– Выпей еще. На всякий случай.
Глеб вздохнул:
– Больше нет. Настой дорог. Очень дорог.
Смазав раны, Диона закрыла туесок и убрала его в сумку. Глеб вытянулся на лежанке и расслабил мышцы.
– Хорошо… – выдохнул он. – Скоро буду как новенький.
Диона легла рядом, бережно погладила его ладонью по волосам и нежно проговорила:
– У волка лесного боли, у медведя – боли, у всякой твари лесной – боли, а у Глеба – не боли.
Глеб покосился на нее с удивлением.
– Ты прямо как моя мать, – сказал он. – Когда я в детстве набивал себе шишки и ссадины, она говорила те же самые слова. Даже странно.
Диона улыбнулась:
– Ничего странного. У всех женщин присказки одни и те же. Главное тут не слова. Главное…
Диона замолчала.
– Что? – тихо спросил Глеб. – Что главное?
– Ничего. Давай полежим и помолчим.
Глеб прикрыл глаза. Легкий ветер приятно холодил усталое тело. Смазанные мазью раны быстро затягивались.
«Скорей бы», – подумал Глеб.
Почувствовав теплую ладонь Дионы у себя на груди, он вдруг застыдился своей наготы. Открыл глаза и тихо сказал:
– Диона, мне нужно одеться. Принеси мою одежду.
– Да. Сейчас.
Диона бесшумно поднялась с лежанки и пошла за одеждой Глеба, сложенной под деревом. Глеб невольно залюбовался ее тоненькой, гибкой фигурой.
Он вспомнил, как занимались они любовью, и почувствовал, что возбуждается. В данных обстоятельствах это было столь же смешно, сколь и грустно.
Когда Диона подошла к лежанке, Глебу пришлось прикрыться руками. Она поняла и беззлобно усмехнулась. Потом положила одежду рядом с Глебом и негромко проговорила:
– Ничего. Я отвернусь.
Глеб, поскрипывая зубами от боли, неторопливо оделся.
– Наши-то все спят. Крепко их Гиблое место сморило.
– Это не Гиблое место. Это я.
Глеб удивленно посмотрел на Диону.
– Не понял.
– Я наслала на них сонные чары.
– Зачем?
– Чтобы они не мешали и не задавали вопросов.
Глеб замер и уставился на Диону.
– Значит, ты умеешь колдовать?
Девушка смущенно улыбнулась.
– Немного. Как и все в моем племени.
Взгляд Глеба похолодел.
– Я совсем забыл, что ты нелюдь, – глухо и как бы для себя проговорил Глеб. – Больше никогда не насылай чары на моих людей. Поняла?
Веки Дионы дрогнули.
– Глеб, не надо со мной так.
– Я сказал. Повторять не стану. А теперь иди на свою лежанку.
Диона несколько секунд смотрела Глебу в глаза, затем отвернулась и, понурив голову, направилась к своей лежанке.
Проводив ее взглядом, Глеб посмотрел на свой сжатый кулак. Затем медленно разогнул пальцы. Он совсем забыл про перелиц. От горошины осталось меньше половины. Глеб вспомнил адскую боль, которая сопровождала превращение в волколака, и поморщился. Дай бог, чтобы эта штуковина больше не пригодилась.
8Деряба зачерпнул из ручья пригоршню воды и плеснул себе на рожу. Кровь с тела он уже смыл, а раны зализал, еще будучи оборотнем. Как ни странно – это здорово помогло. Раны затягивались в десять раз быстрее, чем когда он был человеком.
Рядом, низко пригнув голову к ручью, пил Коломец.
Еще семеро уцелевших разбойников валялись на траве, раскинув руки и глядя на ущербную луну. Голые, мокрые от воды и пота, они дышали тяжело и хрипло. Схватка с волколаком сильно их вымотала.
– Слышь, Коломец, – тихо окликнул своего сподручного Деряба.
– Чего? – так же тихо отозвался тот, отирая рукою мокрую бороду.
– Зачем этот гад на нас напал?
– Ты про волколака?
– Ну. Знал ведь, что от добычи нас не отгонит.
– Думаю, знал, – согласился Коломец.
– Тогда чего хотел?
– Может, подраться захотелось? – предположил Коломец.
Деряба ухмыльнулся и покачал рыжей головой.
– Да нет. Тут дело иное. Ты заметил, какой запах от него исходил?
– Нет. А какой?
– Не запах волколака, это точно. Я волколачьи следы видел. И шерсть волколачью на ветках нюхал. Наш волколак пахнет не так, как другие.
– И что? – недоуменно спросил Коломец.
Деряба прищурил глаза и злобно процедил:
– А то, что это был не волколак. Помнишь, как он нас к яме привел?
– Ну.
– Вот те и «ну». А яму-то кто вырыл?
– Кто?
– Какой-нибудь ходок!
– Верно, – признал Коломец и задумчиво поскреб пятерней в затылке. – Это что ж значит? Что волколак, которого мы подрали… – Он уставился на Дерябу изумленными глазами и выдохнул: —…Ходок?
– Молодец, допер, – мрачно сказал Деряба.
– Да как же он в волколака-то? – недоумевал Коломец. – Ведь нельзя же!
Деряба фыркнул.
– Нельзя-нельзя. А вышло, что льзя. Мало ли по Гиблой чащобе амулетов разбросано. Иной амулет человека хоть в духа болотного превратит. И рога у него на башке козлячьи отрастит.
Коломец помолчал. Потом проговорил угрюмо:
– Чудно́е дело.
– Забыл, где мы? – угрюмо проговорил Деряба. – Сдается мне, Коломец, что то был не просто ходок, а самый первейший из них.
– Первоход?
Деряба кивнул. Коломец растерянно нахмурился.
– И зачем это он на нас?
– Задержать хотел. – Деряба поднял голову и понюхал воздух. – Недалеко они. Совсем недалеко. Кабы на ратников не отвлеклись, уже бы их настигли.
– Так что ж теперь делать-то?
Деряба ощерил желтые клыкатые зубы.
– Первоход думал, что надолго нас задержит. А мы отдыхать не станем. По следу его пойдем. Еще затемно их возьмем, со сна, – тогда, глядишь, и одолеем.
Деряба повернул голову к разбойникам:
– Эй, зубастые! Раны зализали?
– Зализали, – отозвался за всех один, самый потрепанный.
– Тогда обращайтесь обратно. – Деряба облизнул губы и с невыразимой злобой добавил: – Пора на охоту.
9Темный ходок растолкал Бельмеца рано, еще до зари. Пнул ногой по ребрам и проскрежетал:
– Полно спать. Вставай.
Бельмец схватился за ушибленный бок, зашипел:
– А драться-то чего? Мог бы просто на ухо крикнуть.
– В другой раз так и сделаю, – пообещал Темный ходок.
Бельмец сел на лежанке, зевнул, протер кулаками слипшиеся от гноя веки.
– Глаз болит, – сообщил он ходоку. – Ветром и пылью вчера надуло.
Ходок на это ничего не ответил.
Бельмец снова зевнул и глянул на своего спутника. На маске Пугача следов крови уже не было. Видать, замыл в ручье. Перчатки на его лапах тоже были чистыми.
Пугач стоял на пригорке, широко расставив ноги, и вглядывался в глубину черного, предрассветного леса, будто мог там что-то увидеть. Стоял он неподвижно и крепко, как дерево или вкопанная в землю верея.
– Слышь, ходок, – окликнул его Бельмец. – А ты хоть живой? Это я к тому, что вид у тебя не человеческий. И пахнешь ты как-то странно. Ты только не обижайся. Видал я, как ты с волхвом аравийским расправился. И как птицы тебя клевали, да не заклевали. Человеку против такого никак не устоять.
Темный ходок не ответил. Даже не повернул головы.
– И не ешь ты ничего, – удивленно проговорил Бельмец. – Как питаешься-то?
– Будешь много болтать, узнаешь, – скрежетнул Темный ходок.
Барышник замолчал. Поковырял пальцем в ухе, почесал мотню. Потом нехотя поднялся. В глазу жгло от недосыпа, будто кто песка швырнул. Умываться было лень. Да и нечем.
Бельмец потянулся, скрипнув суставами, зевнул, потом отошел к кусту, развязал веревку на штанах и с наслаждением помочился.
Завязывая веревку, он небрежно проговорил:
– Зря у меня Крысун глаз-то забрал. С глазом было бы сподручнее. Чудны́х амулетов бы насобирали.
– Тебе мало тех, что у тебя в карманах? – глухо спросил ходок.
– Так то не мои. Их Крысуну вернуть надобно. А ну как сгодятся? Что возвращать-то буду?
– Башку ему свою отдашь, – прогудел Темный ходок.
Бельмец хихикнул.
– А ты, оказывается, и надсмехаться умеешь. И голос у тебя устоялся. Уже не заикаешься. Чудное дело.
Темный ходок издал горлом странный, клокочущий звук. Бельмец было испугался, но вовремя сообразил, что это смех.
Оправившись, Бельмец вынул из сумки кусок вяленого мяса и флягу с водой и стал завтракать.
– Жратва скоро кончится, – прочавкал он с набитым ртом. – Ты, я чай, хороший охотник. Постреляй дичи – я зажарю.
Пугач не ответил. Он по-прежнему стоял на пригорке и внимательно вглядывался в лес.
– И глядит, и глядит, – проворчал Бельмец, уплетая вяленое мясо и запивая его водой. – Я вон, пока оба глаза были, тоже глядел. А теперь что? Только на тебя и надеюсь. И все из-за Карпа-Крысуна. Чтоб ему пусто было!
Ходок не отвечал. Он все так же вглядывался в лес. Бельмецу это не понравилось. Он сунул в рот последний кусок мяса и поднял с земли ножны с кривой газарской саблей.
Бельмецу еще ни разу не приходилось пользоваться мечом или саблей. Он, конечно, убивал людей, но делал это более безопасными способами. Травил ядом, науськивал врагов друг на дружку, а один раз даже столкнул человека в пропасть. Но чтобы рубить или колоть – нет, этим заниматься не приходилось. Грязное это дело – людей рубить. Кровавое.
И тут Пугач издал гортанный звук, похожий на рев ярости. Из зарослей бузины выскользнули девять черных теней.
– Ходок, оборотни! – испуганно крикнул Бельмец. Швырнув саблю на землю, барышник повернулся и рванул к ближайшему дереву.
Самый рослый оборотень – широкогрудый, рыжий, стал медленно приближаться к Темному ходоку, явно выбирая момент для прыжка.
Остальные быстро окружили Пугача с двух сторон.
Темный ходок поднес руку к поясу, намереваясь вынуть меч, но пальцы его схватили пустоту. Меч и кинжал лежали возле остывающего костра. Там же валялась сумка с амулетами против нечисти.
Темный ходок пробормотал что-то сердитое и досадливо мотнул головой. А потом глухо пророкотал, глядя на рыжего вожака:
– Я вас не трону! И вы меня не трогайте! А тронете – перебью!
Рыжий вожак сипло засмеялся. Смех этот, вылетевший из волчьей пасти, прозвучал противоестественно и жутко.
Рыжий вожак оскалил пасть и рванул с места. И в тот же миг остальные оборотни последовали его примеру.
Сидя на дереве, Бельмец с ужасом наблюдал за битвой. Оборотни рвали Пугача зубами, пытались свалить его, но тот, казалось, врос ногами в землю.
Он молотил тварей кулаками по мордам и косматым грудям, хватал их за глотки, ломал им хребтины. Не прошло и минуты, а два оборотня уже валялись на земле, пуская пузыри черной крови. Однако семеро оставшихся усилили натиск.
В какой-то момент Темный ходок зашатался, и Бельмец с ужасом подумал, что он упадет, но проклятый Пугач снова устоял на ногах.
Он резко выбросил вперед руки, схватил двух оборотней за загривки и резко столкнул их головами. Раздался громкий треск, и оборотни рухнули на землю с разбитыми вдребезги черепами.
Еще одного оборотня ходок схватил за передние лапы и резко развел лапы в стороны, выворачивая их из суставов. Потом швырнул покалеченного зверя на землю и размозжил ему хребет ударом тяжелого кованого сапога.
Теперь уже не девятеро, а четверо оборотней рвали его тело. Пугач попытался схватить рыжего вожака, но промахнулся и рухнул на колени. Еще один оборотень щелкнул зубами возле его лица, но ходок увернулся и сам вцепился оборотню зубами в горло. Оборотень отчаянно взвизгнул, дернулся и обмяк.
Пугач отшвырнул дохлого зверя, выплюнул изо рта клок шерсти и мяса и повернулся к рыжему вожаку, намереваясь покончить с ним. Но еще два оборотня вцепились ему в руки. Темный ходок стряхнул их, как шавок. Ударил одного ногой под дых, хотел наподдать и второму, но тот отпрыгнул в сторону.
Два уцелевших оборотня – рыжий и черный – отбежали от Пугача на несколько саженей и остановились. Они тяжело дышали и изумленно смотрели на гору шерсти и мяса под ногами у Темного ходока – все, что осталось от стаи.
Темный ходок двинулся с места и шагнул к оборотням. Но те решили больше не испытывать судьбу. Они повернулись и, трусливо поджав хвосты, скрылись в лесу.
10Вставало солнце. Деряба и Коломец лежали на траве и тяжело дышали.
– Что же это творится на белом свете, Коломец? – хрипло и горестно проговорил атаман. – Сперва Первоход, теперь этот… Я два раза прокусил ему глотку, а он даже не покачнулся.
– А я вырвал у него из бедра кусок мяса размером с собачью башку, – угрюмо произнес Коломец. – Думал, кровью изойдет. Ан нет.
Деряба прижал смоченный в ручье пучок травы к ране на боку и севшим от боли и усталости голосом изрек:
– Что-то с ним не так.
– Уж это как пить дать, – подтвердил Коломец, ощупывая пальцами разбитую и окровавленную голову. – Кажись, кости мне сломал, сволочь.
Деряба тяжело и прерывисто вздохнул.
– Была ватага – и нет ватаги. Вот и подышали вольным ветром. Чего теперь делать-то будем?
– Кабы я знал… – угрюмо отозвался Коломец.
Деряба хотел что-то сказать, но вдруг осекся и вскинул голову.
– Ты слышал? – нервно спросил он.
– Чего? – не понял Коломец.
– Голос! Кто-то чего-то сказал!
Коломец посмотрел на атамана удивленно.
– Не, я не слыхал. А что за голос-то?
Деряба хотел ответить, но этого не понадобилось, потому что голос заговорил снова – на этот раз громче и четче, так, что даже Коломец его услышал и испуганно завертел головой.
– ТВАРИ ВЫ НЕРАЗУМНЫЕ! – пророкотал голос. – МЕРТВЕЦА УБИТЬ ХОТЕЛИ! КТО ЖЕ ТАК ДЕЛАЕТ?
Коломец, никого не увидев, испуганно вжался в землю. А Деряба спросил, понизив голос и пригнув голову:
– А ты кто? И где ты прячешься?
– Я ВАШ ХОЗЯИН! – небрежно ответил голос. – А ВЫ – МОИ ПСЫ. ОТНЫНЕ БУДЕТЕ ДЕЛАТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО Я ВАМ ПРИКАЖУ.
– А гузно не слипнется? – рявкнул несмешливо Деряба, в котором внезапно проснулась разбойничья гордость. – Мы сами по себе! Вольные оборотни! И никто нам не указ, понял?! А у тебя, кто бы ты ни был, даже рук нет, чтобы за загривки нас оттаскать. Какой же ты хозяин?
Вдруг Деряба схватился за голову растопыренными ладонями и повалился на землю.
– Больно… – хрипло простонал он. – Прошу, ослабь…
Рядом, подвывая от боли, катался по траве Коломец. Из глаз у него вытекли две струйки багряной крови.
– Ослабь… – снова простонал Деряба. – Прошу…
Боль ушла так же внезапно, как и явилась.
– ОТНЫНЕ ЗНАЙТЕ: ВЫ – МОИ ПСЫ! – пророкотал голос. – ВЕЛЮ ПРИНЕСТИ КОСТЬ – ПРИНЕСЕТЕ. ВЕЛЮ СОЖРАТЬ КЛОК ТРАВЫ – СОЖРЕТЕ. А ОСЛУШАЕТЕСЬ – СГУБЛЮ ЛЮТОЙ ПОГИБЕЛЬЮ. ПОНЯЛИ?
– Поняли, – выдохнул Деряба.
– Как не понять… – тоненько поскуливая, подтвердил Коломец.
– Неисповедимы пути Господни, брате, – уже более миролюбиво проговорил голос невидимого хозяина. – Были вы разбойниками, потом стали оборотнями. А теперь вы – шавки бродячие. Ну, может, оно и к лучшему. До сих пор не было в ваших жалких жизнях никакого смыслу. Одно только прожигание пустое. Жратва, выпивка, бабы… И крови вы человеческой почем зря пустили реки! Но теперь и у вас, недоумков, будет предназначение. Счастливы ли вы?
– Счастливы… – проблеял Коломец, отвечая за двоих.
– Вот и хорошо, – проговорил старческий голос. – А теперь слушайте, что я вам скажу, и хорошенько запоминайте…
11– Глеб! – с ужасом крикнул Лагин. – Глеб, вставай!
Глеб открыл глаза. В нескольких шагах от него отчаянно орал Прошка, а над ним склонилась тощая баба с синим лицом.
Упыриха вцепилась мальчишке пальцами в плечи и пыталась ухватить его зубами за горло, но Прошка уворачивался, изо всех сил стараясь оттолкнуть упыриху от себя. Сзади, схватив бабу за шею, дергался Хомыч – пытался оторвать упыриху от мальчика. Однако мертвая баба была ужасающе сильна.
Глеб вскочил на ноги и бросился на помощь.
– Старик, уйди! – крикнул он на ходу.
Хомыч послушно отпустил упыриху и быстро уковылял в сторону. Глеб шагнул вперед и, не останавливаясь, врезал упырихе сапогом по ребрам. Упыриха слетела с Прошки и покатилась по земле, но, остановившись, стала подниматься снова.
Глеб подхватил с травы ольстру, в два прыжка настиг гадину и на этот раз пнул ее сапогом по зубам. Зубы упырихи вылетели изо рта, как гнилые семечки.
Она вскрикнула, раскрыла черный, зловонный рот и, злобно глядя на Глеба, прошипела:
– Ходок…
Глеб ухмыльнулся:
– Хочешь познакомиться? Прости, красотка, но беззубые цыпочки меня не заводят.
Он вставил дуло упырихе в пасть и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел, и голова твари развалилась на куски.
Глеб по-ковбойски дунул в дуло обреза и сунул его стволом в кожаную кобуру. Обернулся, окинул перепуганных Прошку и Хомыча насмешливым взглядом и уточнил:
– Эй, парни, надеюсь, я не испортил вам вечеринку?
Прошка, сидя на земле, отдувался и отирал рукавом потное лицо. Его все еще трясло. Хомыч сидел рядом с несчастным видом. Чуть в стороне от них Глеб увидел Диону. Она была бледна и мрачна.
Тело упырихи еще дергалось на земле, загребая иссохшими пальцами траву. Ученый муж Лагин осторожно подошел к ней и с любопытством стал оглядывать корчащиеся останки.
– Хорошо бы взять на пробу кусочек ее плоти, – сказал он и привычно поправил очки.
– Смотри, как бы она от тебя самого кусочек не оттяпала, – проворчал в ответ Глеб.
Лагин взглянул на него и поинтересовался:
– А почему дозорные рогатки не сработали?
– Они работают только против оборотней. А эти… – Глеб кивнул на затихшую упыриху, – …обычно к кострам не подходят. Даже малый уголек их ужасает.
– Чего ж она подошла?
– Совсем, должно быть, одурела от голода. Видишь, какая тощая. Даже восходящее солнце ее не остановило. Кабы не мы – к селам бы рванула. Там хоть и опасно, но всегда есть чем поживиться.
– Как же они двигаются? – недоуменно проговорил, поблескивая очками, Лагин. – У этой вон даже сухожилия сгнили. Да и от суставов ничего не осталось. Как же она шевелит руками и ногами?
– Об этом ты у Гиблого места спроси, – проворчал Глеб.
– А вдали от Гиблого места они могут жить?
– Могут.
– И долго?