Входную дверь оставляю открытой, чтобы сквозняком быстрее унесло тяжелый запах.
Ира не приходит в себя. Я сажусь рядом с ней на землю, закутываю в одеяло и, обхватив руками, начинаю укачивать, сам не зная почему. Мне кажется, что она почувствует мои прикосновения, что они успокоят ее, скажут о том, что я рядом, что бояться больше нечего.
Потерпи еще немного, родная, еще совсем чуточку. Сейчас приедут медики, ты только держись.
Она не реагирует ни на мой голос, ни на мои руки. Мне кажется, она медленно уходит, ее грудь реже поднимается. Я боюсь больше никогда не увидеть прозрачной голубизны ее глаз, не услышать, как она зовет меня по имени.
Снова звоню в скорую, там отвечают, что машина уже в пути. Ору на них, чтобы ехали быстрее, потому что я не знаю, что делать. Понимаю, что зря срываюсь и прошу прощения. Меня успокаивают и просят не паниковать. Уточняют, не пришла ли пациентка в себя, дышит ли самостоятельно. Советуют в случае остановки дыхания сделать искусственное. Я молча киваю головой, будто они могут меня видеть.
Вспоминаю, что нужно вызвать газовщиков. Я не вырубил электричество. Если где-то проскочит искра, дом может взорваться.
Осознав, что мы слишком близко к потенциальной угрозе, я переношу Иру к машине. Не рискую положить ее в салон, пусть даже открыв все двери. Кладу прямо на капот, достаю маленькую дорожную подушку, которую устраиваю себе под шею при долгих переездах, и бережно приподнимаю ее голову, чтобы просунуть под затылок.
Рядом останавливается какой-то прохожий.
Боже мой, что случилось?
Утечка газа.
Вам помочь чем-нибудь?
Я пытаюсь разглядеть мужчину, но от шока на меня будто нападает слепота. В памяти не откладываются ни его лицо, ни одежда. Не могу оторвать взгляда от посиневших губ Иры, темных кругов под глазами. Только сейчас понимаю, с какой силой сжимаю ее руку и заставляю себя ослабить хватку.
Если вы где-то рядом живете, то принесите еще одеяло или плед, - не хочу оставлять ее ни на минуту.
Да-да, конечно. Через три дома. Живу через.. три дома.. Минуточку.
Он возвращается с темно-красным шерстяным пледом в руках. За ним бежит женщина в халате.
О, Господи! Ирочка. Что произошло!?
Утечка газа, - отвечает ей мужчина, по-видимому, ее муж.
Она жива? Она будет жить?
Я вздрагиваю и опять сжимаю руку Иры, ощущая, как под пальцами слабо бьется ее пульс.
Замолчи, дура! Не каркай!– осаживает ее мужчина. – А вот и скорая, - обращается уже мягче ко мне.
Доктор – лысеющий мужчина с саквояжем в руке – и немолодая медсестра абсолютно бесстрастно начинаю осмотр. Он слушает ее дыхание и сердце, она измеряет давление.
Как долго она находилась в помещении, заполненном газом?
Не знаю. Полчаса. Я не знаю! Когда я уходил, не было никакого запаха. Вернулся минут через тридцать - сорок, может быть раньше. Я не запомнил точного времени. Я не знаю… - понимаю, что начинаю повторяться, поэтому заставляю себя заткнуться.
Ире надевают кислородную маску и просят помочь переложить на носилки.
Как она?
Хорошо, что не начались судороги и не произошло остановки дыхания. Повреждения ЦНС станут известными, когда она придет в себя. А сейчас едем в больницу.
Я говорю, что поеду за ними, и прошу соседа присмотреть за домом. Скоро сюда приедут газовщики.
Не помню, как вел машину, как добрался в больницу. Очнулся я только тогда, когда какой-то врач остановил меня перед входом в отделение реанимации, преградив путь.
Подождите здесь. Вам туда нельзя.
Как она?
Выйдет ее доктор и все вам расскажет.
Если необходимы какие-то лекарства, скажите мне сейчас. Если с ней что-то случится из-за того, что ей не смогли дать необходимое…
Успокойтесь. Ожидайте здесь. Вам все скажут.
Ожидание – худшее, что может быть в отделении реанимации. Я хватаюсь за голову, оттягивая волосы назад. Что, если она умрет? Если я не успел?
По мрачному коридору с тусклым освещением ходят врачи в мягкой, неслышной обуви. Может быть это для того, чтобы те, кто сидит здесь, сцепив руки, не вздрагивали при звуках шагов, не сходили с ума каждый раз, с замиранием сердца ожидая, как выйдет доктор и сообщит то, что страшнее всего услышать.
Я не выдерживаю и начинаю метаться по небольшому помещению между двумя отделениями – справа реанимация, слева – интенсивная терапия. Там, за дверями, все тихо и жутко. Люди молча мучаются и умирают, возможно, даже не приходя в сознание.
У меня холодные и влажные ладони. Это я понял, когда провел рукой по лицу. Я их совсем не чувствую. Только страх бьется прямо в горле, лишая возможности дышать и говорить.
Двустворчатые двери распахиваются, санитарка везет каталку, полностью накрытую белой простыней. Я подскакиваю к ней и застываю, не в силах задать вопрос, протянуть руку, не в силах даже вдохнуть.
Да отойдите же, мужчина!
Она хмуро смотрит на меня, пытаясь добраться до грузового лифта. Видимо, ей привычно возить умерших в морг, поэтому она не сразу соображает, почему я весь обмер, когда увидел ее.
Это бомж какой-то, успокойтесь. Умер от алкоголизма. Дышите же! Белый, как мел! Ну же, в сторону.
Я с трудом двигаюсь к ободранным дерматиновым креслам, падаю, как подкошенный. С одной стороны, я испытываю облегчение. С другой – я возмущен! И у бомжа могут быть родственники, он ведь тоже человек, возможно, когда-то вполне нормальный.
Меня начинает трясти. Почему так долго никто не выходит ко мне? Может быть, обо мне забыли? И в тот момент, когда я уже готов ворваться в отделение, двери снова распахиваются, и оттуда выходит невысокий мужичок лет пятидесяти с седой бородкой и в очках. Пытливо смотрит на меня и подходит, держа в руках планшет для бумаг. Бегло что-то читает в своих записях и обращается ко мне приятным спокойным голосом.
Вы привезли Ирину Горенко?
Да. Я.
Состояние пациентки тяжелое, надышалась газом она прилично. Но вы успели вовремя, ее жизни ничего не угрожает.
Я понимаю, что никогда до этого момента ничего так не боялся и ничему так не радовался. Тело как-то само по себе расслабляется, скулы отпускает, рукой тру глаза. Как же мне сейчас легко. Я чувствую, будто получил второй шанс в жизни, словно мне показали, каково могло бы быть, а потом все стерли, словно мел с доски, и предложили нарисовать свое будущее заново.
Но тут я вспоминаю слова врача из скорой.
А скажите, есть ли какие-то повреждения? Нервная система или еще что-то?
Об этом пока рано судить, но она пришла в себя и пыталась разговаривать. Думаю, обойдется.
Нужны какие-то лекарства? Капельницы?
Вот список. Сейчас ей дали все, что необходимо, но завтра эти медикаменты понадобятся.
Можно ее сейчас увидеть?
Нет. Пусть отдыхает. Приходите завтра.
Он исчезает за двухстворчатыми дверями, а я выхожу на лестничную площадку, не помня себя от облегчения. Останавливаюсь у окна, за которым приветливо светит солнышко и щебечут скворцы, заслоняю рукой лицо и делаю то, что не делал уже больше тридцати лет – я плачу.
Меня то затягивает в какую-то темную, холодную пучину, в бешенный водоворот, в котором я задыхаюсь, захлебываюсь, то отпускает, и я ненадолго всплываю на поверхность. Сознание путается, в мозгу появляются странные образы. Я вижу незнакомого мужчину в белом халате, он что-то говорит женщине, та одевает на меня маску. Опять ныряю, глубоко, надолго задержав дыхание. Вода вокруг мутная и холодная, руки и ноги плавают, как водоросли, подхваченные течением.
Новый рывок, я открываю глаза уже в другом месте. Вокруг грязно-белая плитка, я вся в проводах, и никого нет. Но мне не страшно. Я очень устала, закрываю глаза, и меня опять затягивает в водоворот. Голова кружится от этого постоянного движения и жутко тошнит.
Не знаю, где я. Даже не могу вспомнить, кто я. Хочется свернуться калачиком, но тело такое тяжелое, что я не могу пошевелить даже пальцем. Лучший выход – поддаться желанию смежить веки и снова провалиться в беспамятство.
Я просыпаюсь оттого, что ощущаю тепло на своей руке. Легкое движение, такое приятное и ласковое, успокаивает меня. С трудом открываю глаза.
Привет, малыш.
Возле меня на жутком стуле сидит Сергей. Он держит мою руку в своих ладонях, поглаживая ее пальцами.
В голове постепенно проясняется. Я понимаю, что нахожусь в больнице.
Что случилось? – во рту сухо, как в пустыне.
Ты отравилась газом. В доме была утечка.
Закрываю глаза и благодарю провидение, что Жени не было дома. Я не знаю, смогла бы жить дальше, случись с ней что-нибудь.
Какой сегодня день?
Воскресенье.
Сегодня Влад должен привести Женю домой.
Что мне сделать?
Позвони ему. Пусть дочка останется с ним. Только ей не нужно говорить.
Какой сегодня день?
Воскресенье.
Сегодня Влад должен привести Женю домой.
Что мне сделать?
Позвони ему. Пусть дочка останется с ним. Только ей не нужно говорить.
Хорошо, не волнуйся, я все сделаю.
Он наклоняет голову и целует мои руки. Долго остается неподвижным, согревая губами и дыханием мои прохладные пальцы. Я смотрю на его темную макушку, хочу дотронутся до блестящих волос, но все еще слишком слаба.
Я так испугался, Ира, - глухо говорит он, не поднимая головы. – Я думал, что ты … я чуть с ума не сошел. Я не должен был уезжать.
Я звала тебя, когда проснулась и почувствовала, что мне плохо.
Я уехал сменить смокинг на что-то более обычное, потому что хотел забрать тебя куда-то позавтракать, хотел провести с тобой весь день.
Ты меня нашел?
Да. Открыл дверь твоим ключом, и мне сразу в нос ударил резкий запах. Я все понял. Побежал в спальню, а когда увидел тебя без сознания на полу, думал, что опоздал, - его голос сел. Он поднял голову и посмотрел на меня пронзительно и жадно, словно ему до сих пор нужно было видеть, что я жива, чтобы перебороть свой страх.
Что говорят врачи?
Все будет хорошо. Тебе капают какую-то дрянь, которая очистит организм от токсинов.
Откуда лекарства? – я знаю, какая у нас «бесплатная» медицина.
Я все нашел, не переживай. Мне сказали, что этого достаточно, ничего больше не нужно, через несколько дней тебе можно будет домой. А сегодня тебя обещали перевести из реанимации в отделение интенсивной терапии.
Он поднимается и показывает мне сумку.
Я был у тебя дома. Собрал необходимые вещи, я ведь тебя голую из дома вынес, успел только в одеяло завернуть.
О, то еще зрелище, я представляю. А что с домом?
Когда приехала скорая, я отдал ключи твоим соседям – мужичок средних лет и его жена живут через пару домов от тебя. Должны были приехать газовщики, но я уезжал за скорой, поэтому попросил его помочь. Он проследил, пока они были в доме и выясняли причины утечки, а потом отдал мне ключ. Сказали, что дело в газовой колонке.
Господи, я так и знала, - закрываю глаза, коря себя за небрежность. Всегда кажется, что беда тебя не коснется, обойдет стороной. Но никогда нельзя быть такой самоуверенной и пренебрегать очевидными знаками. Мне стоило вызвать газовщиков в ту же секунду, когда я впервые почувствовала запах газа в подсобке. Но я решила, что это случайность, как и последующие два раза.
Не переживай, все теперь будет хорошо.
Я киваю. Усталость прикрывает мне глаза прохладной рукой, я не могу противиться. Но когда Сергей встает, и я слышу скрип ножек стула, медленно шевелю сухими губами:
Не уходи, побудь со мной.
Я никуда не уйду. Всегда буду рядом. Отдохни.
Я не сплю, просто расслабленно лежу, позволяя мыслям неспешно дрейфовать. Мне хорошо, несмотря ни на что, потому что я чувствую себя счастливой из-за его присутствия, его участия, его любви. Я увидела это в его глазах сейчас. Какое лекарство может быть лучше?
Слышу его шаги, потом он останавливается и, очевидно, начинает телефонный разговор.
Алле. Привет, Влад, это Вронский. Звоню сказать что Ира в больнице…. Не пугайся, с ней все будет в порядке, просто она попросила, чтобы Женя осталась у тебя, пока ее не выпишут…. Отравление газом… Неисправная колонка, как сказали газовщики. Ее уже заменили… Она забыла сумочку на балу, я решил ей завести утром… Нет, ничего не нужно, я обо всем позаботился… Она сейчас спит, когда проснется, скажу, чтобы позвонила, если ей будет нетрудно. И еще – не говори ничего Жене, это она попросила.
Не знаю, какие чувства он испытывал сейчас, общаясь по телефону с моим бывшим мужем, но я признательна ему за этот разговор, за то, что не стал рассказывать Владу о нашей ночи, потому что мне было бы неловко. А когда я почувствовала, как он опять взял мою руку в свои крепкие, сухие и горячие ладони, я поняла, что могу доверить ему абсолютно все, включая и свою жизнь.
Как я и предполагал, в субботу меня выдернули на работу. Я знал, что это на час или полтора. Мы готовились к большой сделке, которая должна была пройти в понедельник, все основные документы уже давно были отправлены второй стороне, и лишь какие-то мелочи не давали всем спокойно вздохнуть и расслабиться.
Субботнее утро было теплым и солнечным. Женя с удовольствием скакала рядом вприпрыжку, предвкушая тот беспорядок, который устроит на моем столе и в компьютере.
Пап, а можно я поиграюсь у тебя в Angry Birds?
У меня не стоит эта игра.
А интернет у тебя есть?
Есть.
Тогда установишь?
А если мне понадобится мой компьютер, что скорее всего и произойдет?
Тогда установи мне игрушку на компьютере твоих подчиненных.
Что-то ты совсем стала балованной. Боюсь, как бы ты не превратилась в мажора, когда вырастешь.
В шоколадку?
Я смеюсь. Вряд ли моя дочка пополнит ряды золотой молодежи. Ира этого не допустит, да и я тоже постараюсь пресечь любые попытки бесцельно прожигать жизнь, тратя родительские деньги.
В офисе полно народу. Такое впечатление, будто сегодня будний день.
Инна встречает меня улыбкой.
И ты здесь?
Да, вы же вчера сами говорили, что сегодня нам следует ожидать кучу уточняющих факсов и электронных писем.
Да. Но я не говорил, что не справлюсь сам.
А этого и не нужно было говорить. Я и так знаю, что не справитесь. Здравствуй, Женя.
Привет.
Ты сегодня решила поработать с папой?
Да. Буду играть на его компьютере.
Наверное, он счастлив, - Инна бросает на меня озорной взгляд.
Не знаю. Он не очень-то хочет, чтобы я сидела за его компьютером.
Может быть, тебя отвести в соседний кабинет? Там добрые дяди пустят тебя поиграть.
Пап, можно?
А кто там, Инна?
Пришел Стас и должен подойти Леша. Она может посидеть у них, я пригляжу.
А где ваш мальчик?
Максим? С бабушкой, хотя ему очень не хотелось с ней сегодня оставаться.
Почему?
Потому что у нее нет компьютера.
А я не только люблю играть за компьютером. Я еще и на качелях люблю кататься, и в парк аттракционов ходить.
Максим тоже любит, но бабушка у нас старенькая, почти никуда не выходит, вот и приходится ему сидеть с ней дома. Иногда я сама не могу понять, кто за кем следит, - смущенно добавляет Инна.
А давайте тогда вместе сходим на качели! – выдает Женя. Я мысленно благодарю Бога за моего сообразительного, инициативного ребенка. Это замечательная возможность, наконец, вытащить Инну куда-нибудь. Дети сделают эту встречу не свиданием, а чем-то совсем нейтральным.
Даже не знаю, - она смущенно смотрит то на меня, то на Женю.
И правда, Инна, пойдем сегодня в наш торговый центр. Или в парк на лестничный городок. Нам с Женей не помешает компания.
А во сколько мы освободимся?
Думаю, часа через полтора.
Хорошо.
Я стараюсь не выдать, как рад ее согласию. Она могла бы передумать, если бы я подпрыгнул, как мальчишка, в восторге от этой маленькой победы.
У меня теплеет в груди, когда я слышу, как она возится с Женей, которая периодически забегает к ней, чтобы попросить листик и ручку, или узнать что-то очень важное из жизни аквариумных рыбок, или посмотреть, как офисная техника пищит и выдает листы бумаги с отпечатанным текстом.
Когда все дела, наконец, завершены, я тороплю Женю и подхожу к Инне.
Все, выключай компьютер, мы едем отдыхать.
Мне нужно забрать Максима, давайте договоримся, где и когда встретимся, - она смущена, но не отказывается.
Мы прямо сейчас его и заберем. И потом все вместе поедем на пиццу.
Ура! – Женя скачет, как резиновый мячик. – Я люблю пиццу!
Инна неловко садится на переднее сидение рядом со мной, Женя сзади клацает ремнями безопасности. Через несколько минут с заднего сидения уже раздается веселый щебет двух детских голосов, а Инна то и дело поворачивается к ним и нарочито строгим голосом обещает купить овсянку вместо пиццы, если они не перестанут соревноваться, кто выше подпрыгнет.
Я на какое-то время ощущаю себя так, как прежде, словно всей семьей мы едем в интересное место, чтобы отдохнуть и развлечься. Рядом со мной прекрасная женщина, к которой я неравнодушен, а ошеломляющее чувство новизны, остроты ощущений делает эти мгновения абсолютно безупречными.
Я влюблен, вокруг весна, жизнь улыбается мне снова.
У нее славный мальчишка. Не похож на нее, наверное, в отца. Они с Женей смеются и восторженно округляю глаза, когда нам приносят пиццу длинной в метр.
Я не люблю маслины.
А я – грибы.
Тогда сбросьте все это на ваши тарелки и ешьте, пока не остыло.
Чумазые рожицы перепачканы томатным соусом, Инна протягивает им обоим салфетки, сама едва успевая откусывать хрустящую корочку по бокам.