Зуева на нее не смотрела. Она поджала губы и молчала, рассматривая письменный прибор на своем столе. Дышала и молчала, видимо, перехватило горло. Тане на мгновение показалось, будто Ерофеев стоит за ее спиной и это не она говорила… У нее никогда не было таких слов.
– Извините за откровенность, Валентина Петровна… эээ… извините, Валентина Павловна, но если моя сестра, не дай бог, начнет заикаться или писаться по ночам, я в суд подам на вас и вашу школу. Ибо такие неврозы очень трудно лечить.
Зуева очнулась, выходя из транса.
– Я понимаю, – сказала она спокойно, – лучшая защита – это нападение. Вы можете добиться моего увольнения, я и так давно на пенсии… Но кому вы сделаете хуже? Мне? Или детям, которым нужна математика? Я не сержусь на вас… Вы очень молоды, жизни не знаете. – Она выложила на стол два листка: – Дайте это Вике, пускай она эти примеры дома решит, принесет мне, и, если все будет правильно, я ей выведу тройку в четверти.
Таня забрала листки с примерами, сложила, убрала в карман дубленки.
Хотела она сказать, что детям без этой «серой кувалды» будет только лучше, что, может быть, придет молодая учительница, которая найдет подход к ребятам… И научит понимать и любить математику, но не стала. Она приходила за четвертной тройкой для Вики, она ее почти получила, осталось дело за сестренкой.
– До свидания, Валентина Павловна, – сказала Таня. – Если мои слова для вас ничего не значат, то можно ли упрекать Вику, что она вас не слушает? Вы же не слышите, когда вам говорят.
Таня вышла из кабинета, ее вдруг зазнобило. Она припала спиной к стене в коридоре и старалась не застучать зубами от волнения. Судорожно вдыхая носом, она потихоньку спустилась на первый этаж. Мимо нее промчался кто-то с криком «Скорую вызывайте!». Откуда-то раздался истошный визг… Она уже слышала такой звук… Так визжат от ужаса девчонки! Ноги сами понесли Таню в сторону голосов и криков, она растолкала сгрудившихся детей, ожидая увидеть что угодно.
На полу лежал мальчик лет семи-восьми, он бился в конвульсиях и синел, то хватаясь за горло, то лупя ладонями и ногами по полу. Кто-то выдохнул над ухом:
– Яблоком поперхнулся.
Яблоко валялось рядом – румяное, рассыпчатое. Таня в умирающих глазах мальчика увидела одно: «Спаси!» Она подхватила его за плечи, перевернула и, поддернув на ноги, с силой сдавила грудную клетку и живот. Парень рыгнул и кашлянул. Перевернув на спину, пальцем вынула из безвольного рта скользкий кусок яблока. Мальчишка не подавал признаков жизни. Уложив его на спину, она стащила дубленку и, скрутив в валик, подложила под плечи, так чтоб голова откинулась назад… Она точь-в-точь повторяла действия Саши, и опять ей почудилось, будто он рядом и наблюдает за ней. Пятнадцать нажатий на грудину прямыми руками и два выдоха в рот, еще пятнадцать нажатий и два выдоха… Голова закружиться не успела, мальчишка вдруг резко вдохнул и заскреб ногами по крашеному полу. В наступившей тишине кто-то кашлянул:
– Живой!
Кругом сразу загалдели:
– Родителям позвоните. Из какого он класса?
А мальчишка в голос заревел, и Таня, обняв его, сидела на полу и тоже ревела. Просто слезы катились градом…
Ее привел в чувство задрожавший мобильник. Она развернула дубленку, достала, прижала к уху, гнусаво-дрожащим голосом сказала:
– Я слушаю?
– Ты искала меня? – осведомился Ерофеев.
– Где ты был?! – завопила она в трубку, и в этом вопле были и негодование, и радость, и обида.
– Пиво пил, – сказал Саша и добавил: – Шучу. Дела были, уезжал из города. Так ты меня искала?
– Да, ты пойдешь ко мне на выпускной? – Она изо всех сил старалась, чтоб голос не дрожал.
– Это когда?
– Через четыре дня. – И взмолилась в уме: «Ну, Господи, ну пожалуйста!»
Бог, как известно, добр и всегда выполняет то, о чем Его просят, даже если так сумбурно и невнятно.
– Пойду, – ответил Ерофеев.
Комментарий специалиста
Ситуация с аспирацией яблоком у ребенка не редкость в практике скорой помощи, и часто бригада «03» не успевает. Единственная надежда на окружающих, которые найдут в себе решимость[120], обхватив ребенка за грудь сзади, попытаться выдавить застрявший кусочек остатком воздуха в легких, резко сжав грудную клетку. Это обычно помогает. Реанимационные мероприятия следует проводить так, как описано в рассказе.
Информация для немедиков – участников событий
Что нужно делать?Если на ваших глазах произошла аспирация инородным телом – человек хватается руками за горло (наибольшую опасность представляют куски фруктов, хлеба, овощей, леденцы, жвачка), то:
1. Поднимите ему руки вверх и скажите: «Успокойся!» Несмотря на помеху в горле, инородный предмет может не полностью перекрывать просвет трахеи и для прохождения воздуха хватает пространства.
2. Обхватите человека сзади под нижние ребра (рис. 17) и резко и сильно сдавите руками грудную клетку, одновременно наклоняя человека вперед.
Рис. 17. Оказание первой помощи в случае, если человек подавился
Если удалить инородное тело из трахеи и бронхов остаточным воздухом не удалось, а человек потерял сознание, нужно убедиться, что сердце работает (оно останавливается не сразу при асфиксии). Необходимо проводить искусственную вентиляцию легких. Такое бывает возможно, если пуговица, леденец или жвачка проскочили до точки бифуркации (рис. 18).
Рис. 18. Точка бифуркации (раздвоение трахеи на два главных бронха, один из бронхов свободен)
Газообмен хотя бы в одном легком позволит сохранить жизнь. Но перед началом ИВЛ нужно вызвать бригаду «03» с поводом «ИНОРОДНОЕ ТЕЛО В ТРАХЕЕ. БЕЗ СОЗНАНИЯ!». Скажите диспетчеру, что пострадавший еще жив и вы намерены делать ИВЛ, поэтому даете только адрес. Это избавит от лишних вопросов, а бригаде даст понять, что у них есть шанс спасти человека. В современных мобильных телефонах и смартфонах есть функция громкой связи, поэтому если диспетчер не ответил сразу, а из динамика доносится что-то вроде: «Скорая помощь! Ждите, пожалуйста, ответа диспетчера», то не ждите просто так, а начинайте ИВЛ, а когда отзовется диспетчер – ответите. У вас будет пара минут, чтобы объяснить ситуацию и добавить, что ИВЛ эффективна, потому что сердце еще работает самостоятельно.
Дела сердечные
История двадцать третья, в которой Таня консультирует соседку, выясняет, как правильно держать пост, и получает распределение на подстанцию к Ерофееву
В отделе кадров московской скорой помощи Тане потрепали нервишки. Начальник не успел сообщить, что ее направляют в оперативный отдел диспетчером на телефоны, как Таня положила на его стол запрос от заведующего ерофеевской подстанции. Кадровик кряхтел, звонил… но подписал направление. На вопрос, можно ли отпуск взять потом, ответил вредным голосом: «Нельзя». Это означало, что март нужно отгулять. А где? Как? По пути к дому Таня позвонила отцу, доложила, как ее дела. Папа ответил: «Вечером поговорим». Потом она позвонила Ерофееву и сказала:
– Поздравь меня!
– Поздравляю! – весело сказал Ерофеев. – А с чем?
– Угадай! – Тане хотелось смеяться от безудержного веселья.
– Ничего не могу придумать, – ответил Саша. – Тем более что сейчас на вызове и мысли заняты другим. Так с чем?
– Мне дали направление на твою подстанцию!
Тишина. И эта тишина вдруг разом обрушила все веселье и смех куда-то глубоко вниз. Стало страшно. Он не рад? Она ему безразлична? Почему молчит? Дрожащим голосом она позвала:
– Саша?!
В телефоне слышались голоса, потом Ерофеев откликнулся:
– Извини, отвлекли, мы тут госпитализируем. Что у тебя?
Теперь навалилась странная обида – ни на кого, а вообще. Да и так, как в первый раз, ей уже не сказать. Так, чтоб он понял, как она счастлива. Поэтому Таня буркнула:
– Все нормально, я получила направление на подстанцию. – Коварная мыслишка: «Ну спроси меня – на какую? А я скажу – на твою… Ну?»
А он ответил:
– Поздравляю! – сказал без искренней радости. Впрочем, она знала его мнение на этот счет.
«Вот так, да? Ну, тогда и я тебе не скажу».
– А у меня отпуск, на месяц.
– Какие планы?
– Не знаю. Никаких.
Разговор потек простой, пресный. Слышно было, что Ерофеев идет куда-то, голоса, хлопки дверей машины.
– А с чем больной? – спросила Таня, не потому, что интересно, а потому, что не хотелось первой бросать трубку.
– Ущемленная грыжа.
– Молодой?
– Сорок пять. Ладно, Танюш, мы поехали. Созвонимся вечером.
Громко хлопнула дверь. Видимо, Ерофеев сел в кабину.
– Все нормально, я получила направление на подстанцию. – Коварная мыслишка: «Ну спроси меня – на какую? А я скажу – на твою… Ну?»
А он ответил:
– Поздравляю! – сказал без искренней радости. Впрочем, она знала его мнение на этот счет.
«Вот так, да? Ну, тогда и я тебе не скажу».
– А у меня отпуск, на месяц.
– Какие планы?
– Не знаю. Никаких.
Разговор потек простой, пресный. Слышно было, что Ерофеев идет куда-то, голоса, хлопки дверей машины.
– А с чем больной? – спросила Таня, не потому, что интересно, а потому, что не хотелось первой бросать трубку.
– Ущемленная грыжа.
– Молодой?
– Сорок пять. Ладно, Танюш, мы поехали. Созвонимся вечером.
Громко хлопнула дверь. Видимо, Ерофеев сел в кабину.
– Пока.
В метро днем свободнее. Таня зашла в вагон, в нос ударил кошмарный запах. В углу вагона стоял бомж и «благоухал». Вокруг него образовалось чистое пространство. Бомж пьяненько косился на пассажиров, нагло ухмылялся. И вот тут Таню проняло. Она подошла к переговорному устройству и сообщила машинисту об антисанитарном пассажире. На следующей станции в вагон вошли двое полицейских и, стараясь не касаться ароматного наглеца, палками принялись его толкать к выходу из вагона. Бомж выворачивался и орал, что Россия – правовое государство и он тоже гражданин, а значит, право имеет, и что он деньги платил! Бомжа вытолкали все-таки из вагона. Двери закрылись. Воздушный поток вынес прочь амбре, но в душе осталось какое-то гадливое ощущение. Ну почему Ерофеев такой толстокожий? Нет, он внимательный и деликатный. Он интеллигентный. Но как-то по-своему. Иногда грубоват. Но неужели он ничего не понимает? А может быть, он не свободен? Женат? Или разведен, но у него дети? А может, он донжуан? И коварно заманивает ее? Нет, это бред… А как же та хабалка, что обижала Таню по телефону? «Ерофеева я тебе не отдам!» Нашла себе игрушку. Кто же это такая? Спросить Сашу прямо Таня не решилась. Вчера он пришел к ней в училище на выпускной вечер. Они танцевали. Девчонки обратили внимание на ее парня. По сравнению с училищными однокурсниками он выглядел взрослее и серьезнее. Ерофеева дергали на белый танец. Таня стояла и грызла нижнюю губу. Ревность. Кружась в вальсе, Ерофеев что-то говорил… Нет, отвечал… Таня смотрела и думала: «У меня нет подруг! И не будет!» Когда он вернулся к ней, стараясь говорить как можно равнодушнее, спросила:
– И о чем вы говорили?
– О всякой ерунде. Ни о чем, – сказал Ерофеев.
А черная кошка ревности заскреблась в сердце еще сильнее. Подруга все-таки у нее была, еще старая, детсадовская и школьная. И только ей Таня рассказала про Ерофеева и про странный телефонный разговор с неизвестной соперницей. Подружке только детективы писать. Она долго выспрашивала Таню обо всех, кого та знала из сотрудников подстанции, о Ерофееве, составляла психологический портрет и в конце концов сказала:
– Он тебя ловит.
Таня не поверила:
– Глупость это.
– Ничего не глупость, – возразила подружка. – Помнишь в «Онегине»: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей»?
– Тем легче, – поправила Таня. – Мы с ним даже не целовались.
– Он хочет все, – сказала подружка. – Ох, Танька! Смотри, мужики коварные… им бы только в койку затащить!
Таня махнула рукой:
– Это не так просто. Я что – кукла? А эта, которая на подстанции с ним работает? Это что?
– А это он, наверное, кого-то нарочно подговорил, чтоб тебя совсем задурить и ты, значит, была бы на все согласная.
Соображения подружки совпали с тайными желаниями Тани. Она и правда подумала: «А что? Если б Ерофеев предложил, не отказала бы в тот момент». Потом это опьянение от отчаяния прошло. Наступило трезвомыслие. Она стала наблюдать за Ерофеевым и ревновать ко всем, кто смотрел на него хоть с минимальным интересом. Но многие девчонки привели своих ухажеров и мужей, на фоне которых Ерофеев несколько потерялся. Но она заметила странную деталь – выправка как у военного. Не гренадерская стать, а какая-то странная. Она все пыталась вспомнить, где же она видела очень похожего человека.
Он проводил ее до дома и простился (было около двенадцати), но так и не поцеловал. Проревев полночи, Таня уснула. «Я ему не нравлюсь. Как женщина. Я совсем не в его вкусе» – эта мысль разбудила ее, когда хлопнула дверь. Это младшая, Вика, ускакала в школу.
Предстояло ехать в управление.
Съездила.
Дома тихо. Кошка ходит на мягких лапах, хвост трубой. Трется боками о ноги – погладь! Заняться решительно нечем. В Интернете скучно. Книгу почитать – настроения нет. Она постаралась вспомнить запах Ерофеева: вчера, когда они встретились у входа в училище, от него очень вкусно пахло… А чем?
«Зачем мне это?» Сама себе ответила: «Ну, например, буду знать, какую мужскую парфюмерию он любит…» Что это? «Нивея фо мен»? «Жиллет»? «Меннон»? Чтоб узнать, нужно идти в супермаркет и перенюхать все ароматы.
Она уже одевалась в прихожей, как звонок сбил ее с мысли. Девушка открыла дверь. На пороге стояла соседка.
– Танюш, ты маму мою не посмотришь?
Весь дом знает, что она окончила медучилище и теперь работает на скорой.
– А что с ней?
– Жалуется на живот.
Соседка – женщина пожилая, а уж мама ее совсем старушка, ходит во двор с палочкой, летом в черном суконном пальто, пуховом платке и валенках гуляет. Выйдет из подъезда, постоит пять минут, потом доковыляет до лавочки, сядет, посидит полчасика – погуляла, и домой. Как говорил Ерофеев, спрашивать стариков, где болит и на что жалуетесь, бессмысленно, им проще ответить, где не болит и на что не жалуются.
– Пойдемте, посмотрю, конечно. – Таня пошла вниз по лестнице следом за соседкой. – Только я еще неопытный медик, – подстраховалась она на всякий случай.
Ощупывая дряблый живот сухонькой старушки, Таня убедилась в правоте ерофеевских слов. Куда ни ткни – везде болит. Она вспоминала, как учил ее Саша пропедевтике – порядку обследования больного: лицо, глаза, язык, кожа, слизистые оболочки, потом живот. Все бледное, анемичное, только склеры глаз чуть желтоваты под веками. «Смотри под языком, – говорил Ерофеев, – глаза желтеют потом, сперва желтизна появляется там и на щеках, если подозреваешь желтуху». Небольшая желтизна есть. Не столько желтая, сколько серо-желтая. Мысли разбредались. Таня вспомнила, что забыла самое главное – расспросить больную о жалобах. А точнее, попросить показать пальцем, где, по ее мнению, главная боль.
Старушкин палец уперся в солнечное сплетение.
– Тут! Ноет и ноет, уже с ночи.
– А вы ничего жирного не ели?
За старушку ответила дочь:
– Да что вы! Она и ест-то как птичка: крошки клюет. Пост ведь, Танечка! Великий! Картошку без масла – и ту есть не заставишь – не хочет.
Таня осмотрела печень, простучала и прощупала. Та гладенькая, но какая-то маленькая и плотная. При прощупывании старушка заохала.
– А выписки есть? – догадалась спросить Таня, мысленно себя похвалив. Женщина принесла выписку из больницы.
– Она лежала осенью. Ей желчный пузырь удалили лапароскопически – через прокол.
– Ей же нужно есть не реже пяти раз в день, и помалу, – сказала Таня.
– Не хочет!
– Но почему?
– Так пост, матушка! – сказала старушка. – До светлого Христова Воскресения скоромного ни-ни… кусочек просвирки да стакан святой воды…
Таня растерялась.
– Но кашку – овсянку-то – можно… хоть на воде.
– Так, говорят, и рыбку можно, – добавила женщина, – отварную, акромя среды и пятницы…
– Послушайте, – говорила неуверенно Таня, – но ведь она больная, на нее требования поста не распространяются.
– На то и подвиг поста, матушка, что каждому можно, хоть больному, хоть здоровому, – сказала старушка. – Грехов-то сколько, вот и пощусь с молитвою об отпущении.
Таня не знала, что сказать. Она достала телефон и набрала номер Ерофеева.
– Саш… – она вкратце объяснила, в чем пикантность ситуации, – она пост держит. А желчного пузыря нет. Я думаю, что там дуоденит желчный и рефлюкс-гастрит. Ведь она не ест.
– Пост, говоришь? Боевой?
– Не шути.
– Как никогда серьезен. Дай ей трубку. – Таня приложила трубку к уху больной старушки. Ерофеев представился строгим голосом и спросил: – А вы благословение на пост брали у батюшки?
– Нет, – честно сказала больная. – Сама пощусь.
– Пост без благословения – тот же грех. Гордыня! А вы больны. Так что не усугубляйте положение и не искушайте Господа. Вам, без желчного пузыря, нужно питаться пять раз в день, сходите к священнику и спросите благословение на пост, только о болезни не утаивайте. И он вам скажет – есть обязательно! Хотя бы овсянку на воде или манную кашу.
Таня слышала слова Ерофеева и подивилась, как он говорит. Таким строгим басом. Забрала телефон у старушки.