– Чего же не подвезти. Прыгай в телегу, красавица.
Бабенка забралась в телегу, поставила рядом лукошко с грибами и поджала под себя ноги в чистеньких лапотках.
Возчик стеганул лошадок.
– Далеко ли до твоей деревни, красавица? – поинтересовался у бабенки Незван.
– Недалеко, – проворковала та. – Как через овраг переедем, так ее и увидим. Сразу за березовой рощицей да темным озерцом.
Девка улыбнулась, блеснув белыми крепкими зубами. Десны у нее были странные, будто лиловые.
Был у Незвана один недостаток: когда он волновался или нервничал, у него часто начинала идти носом кровь. Вот и сейчас сердце забилось, кровь прилила к лицу, и Незван шмыгнул окровавленными ноздрями.
Писарь привычно потянулся в карман полукафтана за платком, да вдруг остановился и испуганно уставился на бабенку. С нею происходило нечто невообразимое. Смазливая бабенка прямо на глазах у Незвана стала превращаться в чудовище.
Лицо ее вытянулось, из пор полезла щетина, ногти с тихими щелчками отлетели от пальцев, а на их местах, прямо из окровавленного мяса, поползли вкривь и вкось черные когти.
Незван не успел и вскрикнуть, а страшная бабенка уже вгрызлась острыми зубами ему в плечо. Бедный писарь заорал, вырвался, соскочил с телеги и бросился к лесу. За спиной у него завопил возчик. Вопль, однако, тут же сменился предсмертным хрипом. Видимо, бабенка вцепилась ему в горло.
А потом Незван услышал за спиной топот. К тому моменту он уже мало что соображал. Кровь потоком лилась из разорванного зубами плеча. В висках стучало, а глаза затягивала желтоватая пелена.
Пробежав еще несколько шагов, писарь Незван Брага упал и потерял сознание.
Когда он очнулся, на небе уже светила ущербная луна. Незван все еще чувствовал себя плохо, но вместе с тем в теле появилось странное ощущение силы. Погрызенное плечо больше не болело. Он попробовал подняться – и получилось. Только стоял Незван почему-то на карачках.
И тут он почувствовал голод. Страшный голод. Лес навалился на Незвана Брагу обилием запахом. По шкуре его пробежала возбужденная дрожь, а в сердце проснулась звериная жажда охоты. Преследовать, настигать и рвать! Потрошить свежее мясо и пить еще жаркую кровь – вот чего ему сейчас хотелось больше всего!
Незван облизнулся, рыкнул, как бы пробуя голос, и, чувствуя себя сильным, злым и голодным, зарысил в лес.
Жизнь оборотня нельзя было назвать счастливой. Наряду с постоянным, кружащим голову ощущением свободы Незван все время испытывал нечеловеческий голод, утолить который не удавалось ничем.
Один раз ему встретился в лесу одинокий волколак. Несколько минут они стояли друг против друга, угрюмо уставившись друг другу в глаза, затем развернулись и побежали в разные стороны.
Отощавший, озлобленный, бродил писарь по лесу в поисках добычи. И однажды ночью, подняв кверху нос и понюхав ветер, ощутил странное волнение. Вот оно! Вот то, что ему нужно, что сможет его насытить и чего ему так не хватало все эти дни! Человечье мясо!
Незван пошел на запах. И вскоре источник этого запаха был найден. На краю поросшей жухлой травой прогалины стоял мальчишка. Кровь Незвана забурлила в жилах, а голова закружилась от голода. Легкая добыча!
Он двинулся было с места, но вдруг уловил опасный запах, исходивший от мальчишки. Это был запах «грохочущей смерти». Незван остановился в нескольких шагах от добычи и обескураженно зарычал.
– Хорошая собачка… – пробормотал мальчишка и попятился от него.
Незван шагнул к нему, но снова остановился. Запах опасности как будто стал острее. Незван поднял морду и осторожно понюхал воздух. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Теперь он уже не сомневался, что чует запах «грохочущей смерти».
Но тут ветер изменил направление, и Незван учуял еще один запах. Запах взрослого мужчины. Он повернул голову в сторону запаха и увидел, что в траве кто-то лежит.
Тем временем мальчишка стащил с плеча «грохочущую смерть», наставил на Незвана и хрипло проговорил:
– Не балуй. У меня ольстра, понял? Прыгнешь – сгублю!
Незвана мальчишка уже не интересовал. Он повернулся и затрусил к раненому, истекающему кровью взрослому мужику, лежащему в траве.
Мужик был еще жив. Он лежал в траве, раскинув руки, с торчащим из груди клинком. Дыхание мужика было настолько слабым, что его мог уловить только острый слух оборотня.
Когда Незван Брага склонился над мужиком, тот вдруг открыл глаза и едва слышно пробормотал:
– Бо… лит…
Незван усмехнулся песьими губами, широко раскрыл пасть и всадил клыки в остывающую человечью плоть.
2Атаман Деряба зачерпнул деревянной ложкой щи и сунул ее в рот. Скривился, выплюнул щи в тарелку и отодвинул ее. Нос его лоснился, в спутанной рыжей бороде виднелась капуста, мокрые губы скорбно скривились.
Деряба вздохнул:
– Великий Род, скорбит душа моя безмерно… Жить скушно. Умирать еще скушнее. Одна забава молодцу – кровушку чужую пускать… Да и она от скуки не лечит.
Деряба снова вздохнул и взял со стола кувшин с водкой. Выпив водки, он сгреб с серебряной чаши жирный кусок лосятины, сунул его в рот и равнодушно заработал челюстями.
В дверь стукнули.
– Ну! – недовольно откликнулся Деряба.
Дверь открылась, и в комнату ввалился маленький косолапый разбойник по кличке Кривой.
– Атаман! – взволнованно выпалил он.
– Ну?
– Там Коломец вернулся.
– Вернулся, говоришь? – Деряба сгреб с тарелки еще один кусок мяса и, сунув его в рот, буркнул: – Ну, так тащи этого стервеца сюды!
Кривой кивнул и скрылся. Вскоре дверь снова открылась, и в комнату шагнул Коломец.
Выглядел Коломец странно. Волосы его были всклокочены, черная борода торчала в разные стороны, взгляд был дикий и будто потерянный. На меховом жупане в трех местах темнели засохшие пятна крови.
Обежав глазами комнату, Коломец остановил взгляд на Дерябе, ухмыльнулся какой-то дурацкой ухмылкой и сказал:
– Здравствуй, атаман!
Деряба прищурил булькатые глаза и с холодной усмешкой произнес:
– Здравствуй, сучий сын. Где шлялся?
– Выполнял твое задание, – спокойно ответил Коломец. – Первоход пошел в Гиблое место. Денег при нем немерено.
Деряба вытер жирные руки об грязный рушник и сухо проговорил:
– Прикрой-ка дверь покрепче.
Коломец прикрыл.
– А вот теперь рассказывай, – распорядился Деряба.
– Всего их пятеро. Едут в Гиблое место. Глеб-Первоход, ученый муж из моравийской земли, девка для утех и бродяга-старик на услужении. А с ними и Прошка наш увязался.
– Прошка? – удивленно вскинул брови атаман. – А этот зачем?
– Меты будет оставлять. Решишься, по его следам пойдем, Первохода настигнем и деньги отнимем. А с деньгами – и секрет ученого мужа про то, как золото делать.
Деряба прищурил глаза, долго смотрел на Коломца, соображал. Потом усмехнулся и проговорил:
– Вижу, не зря ты сходил. Много чего разведал. Но в Гиблое место ходить – глупость это. Сгинем ведь там все.
– Может, и сгинем, – согласился Коломец, – а может, и нет.
Деряба помолчал, потом вздохнул и снова потянулся за водкой.
– Скушно мне, Коломец, – проронил он угрюмо. – Заблудился я в жизни, как в лесу дремучем. Брожу меж трех осин и не знаю, на какой повеситься. Княжество наше мрачное. Говорят про меня, дескать, я много крови лью. А сами? Уж и не поймешь, чего больше в княжестве льется, слез или крови этой.
Деряба выпил водки и рыгнул. Потом досадливо дернул щекой и договорил:
– А что я сам кровь люблю, так то врут. Я ее от скуки полюбил. Посмотришь на наших людишек, поневоле бешеным станешь. Вот коли б отхватить большой куш… истинно большой… и свалить с ним куда-нибудь к теплому морю, на благодатные земли. Говорят, в иных землях даже собаки брешут без ярости. Как думаешь, хорошо ли там?
– Знамо, хорошо, – согласился Коломец. – Но тебе бы там еще скушнее стало.
– Да… Наверное, ты прав. – Деряба вскинул на Коломца сердитый взгляд. – Что ж тогда делать-то? Как от скуки уберечься? Как духоту из души больной выветрить?
Коломец задумался. Глаза его как-то странно замерцали. Вот, наконец, он разомкнул бледные губы и не то спросил, не то сказал:
– Вольного духа, значит, хочешь?
– Хочу, – кивнул Деряба. – А где его сыскать, не знаю.
– Ты не знаешь, зато я знаю.
– Как это? – не понял Деряба.
– А так, что я его уж сыскал. И тебе покажу, коли орать не станешь.
Деряба сдвинул рыжеватые брови.
– С чего бы мне орать?
Коломец усмехнулся:
– С перепугу. От моего показа испугаться можешь. Но теперь знаешь, чего ждать, а потому – смотри!
Не успел Деряба ответить, как Коломец стал обращаться. Разрослись руки и ноги, лопнула на спине одежа, лицо обмясистилось и стало, жутко подергиваясь, вытягиваться вперед. Изо рта, превратившегося в пасть, вылезли кривые и острые, как гвозди, зубы.
Коломец встал на четвереньки, лязгнул зубами и махнул волчьим хвостом.
Деряба вцепился пальцами в край стола и тяжело задышал. Он был ни жив ни мертв от ужаса.
Тогда Коломец еще раз лязгнул зубами и принялся обращаться обратно.
Вскоре он снова стал человеком. И тут к Дерябе вернулся дар речи.
– Коломец, да ты оборотень! – глухо воскликнул он.
– Верно, оборотень, – согласился разбойник, хитро улыбаясь. – Вольный дух!
Деряба повел плечами, будто груз сбрасывал, и, глядя на чернобородого разбойника исподлобья, спросил:
– И каково это – оборотнем существовать?
– Хорошо! – ответил тот. – Никто мне теперь не указ! Никого не боюсь! Дышу ветром вольным, делаю, что хочу, а уж силушки у меня теперь – больше, чем у всех княжьих охоронцев, вместе взятых! Захотел – волком по лесу побегал, захотел – вновь в человека обратился! Двумя жизнями живу вместо одной-то!
Глаза Дерябы возбужденно заблестели.
– Стало быть, Коломец, ты теперь счастлив?
– Знамо, счастлив!
Деряба взволнованно облизнул губы.
– Слышь, Коломец, – хрипло проговорил он. – А что, коли бы и я захотел оборотнем стать? Помог бы ты мне?
– Знамо, помог бы. А ты хочешь?
Глаза Дерябы блеснули еще ярче:
– Ну!
– Так давай помогу.
Коломец шагнул к Дерябе. Тот глянул на разбойника с опаской и слегка поежился.
– Больно ли это? – спросил атаман.
Коломец улыбнулся, и во рту у него блеснули клыки.
– Чуток потерпишь, зато потом – благодать! – успокоил он. – Протяни руку – я тебя укушу.
Деряба миг поколебался, потом сцепил зубы и вытянул перед собой правую руку.
3Это было похоже на короткий сон. Сначала тьма. Потом огненные всполохи. Потом – черный лаз. И вот Деряба несется сквозь этот лаз, да так быстро, будто его мчат лихие кони. А потом перед ним кроваво вспыхнуло, и Деряба открыл глаза.
– Я живой? – севшим от изумления и страха голосом спросил он.
– Живее, чем был, – весело ответил Коломец.
Деряба огляделся. Та же комната. Те же стены. Даже куски мяса в тарелке те же самые. А перед ним стоит и скалит рот в ухмылке Коломец.
– Так я теперь, как ты? – спросил, все еще не веря в то, что все закончилось, Деряба.
– Верно! – Коломец засмеялся. – Ну? Что чуешь-то?
Деряба принюхался, повел ухом и ответил с восторгом:
– Много чего! Мир запахами полон! И вижу острей! Ох, и вкусен стал воздух! Вот только… – Глаза Дерябы замерцали так же, как у Коломца. – …Голодно мне что-то.
– Этот голод всегда с тобой пребудет. Насытить его можно только кровушкой людской. Да и то ненадолго. Зато во всем прочем ты теперь как бог! И Гиблое место тебе отныне не страшно.
– Верно, – с удивлением проговорил Деряба. – Я об этом и не подумал. – Внезапно в голову атаману пришла идея. – Слушай-ка, Коломец. А что, ежели мы всю нашу ватагу в оборотней обратим? Как думаешь, можно ли это?
– Думаю, что можно, – ответил Коломец.
– Вот это будет веселье, а! – возбужденно воскликнул Деряба. – Это ж из нас целая стаища получится!
Приятное волнение Дерябы передалось и Коломцу.
– Верно! – снова кивнул тот. – И никто более с нами не совладает! Никакой князь и никакой Первоход! Только… Как сделаем-то? Наших много, а нас с тобой только двое.
Атаман подумал немного и сказал:
– По одному будешь ватажников ко мне звать. А сам с той стороны постоишь да покараулишь. К ночи, коли боги не отвернутся, закончим.
– Верно, атаман, – кивнул Коломец. – Так и сделаем.
Оборотни переглянулись и ухмыльнулись друг другу.
– Пойду, что ли, первого позову?
– Ступай, – кивнул Деряба.
Коломец развернулся и, по-звериному сгорбившись, вышел из комнаты. Деряба откинулся на жесткую спинку скамьи, ухмыльнулся и свирепо проговорил, словно прорычал:
– Ну, держись, Первоход… Теперь и у меня на тебя управа есть. Достану тебя хоть со дна могилы. И в клочья зубами изорву!
В дверь стукнулись.
– Атаман, войду?
– Входи, Кривой! – разрешил Деряба. – Закрой дверь поплотнее и топай ко мне…
Действовали споро и деловито. Меньше чем за час все было закончено.
Сделав дело, Деряба, которому не терпелось опробовать свои новые возможности, выстроил всех ватажников на улице и приказал им разоблачиться.
На землю полетели жупаны, охотничьи куртки, гофские камзолы и суконные плащи.
– А теперь обращайтесь! – приказал, вытаращив на разбойников булькатые глаза, распорядился Деряба. – Посмотреть на вас хочу!
Разбойники опустились на четвереньки и стали обращаться. Выглядело это жутко. Лица превращались в морды, руки и ноги – в лапы, тела вспухли и разнеслись, как тесто на дрожжах, бока поросли клочковатой буро-черной шерстью.
Не прошло и пяти минут, как перед Дерябой стояла стая огромных рыкающих волков. Шерсть на холках стоит дыбом. Шкура подрагивает. Черные когти сжимаются и разжимаются, рвут в ошметки травяной дерн.
– Добро, – сказал Деряба и довольно усмехнулся. – А теперь я!
Он быстро скинул одежу и тоже встал на четвереньки. Обращаться было больно, но Деряба, сцепив зубы, вытерпел. И вот уже перед стаей новообращенных оборотней стоял не человек, а огромный рыжий оборотень.
Рыжий восторженно рыкнул, повернулся и зарысил в сторону леса. Черная стая обращенных разбойников, щелкая от нетерпения зубами и подрыкивая, двинулась за ним.
4Гиблое место встретило отряд Глеба-Первохода покоем и тишиной. Ветер утих. Кроны деревьев были неподвижны. Но Глеб знал, что покой этот мнимый.
Шли молча. Глеб – впереди, за ним – Тимофей Лагин, за Лагиным – все остальные. Ученый муж шагал бодро, вертя по сторонам головой и с интересом осматривая окрестности. Очки его тускло поблескивали от лучей клонящегося к западу солнца. В заплечном мешке он нес провизию.
Диона шла следом. Взгляд ее был сосредоточен и задумчив.
Сзади тащились Хомыч и Прошка. Их сумки были поменьше, чем у Глеба, Лагина и Дионы. Старый да малый – чего с них возьмешь.
Время от времени Глеб останавливался и делал прочим знак остановиться. Затем осторожно продвигался вперед, тщательно оглядывая траву и ветви деревьев.
Чем дальше они продвигались, тем мрачнее делался лес и плотнее смыкались над головами кроны деревьев. Когда стало совсем мрачно, Прошка нагнал Лагина и пошел с ним рядом.
Идти по мрачному лесу молча было тягостно, и постепенно между ученым мужем и мальчишкой завязался разговор.
– Люди уперты, духом слабы, – проповедовал, то и дело поправляя пальцем очки, Лагин. – Благой поступок требует усилия. А для злого не надо ни разума, ни силенок. Ткни ближнего твоего ножом в спину и завладей его имуществом – вот и все дела.
Прошка поглядел на ученого мужа с сомнением:
– А коли у меня имущества нет? Как же мне его добыть, коли ножом не тыкать?
– Трудом, – ответил Лагин. – Бог потому тебя и создал такого смышленого да бойкого, чтобы ты мог трудиться. Труд – это человеческое призвание, понимаешь? Создал тебя Бог и велел трудиться. Кто трудится, тому воздастся сторицей. И все у него будет, чего он только пожелает. Вот ты, Прошка, что лучше всего умеешь делать?
– Воровать.
Лагин досадливо мотнул головой:
– Нет, не то. Скажи что-нибудь другое. Чтобы другим людям расстройства не чинить.
– Ну… – Прошка задумался. – Батя говорил, что из меня вышел бы хороший кузнец.
– Вот! – кивнул Лагин и улыбнулся. – Это дело богоугодное. Людям помогать – Бога радовать. Вот кабы каждый себя этому посвятил – представляешь, какая бы тогда жизнь началась!
– Не получится, – веско возразил Прошка. – Зачем им твоя работа, когда меч и стрела все, что нужно, добудут. И усилий-то никаких прилагать не надо. Натянул тетиву да стрельнул. Вот тебе и куш.
Лагин нахмурился и поправил пальцем очки.
– Пока мы так рассуждать будем, ничего путного из людей не выйдет, – сказал он. – Одни только распри да кровь. Сколько ее уже пролито, кровушки-то этой…
– Много, – согласился Прошка.
Лагин невесело усмехнулся:
– То-то и оно, что много.
– Да разве можно остановить-то?
– Можно, – кивнул Лагин. – Есть верный способ. Вот скажи мне, Прохор, за что люди друг друга гробят?
– За золото.
– Верно. А ежели золота появится так много, что оно станет валяться под ногами? Что тогда будет?
– Разберут. Домой утащат, амбары да сусеки золотишком забьют.
– А его все равно много останется. Целые горы золота. Больше, чем камней. – Лагин вздохнул и мечтательно проговорил: – Вот тогда люди и призадумаются. Призадумаются и поймут, что не в золоте счастье. Люди ценят то, чего мало.
– А чего будет мало?
– Добра. Любви.
Прошка усмехнулся.
– Здоров ты врать, дядя Лагин. Только такого никогда не будет, чтобы золото под ногами валялось.
– Будет, – уверенно произнес ученый муж. Помолчал, затем заговорил снова, понизив голос: – Знал я, Прошка, одного человека, который мог сделать золото из чего хочешь. Хоть из твоих соплей.
– У меня нет соплей, – хмуро отрезал Прошка.