василий Иванович! Беспокоить только.
- А ты не стесняйся. Мне Ксеня про тебя весь день сегодня твердит... Может, тебе почему неловко или еще что? Я ж понимаю... Ты заходи, ежели пособить тебе что надо.
- Спасибо, Василий Иванович... - Ее глаза наполнились слезами.
- Заходи, заходи... - он закашлялся, неловко затоптался на месте. - Эх ты, делов сколько навалило сразу, Татьяна Семеновна: и кулаков раскулачивать и хлебозаготовки выполнять!..
Когда Потупчик ушёл, на соседнем дворе раздался громкий шепот Данилы:
- Унесли черти Потупчика, Арсений Игнатьевич!
Из избы вышли Кулуканов и дед Серега.
- Пришло времечко - по своей деревне как затравленный ходишь! - шептал Кулуканов, озираясь. - Так вот, значит, так, Серега: чтобы хлеб у меня на хлебозаготовки не забрали, я его как-нибудь ночью к тебе переплавлю... Ты, Данила, яму поглубже в саду выкопай... У вас, я думаю, искать не станут. Треть хлеба возьмете себе с Данилкой за это.
- Спасибо, Арсений Игнатьевич, - блеснул глазами Данила. - Значит, ночью?
- Ночью! Чтоб ни одна живая душа не видела!
ГЛАВА X ТАИНСТВЕННОЕ ПИСЬМО
Шла вторая половина августа, но уже по-осеннему начали желтеть осины и березы. По утрам с недалекого болота на деревенскую улицу вползал густой белый туман. Он медленно, почти незаметно для глаза плыл мимо окон и, лишь когда пригревало солнце, расползался в согревающемся воздухе.
Однажды в такое утро в Герасимовку пришла неизвестная старуха. Высокая и худая, закутанная в старую шаль, она брела вдоль забора, по пояс скрытая стелющимся по земле туманом. Собаки лениво лаяли ей вслед.
Иногда старуха останавливалась у ворот, стучала в доски клюкой и долго крестилась, когда ей подавали краюху хлеба.
Никто не обратил бы внимания на появление нищенки, если бы со времени ее прихода в деревне не начали твориться очень странные вещи.
...На двенадцать часов дня в избе-читальне была назначена репетиция пионерского драмкружка. Под руководством Зои Александровны пионеры готовили к началу учебного года небольшую пьесу, которую сочинил Павел.
Вначале на сцене появлялся с наклеенной бумажной бородой Яков. Кряхтя и сутулясь, он садился перед зрителями и рассказывал о том, что его, старого батрака, совсем одолели кулаки. Когда он, закончив говорить, печально опускал голову, к нему подходил другой «батрак» с такой же бумажной бородой - Василий Слюсарев, парнишка с визгливым тонким голоском. Он хлопал Якова по плечу и говорил, что таким людям, как они, только один путь - в колхоз.
Потом появлялись толстые «кулаки» со страшными, вымазанными сажей физиономиями. Их роли исполняли самые младшие ребята, потому что старшие наотрез отказались играть кулаков. Придерживая руками подушки, спрятанные под рубашками, они наступали на «батраков» и свирепо выкрикивали песенку, придуманную Мотей Потупчик:
Вы батрачите на нас,
Мы в колхоз не пустим вас!
В конце спектакля на сцене с красным флагом появлялись «рабочие».
«Кулаки», завидев алые полотнища, в ужасе убегали. А «батраки» обнимали «рабочих» и хором пели:
Мы в колхоз идем, идем,
К жизни радостной придем!
Разумеется, они старались петь как можно красивее, хотя разочарованная Мотя утверждала, что получается это у них лишь самую чуточку лучше, чем у «кулаков».
Как бы там ни было, репетиции проходили вполне успешно, и Зоя Александровна советовала пригласить на утренник всех герасимовских бедняков и середняков.
В спектакле принимало участие несколько саковцев. Приверженцы Петра давно покинули своего главаря, и теперь он почти перестал показываться на улице. Изредка пионеры видели его в отдалении, одинокого и скучающего. Всякий раз он грозил им кулаком и исчезал у себя во дворе. «Боится», - решили они.
В тот день, когда должна была состояться генеральная репетиция, к двенадцати часам пришли только Павел и Мотя с Клавой. Остальные участники спектакля не явились и в половине первого и в час.
Это было невиданное нарушение дисциплины. Недоумевающая Зоя Александровна долго смотрела в окно на пустую улицу, рассеянно накручивая на руку свою светлую косу. Наконец она сказала:
- Вы, ребятки, разузнайте, в чем дело, а я пока просмотрю, как вы заметки в стенгазету написали.
Павел мрачно предложил:
- Пойдемте к Яшке...
У избы Якова Павел посвистал условно. В окне, между двумя банками герани, моментально показалась Яншина голова. Но у него были такие испуганные глаза и он выглядел таким жалким, что Клава шепнула Павлу:
- Заболел, наверно...
Яков делал странные движения руками, и они сообразили, что он просит их идти на огород, за сарай.
- Чудное что-то с ним делается, - недовольно сказал Павел. - Подожди, Мотя, через забор не лезь. Тут у нас одна условная доска отодвигается.
Через минуту за сарай явился Яков.
- Ребята, - виновато начал он, - меня мать не пустила...
Павел, не глядя на него, раздраженно перебил:
- Не ври! Всегда пускала!
- Всегда пускала, а теперь нет... Вот гляди, что она нашла сегодня в сенях...
Яков протянул скомканную бумажку. Это был листок из ученической тетрадки в клеточку, исписанный корявыми буквами:
«Во имя отца и сына и святого духа... был слышен во святом граде Иерусалиме голос господень, и сказал господь: кто в колхоз пойдет, не будет тому благословенья. Перепиши письмо это семь раз и отдай соседям своим. Аминь».
- Мать прочитала и давай плакать, - жалобно заговорил Яков, - а мне сказала, что если из пионеров не выпишусь, так голову оторвет. А потом сказала, чтобы я переписал семь раз...
- Ну а ты?
- Чего я? - помедлил Яков.
- Переписал?
Яков вздохнул и не ответил.
- Ну? Чего молчишь?
Яков прошептал чуть слышно:
- Переписал, ребята.
Павел сверкнул глазами:
- Зачем?!
- А если... это самое, правда?
- Дурак!
Мотя тихо ахнула:
- Яша! Да разве настоящие пионеры в бога верят? Это ж только от некультурности.
Яков шмыгнул носом.
- Да, а мать-то дерется... К соседям вчера ходила, так там тоже такие записки нашли.
Клава вдруг всплеснула руками:
- Ой, так это же нищенка! Ну да! Я сама видала, как она у соседей христа ради просила и что-то в сени бросила. Я тогда даже подумала: что это она бросает?
Павел молчал, соображая.
- Пошли-ка в избу-читальню. Надо подумать, что делать. Эх, задержать бы эту нищенку нужно было! А теперь ищи ветра в поле.
В избе-читальне Зоя Александровна склонилась над листом стенгазеты. Возле нее вертелся Федя. Увидев вошедших пионеров, она спросила:
- Кто писал эту заметку «Сдадим хлеб родному государству!»?
- Я, - сказала Мотя.
- Тут написано «здадим».
- Вот так написала! - пропищал Федя.
- А ты-то откуда знаешь, как надо! - огрызнулась Мотя. - Во втором классе только учиться будешь... Я сейчас поправлю, Зоя Александровна.
Павел протянул учительнице скомканный листок.
- Зоя Александровна, поглядите, что нищенка по деревне разбросала.
Учительница быстро пробежала записку глазами и весело рассмеялась:
- Какая глупость!
- Зоя Александровна, - сказала Мотя, метнув короткий взгляд на Якова, - а есть, которые уже переписали по семи раз!
- Молчи! - цыкнул Яков, краснея. - Вот я тебе дам!
Учительница молчала, думала о чем-то. Лицо ее было серьезно. Наконец она внимательно посмотрела на пионеров.