Выбравшись из кустов, человек остановился и стал разглядывать Коломца.
Коломец, подрагивая, будто конь, медленно вытянул из ножен саблю.
– Кто ты? – спросил он незнакомца.
– Я тебя не трону, – проскрежетал в ответ тот.
Голос был странный и жутковатый. Коломца пробрал мороз. Что, если этот замотанный в тряпку мужик тоже идет по пятам Первохода, чтобы забрать его деньги? «Э, нет, приятель, этого я тебе не отдам».
Не позволяя незнакомцу опомниться, разбойник ринулся вперед, размахнулся и рубанул его наискось.
Обычно после такого удара человек падал на землю, а из груди его била кровь вперемешку с кишками. Но на этот раз ничего подобного не произошло. Странный человек лишь отступил на шаг и удивленно уставился на свою рассеченную грудь.
Из порванного плаща высунулись наружу окровавленные обломки грудных костей.
Коломец снова махнул саблей. Но на этот раз незнакомец не промедлил. Он вскинул руку и схватил летящий на него клинок. Любому другому сабля просто отсекла бы пальцы, но не этому странному незнакомцу.
Несколько секунд Коломец и страшный человек стояли, глядя друг на друга. Коломец пытался вырвать саблю, но ходок держал крепко.
– Да кто же ты такой? – напрягшись, прохрипел Коломец.
И вдруг сабля с коротким звоном переломилась пополам. Коломец повалился на землю.
Странный человек наклонился, вырвал из пальцев разбойника обломок сабли, затем выпрямился и поставил ему ногу на грудь. Коломец только сейчас учуял могильную вонь, исходившую от незнакомца. Он попытался вывернуться, но нога странного человека оказалась ужасно тяжелой. Она давила Коломцу на грудь, как могильный камень, не позволяла дышать.
– Уйди… – прохрипел Коломец, пытаясь спихнуть с груди страшную ногу. – Прочь…
Страшный незнакомец поднял обломок сабли и с размаху вогнал его Коломцу в живот. Кровь хлынула у разбойника изо рта почти сразу. Захлебываясь, отплевывая кровь, Коломец разомкнул мокрые губы и, глядя на незнакомца снизу вверх, хрипло спросил:
– Кто ты?
Страшный человек низко склонился над разбойником, вглядываясь в его затухающие глаза, и глухо проговорил:
– Я твоя смерть.
А потом запрокинул перемотанную тряпкой голову и захохотал жутким, нечеловеческим хохотом.
4Странно хохотал филин. Прошка остановился и поежился. С ольстрой в руке он чувствовал себя почти уверенно, хотя ведать не ведал, как с этим оружием управляться. (В глубине души он надеялся, что ольстра сама начнет плеваться огнем и громом, стоит лишь направить ее на врага.)
Остановившись посреди леса, Прошка быстро пробормотал заклинание-оберег от лесной нечисти:
Прошка замолчал и прислушался. Филин больше не хохотал. Видимо, испугался заклинания. Прошка улыбнулся и кивнул сам себе.
По лесу он шел осторожно, зная, что ночной лес обманчив даже при полной луне. Зазеваешься – враз напорешься на сук или в змеиную яму ногой угодишь.
Лицо почти не болело и уже совсем не кровоточило. Коломец порезал Прошке щеки и лоб, но брови, глаза, нос и губы не тронул. И на том спасибо. Гад он, конечно, редкий, но как без него обойтись? Никак. Было бы Прошке годков поболе на десяточек да росту – подлиньше на пять вершков, он бы и один управился. Но в мире взрослых в одиночку мальцу выжить трудно.
Наконец Прошка остановился. Огляделся, высматривая приметные деревья и кусты, и снова кивнул сам себе: правильно пришел.
Пора звать разбойника.
– Эй, Коломец! – тихо позвал Прошка, зорко оглядывая кусты и высокую траву. – Коломец, ты здесь?
Не отозвался Коломец.
Спит, что ли?
– Коломец, где ты? – слегка повысил голос. – Я ольстру принес! Выдь, глянь!
Но не отозвался разбойник и на этот раз. Крепко же он спит! Прошка сплюнул себе под ноги и стал бродить по полянке, заглядывая под кусты и раздвигая рукой высокую траву.
Бродил, бродил и – набрел. Коломец спал на спине, раскинув руки в стороны. Спал тихо, совсем беззвучно, как ребенок или женщина.
Прошка при виде бородатого верзилы усмехнулся. Каков лопух! Был бы Прошка ходоком, вскинул бы ольстру да припечатал разбойника к сырой земле на веки вечные.
Прошка подошел к Коломцу вплотную и легонько пнул его ногой по сапогу.
– Вставай, дурак!
Однако Коломец и на этот раз не проснулся. Прошка нахмурил лоб. Всего можно ожидать от бородатого балбеса, но такой беспечности… Нет, что-то тут не так.
Прошка склонился над разбойником и вдруг резко распрямился и отпрыгнул в сторону. Отпрыгнул и замер с вытаращенными глазами и открытым от испуга ртом. Прямо из живота разбойника торчала рукоять сабли с серебряной набивкой.
– Чур меня, чур! – пробормотал Прошка и сделал охранный знак.
Затем быстро огляделся. Полянка была пуста.
Кто же его так? И какой же здоровый должен быть супротивник, чтобы прибить разбойника к земле саблей, как плашку гвоздем? Великан, не иначе.
Постояв немного и послушав лес, Прошка пришел к выводу, что великан, должно быть, ушел далеко. Да и чего ради ему тут ждать? Караулить Прошку? Дурость. Кому и на что сдался маленький мальчишка?
Прошка снова подошел к поверженному разбойнику, положил тяжелую ольстру на траву, а сам присел возле Коломца на корточки и принялся осторожно обшаривать его карманы.
В одном он нашел складной нож. (Нож тут же перекочевал Прошке за пазуху.) В другом обнаружились золотые монеты. Немного, всего четыре штуки, но для Прошки и эти четыре монеты были настоящим сокровищем.
Переложив деньги в свой карман, Прошка подхватил ольстру и поднялся на ноги. Постоял немного возле разбойника, поглядел на него сверху вниз. Непривычно было. И грустно. Потом вздохнул и сказал:
– Видишь, Коломец, как получилось… Ты мне лицо ножом исполосовал, а теперь лежишь тут мертвый. Но я не радуюсь. А за то, что деньги у тебя забрал, прости. Все одно ведь пропали бы. В общем, зла на меня не держи. И пусть Марена с Чернобогом позаботятся о тебе.
Прошка взвалил ольстру на плечо и повернулся, чтоб идти. Отошел на сколько-то шагов и снова остановился.
Что же ему делать теперь? Вернуться в лагерь? Легко сказать – вернуться. А ну как Первоход уже хватился своей ольстры? Что ему сказать? Взял ольстру поиграть? Не поверит. Прошка мал, но не настолько.
А что, если сказать ему, что просто хотел посмотреть? Первоход ведь сам когда-то был мальчишкой, он поверит. Прошка приободрился. Все-таки и в его малом возрасте есть свои выгоды.
Прошка усмехнулся своим мыслям и зашагал обратно к лагерю. Но не успел он пройти и трех шагов, как за спиной у него что-то шелохнулось.
Прошка остановился. Медленно обернулся.
Возле дерева стоял зверь. Размером больше самой большой собаки. И больше волка. Зверь молча стоял под деревом и глядел на Прошку мерцающими в темноте глазами.
По спине Прошки пробежала ледяная волна, коленки ослабли. Он облизнул мигом пересохшие губы и тихо пробормотал:
– Хорошая собачка…
Зря он это сказал. Услышав человеческий голос, зверь шагнул вперед и глухо зарычал. В лунном свете тускло блеснули оскаленные клыки.
Высокая холка, огромные толстые лапы, приплюснутая морда и глубоко посаженные красные глаза. Прошка со всей ужасающей отчетливостью осознал, что перед ним стоит не собака и не волк, а самый настоящий волколак.
– Хо…рошая собачка, – снова прошептал Прошка и попятился.
Волколак сделал еще шаг и снова остановился. Что-то мешало ему сразу броситься на Прошку. Волколак вдруг приподнял морду и, чуть подергивая носом, осторожно понюхал воздух. Шерсть у чудовища на холке снова встала дыбом. Волколак повернул голову в ту сторону, где в траве лежал Коломец.
Затем снова повернулся к Прошке и снова понюхал воздух. Рычание его стало громче.
И вдруг Прошка понял, почему волколак медлит. Ольстра! Зверь почуял ее. Глеб-Первоход рыскал по Гиблой чащобе уже несколько лет, и темным злыдням был хорошо знаком запах его грозного оружия.
Должно быть, волколак недоумевал, почуяв ольстру в руках мальчишки.
Прошка осторожно снял ольстру с плеча и взял ее на изготовку – так, как это делал Глеб-Первоход.
– Не балуй, – хрипло сказал он волколаку. – У меня ольстра, понял? Прыгнешь – сгублю!
Зверь, чуть склонив голову набок, внимательно выслушал Прошку. Потом повернул морду в сторону Коломца, принюхался, развернулся всем телом и пошел на разбойника, потеряв к Прошке интерес.
Зверь подошел к разбойнику и склонился над ним. Услышав отвратительное чавканье, Прошка развернулся и со всех ног понесся прочь от страшного места.
5Сердце Прошки упало: Глеба на лежанке не было. Он завертел головой, но тут тихий голос окликнул:
– Что-то потерял, пострел?
Прошка вздрогнул и поднял взгляд. Первоход стоял прямо перед ним. Стоял, сунув руки в карманы куртки и пожевывая травинку.
Прошка вздрогнул и поднял взгляд. Первоход стоял прямо перед ним. Стоял, сунув руки в карманы куртки и пожевывая травинку.
– Дяденька Первоход, – забормотал Прошка, настраивая голос на жалостливый лад, – я…
– Ходил на охоту? – Ходок усмехнулся. – И много дичи настрелял, охотник?
– Я… – Прошка опустил голову. – Я нечаянно. Просто хотел поглядеть.
Глеб шагнул к мальчишке, взял у него из рук ольстру и быстро ее осмотрел.
– Хорошо, хоть не угробил, – с явным облегчением произнес он затем. – Хочешь, научу, как ею пользоваться?
Прошка не поверил своим ушам. Он приготовился к тому, что Первоход надает ему тумаков и подзатыльников, ну, или хотя бы надерет уши, как всегда делали взрослые, но ходок смотрел вовсе не сердито, а даже как будто весело.
– Дядя Первоход, я…
– Знаю, что хочешь. Но сейчас ночь, и мы не будем будить наших спутников. Ложись спать. Наш поход продлится пару дней. А потом, когда все закончится, я возьму тебя с собой на охоту.
Прошка повернулся и пошел к лежанке. Но вдруг остановился и тихо сказал:
– Дядя Первоход, а я видел волколака.
– Волколака? – Глеб прищурил темные глаза. – Далеко?
Прошка отрицательно качнул головой:
– Нет. В двух верстах отсюда.
– Ты уверен, что это был волколак?
– Угу. Он хотел на меня напасть, но почуял ольстру и не напал.
Глеб кивнул:
– Похоже на то. Запах ольстры этим тварям хорошо известен. Однако далековато же он зашел.
Прошка потупил взгляд.
– Ты его убьешь, Первоход?
– В темноте мы его не найдем, – задумчиво проговорил Глеб. – А сюда он вряд ли сунется. Ты уверен, что он был один?
– Да.
– Гм… – Первоход легонько потер пальцами подбородок. – Ладно. Ложись спать и ничего не бойся.
– А ты?
– А я уже выспался.
– Так ведь еще ночь. До утра далеко.
Первоход улыбнулся, и в улыбке его Прошке почудилась горечь.
– Последние пять лет я мало сплю по ночам, – сказал Глеб негромко.
– И ты будешь караулить до утра?
Глеб кивнул:
– Точно.
Прошка помешкал немного и спросил:
– Дяденька Первоход, а можно я лягу на твою лежанку?
– Мне кажется, что твоя – уютнее и теплее.
– Знаю. Но на твоей мне как-то спокойнее.
– Что ж, ложись.
Прошка прошел к лежанке Глеба и улегся на сухую траву. Лежанка была еще теплая. Перед тем как расположиться на ночлег, Первоход нагрел в костре несколько больших камней, а после зарыл их в землю и на тех местах устроил лежанки. Камни все еще грели.
Прошка стал размышлять о превратностях судьбы и сам не заметил, как уснул.
6Присев на бревно, Глеб достал из кармана берестяную коробку с бутовыми самокрутками и закурил. Самокрутка тянулась хорошо, и эффект от нее был такой же, как от обычной сигареты, набитой табаком. Глеб припомнил, как плевался, когда попробовал покурить ее в первый раз, но сейчас она казалась ему вполне сносной.
Покуривая и поглядывая на звезды, Глеб, как это часто с ним бывало, стал вспоминать про Громола. Вспомнил тот вечер пять лет назад, когда, вынырнув из запоя, встретил охотника у кружала.
Тогда Глеб второй раз в жизни услышал имя Мамелфа. Картина встречи с переодетым в нищенские лохмотья Громолом тут же встала у Глеба перед глазами.
– Черт, как я рад тебя видеть! – воскликнул он тогда, не веря своим глазам. – Но как тебе удалось выжить? В последний раз, когда я тебя видел, ты лежал на траве и истекал кровью.
При этих словах охотник помрачнел и ответил нехотя:
– Это долгая история, Глеб. Я расскажу тебе как-нибудь после.
– Ну, хотя бы намекни.
И Громол намекнул.
– Помнишь, я рассказывал тебе про Мамелфу? – спросил он. – Про колдунью, которая живет в Гиблой чащобе. Она нашла меня. Я провел в домовине у колдуньи неделю, и за это время она полностью меня излечила.
– Вот как? – нахмурился Глеб. – Надеюсь, она не потребовала у тебя в качестве платы твое живое сердце?
И что же тогда ответил Громол? И ответил ли он вообще хоть что-нибудь? Кажется, нет. Охотник поспешно перевел разговор на другую тему.
А что было потом?
А потом было предсказание. Десять испытаний, которые устроила для него Сорни-Най. Десять чертовых испытаний, которые приведут его домой. Или не приведут? Ведьмы и гадалки говорят темным языком. Поди пойми этих гадин.
А потом на них напали подосланные Крысуном наемные убийцы. Один из них успел ударить Громола кинжалом в плечо за секунду до того, как охотник сам вонзил ему в бок тяжелый косарь. А потом четыре дня они уходили от погони, которую направил по их следам подлый Крысун.
Глеб живо вспомнил побоище на лесной полянке, когда Громол ринулся в гущу разбойников с мечом-всерубом в руке. Рана ослабила его, но это не помогло разбойникам избежать смерти.
При воспоминании о том жутком побоище у Глеба заныли старые, давно затянувшиеся раны.
Глеб до сих пор не понимал, как он тогда остался жив. Разбойники были настоящими головорезами, а Крысун назначил за головы Глеба и Громола огромную цену. Возможно, их испугал яростный натиск истекающего кровью охотника.
Вспомнил Глеб и лицо Крысуна, когда они с Громолом вошли к нему в горницу, вышибив дух из пяти крепких молодцев, что охраняли дом.
Крысун тогда мигом соскочил со стула и, выставив перед собой два обоюдоострых ножа, прижался спиной к стене.
– Дешево не дамся, – сипло проговорил он, глядя на Громола маленькими, ненавидящими глазами.
– Опусти ножи, – твердо сказал ему Громол. – Если б я хотел тебя убить, ты был бы уже мертв.
Крысун прикинул что-то в уме и опустил руки.
– Твоя правда, – согласился он. – Тогда пошто пришел? И чужеземца с собой притащил пошто?
– Хочу заключить с тобой договор.
– Договор? – Крысун неуверенно усмехнулся. – Это по-нашему, по-купечески.
Громол чуть прищурил серые, холодные глаза:
– А ты, значит, теперь купец?
– Купец.
Громол окинул взглядом горницу.
– Выходит, не зря в Гиблое место ходил.
– Выходит, не зря. – Крысун облизнул тонкие губы узким, будто у змеи, кончиком языка. – Так что там у тебя за дело? О чем договориться хочешь?
– Хочу, чтобы ты оставил в покое меня и Глеба-Первохода, – сухо и четко проговорил охотник.
– А ежели не оставлю? – поинтересовался Крысун.
– Тогда я тебя убью, – так же просто и четко ответил Громол. – Но это еще не все. Пусть твои людишки ходят в Гиблое место не чаще одного раза на четыре седьмины. И чтобы в каждом отряде было не больше трех человек.
Крысун усмехнулся.
– С чего мне тебя слушаться, Громол?
– Можешь не слушаться. Дело твое. Но ежели согласишься, оставлю тебя живым. А не согласишься – приду за тобой, куда бы ты ни спрятался. Приду и изничтожу.
Крысун задумался.
Он хорошо знал охотника. Знал, на что тот способен, а потому – думал тяжело и долго. Наконец, разомкнул узкие губы и глухо полюбопытствовал:
– А почему совсем не запретишь?
– Знаю, что не удержишься, – ответил Громол. – Но одного раза на четыре седьмины будет с тебя довольно. Если согласен, пожмем друг другу руки. Ежели нет… – Охотник замолчал и положил пальцы на рукоять меча.
Крысун глянул на меч и сглотнул слюну.
– Знаю, Громол, ты шутить не любишь, – сказал он. – Потому и сам с тобой шутить не хочу. Не буду ходить в Гиблое место чаще одного раза на четыре седьмины. И за вами охотиться не буду. Но за это и ты мне кое-что пообещай.
Громол усмехнулся в русую с проседью бороду и сухо осведомился:
– Чего ты хочешь?
– Хочу, чтобы ты больше у меня на глазах не показывался.
– Коли не обманешь, не покажусь, – пообещал охотник.
А потом они с Громолом вышли от Крысуна, и на душе у Глеба наконец-то чуток полегчало. Им удалось не только отвратить от себя опасность, но и приструнить подлого Крысуна. Он тогда так и сказал Громолу:
– По-моему, все прошло, как по нотам. И волки сыты, и овцы целы.
Охотник, однако, хмуро качнул головой:
– Я в этом не уверен.
– Почему? – удивился Глеб.
– Со злым человеком мы договор скрепили, Глеб. А коли так, то и с самим Злом.
Глеб небрежно дернул плечом:
– Подумаешь. Знал бы ты, сколько раз мне приходилось договариваться с мерзавцами. Вся жизнь из этого состоит.
– Зло – как малый червь. Раз укусит – не заметишь. Другой – тоже. А спохватишься только, когда он в тебе дыру проест.
Глеб махнул рукой:
– Знаю, знаю. Гений и злодейство – две вещи несовместные. Но, по-моему, ты пессимист.
– Кто-кто?
– Тот, кто видит во всем только плохую сторону. И не замечает хорошей.
Охотник вздохнул:
– Хотел бы я, чтобы все было так.
Целый год Громол обучал Глеба выживать в лесу. Научил его метко стрелять из лука, находить следы зверей. Волки, медведи, рыси – в лесу не было хищника, которого бы не научился добывать Глеб.
Хорош был Громол и в ратном деле. И сию тяжелую науку также перенял у него Глеб. А потом Громол пропал. Случилось это в Гиблом месте.