– Да, – кивнул тот, присоединяясь. – У Магдалены атласная нежная кожа...
Я скрипнула зубами. Создавалось ощущение, что меня здесь просто нет.
Мужчины нежно, но со знанием дела вымыли меня, скользя огрубевшими намыленными ладонями по груди, пощипывая соски. Отмывая и гладя распаренную кожу.
Эмилио притянул меня к себе спиной, заставив почувствовать вздыбленный член, и вымыл волосы, ополаскивая каждую прядку и игнорируя рвущийся в тело орган.
Филлипэ с таким же отрешением скользнул мне между ног, промывая складочки.
– Такая нежная, – с восторгом поделился он с другом. – Такая сладкая. Так бы и съел.
– У нас еще будет такая возможность, – хмыкнул Эмилио.
Я закатила глаза. Боже, на что я подписалась? Как мне, воспитанной на самостоятельности и независимости, выносить все это шовинистическое отношение? Надеюсь, что на неделю меня хватит. А там посмотрим.
Мужчины, наконец, закончили меня мыть и вынули из ванны, аккуратно промокнув воду мягкими полотенцами. Еще раз осмотрев мое тело, они смазали все на их взгляд проблемные места мазью и усадили меня на скамейку сохнуть, пока мылись сами.
Я рассматривала идеально сложенные мускулистые тела, по которым бежали струйки воды и начинала завидовать сама себе. Потом вспоминала, что они со мной творят и мгновенно разочаровывалась.
Так и захлебывалась слюной. Сначала от вожделения, а потом от злости.
Закончив омовение, временные мужья быстренько оделись. Практически полностью. То есть нижнее белье, брюки, рубашки и короткие мягкие сапоги. Мне же достался лишь длинный бархатный халат, отороченный кружевом. Который они с многообещающими улыбочками натянули на меня.
Так бы и стерла с их лиц эти плотоядные ухмылки! И желательно наждаком! Так, чтобы до первого этажа одни уши доехали!
– Жду не дождусь, – промурлыкал мне на ухо Филлипэ, приподнимая мою грудь на ладонях сквозь ткань. – Когда сниму с тебя это одеяние и заставлю кричать от желания.
Честное слово, мне нужно выдать даже не медаль за терпение. И не орден. Мне следует прижизненно отлить памятник в бронзе. Бюст. И подарить мне. Чтобы я этим бюстом одарила этих двух засранцев. По головам.
Меня в который раз подхватили на руки. На этот раз синеглазый. И под ревнивым взглядом Эмилио попер вниз.
Господи! Дай мне терпение, чтобы не откусить себе язык. Потому что он мне еще понадобится, когда я буду им рассказывать где, когда, сколько раз и в каких позах я видела такое к себе отношение. Конечно, я могу показать это и на пальцах. Но лучше совместить. И сделать все предельно ясно и красочно.
В столовой, оформленной светлыми панелями из полированного дерева, нас уже ждал обед, сервированный на гигантском столе. Все весьма изысканно. Фарфор, серебро, хрусталь, крахмальные салфетки.
При такой сервировке я ощутила себя девушкой в купальнике, случайно попавшей в шикарный ресторан вместо пляжного бара. Остро чувствовалось, что под шикарным халатом ничего нет, при практически полной одетости моих сотрапезников.
– А может... – открыла я рот, пока меня бережно усаживали на стул с высокой спинкой.
– Тс-с-с, Магдалена, – скользнули по моим губам пальцы Эмилио. – Хорошо воспитанные жены не разговаривают за обедом.
Судя по всему, хорошо воспитанные жены вообще не разговаривают! А в их черепной коробке гуляет эхо, потому что там после трепанации черепа нет мозга!
Я одарила обоих супругов злобным взглядом, ожесточенно жуя салфетку.
– Это плохое поведение, Магдалена, – отобрал у меня тренажер для вымещения злости Филлипэ и расстелил пожеванную салфетку на моих коленях. – Ты же хочешь соответствовать высшим стандартам нашего общества?
– Я... не... – Мне впихнули в рот орешков. – Кхе-кхе...
Вторая попытка:
– Я не... – В ход пошли курага, чернослив и дольки сухофруктов. Их мне скармливали в четыре руки. Что-то не то попало в дыхательное горло, и я, пока выкашливала, едва не посинела.
Тогда я в противовес чужому утверждению со слезами на глазах помотала головой. Напрасно.
– Какая замечательная восприимчивость к нашим устоям, – порадовался Эмилио, занимая место слева от меня. – Еще немного – и ты будешь идеальна.
Еще немного – и мне будет не для кого быть идеальной! Либо кого-то прибью, либо сама лопну от ярости!
– Согласен, – подтвердил Филлипэ, усаживаясь справа. – Лаской и убеждением можно достичь много. Лишь запастись терпением.
Счастливые! У меня это качество характера стремительно превращалось в мифическое.
– Подавайте! – крикнул синеглазый. И в столовую важно вплыл рыжик, несущий красивую супницу.
Слуга, чувствуя важность момента и явно гордясь предоставленной честью, медленно и печально наполнил наши тарелки ароматным, вкусно пахнущим варевом.
У меня активировался желудок и потребовал сейчас и немедленно. Я пошла у него на поводу и резво схватила ложку, готовясь начинать молотить обалденный густой суп.
Ложку у меня тут же отобрали.
Я начала звереть и уже открыла рот, чтобы выразить свой протест, как невозмутимый Филлипэ зачерпнул суп, чуть остудил его и поднес ложку к моим губам.
Я машинально проглотила, пытаясь сообразить – это они так изощренно издеваются или на самом деле так живут?
Если первое, то я отомщу. А если второе, то кто-то хорошо отомстил мне, когда направил меня в этот мир и вручил этим двоим. Потому что с целым миром мне не справиться. Хотя, если посвятить этому всю жизнь...
Меня накормили и промокнули губы свежей салфеткой, после чего мужчины утолили свой голод и началась новая перемена блюд.
На этот раз белобрысый принес большое серебряное блюдо с запеченной птицей и овощами. И вручил Филлипэ шикарный ножик размером с приличное мачете. Я тут же положила глаз на этот инвентарь и стала фантазировать, куда бы его приспособить.
И очень хорошо придумала. Особенно после того, как мне даже вилку не позволили взять в руки. Так пичкали: 'Открой ротик, Магдалена!', 'Пережевывай тщательнее, дорогая'.
Под конец обеда я уже кипела от злости и мечтала сначала порезать двоих шовинистов на мелкие кусочки, потом пережевать со всей тщательностью. И выплюнуть, чтобы не засорять вредными канцерогенами свой организм!
– Ты сыта, драгоценная? – обратился ко мне Эмилио, заботливо промокая губы салфеткой. В то время как Филлипэ держал наготове хрустальный бокал с травяным настоем, пока кто-то очень жадный (два экземпляра в штанах!) глушил вкусно пахнущее вино.
– Да, – пробурчала я, вся из себя в раздумьях, что же нужно за столом держать руками. Мне, конечно, приходила в голову светлая мысль, окрашенная некоторым садизмом. Но применять я ее не спешила.
– Достаточно просто кивнуть или улыбнуться, – просветил меня синеглазый, поднося к губам напиток. – Хорошо воспитанные жены употребляют очень мало слов и в основном в постели.
'Хорошо воспитанная жена' после этого чуть не откусила от ярости кусок от бокала и не написала кровавыми письменами на каменных телах мужей лозунг современной феминистки 'Врешь! Не пройдешь!'.
С таким трудом подавив внутреннее восстание эмансипированной женской натуры, я скрежетнула зубами и мотнула головой.
– Какая умница, – погладил меня по голове Эмилио. Он не знал, что очень рисковал остаться без руки. Потом плеча, потом грудной клетки – и так до пяток. Но бобер во мне еще окончательно не проснулся, хотя был гораздо ближе, чем можно было вообразить.
– Ты готов? – поинтересовался Филлипэ у друга, подхватывая меня на руки и втаскивая на второй этаж.
– Уже давно, – хохотнул тот, неотступно следуя за нами.
И что-то мне все это не нравилось. Потому что в глазах мужиков горело предвкушение, которое меня пугало до чертиков.
Меня донесли до места использования, поставили на ковер и...
– Магдале-ена, – жарко шепнул Эмилио, начиная стаскивать с меня халат и намеренно касаясь там, где это совсем не требовалось.
– Хорошая, славная девочка, – проурчал Филлипэ, обхватывая сзади и прижимаясь носом в ложбинку за моей ушной раковиной.
Вырваться не было никакой возможности. Держали меня крепко-накрепко. Зажали своими телами, как тисками, и сейчас с упорством, достойным самых высокопородных ослов, закручивали гайки.
Мне вспомнился наказ шефа на работе, когда мы готовили заказ для клиента: 'Изнасилуй, а потом уговаривай!'. Что-то похожее на это происходило и сейчас.
Холодный страх пробежался мириадами игл по моему позвоночнику, потому что в аметистовых и кобальтовых глазах зажегся нездоровый азарт. Мальчики созрели до второго акта драмы. Пришла пора печальной саги про десантника Тузика и боевую подругу – грелку.
Потому что Эмилио, как фокусник, откуда-то выудил склянку с мазью и очень упорно подбирался туда, где еще не ступала нога... пардон, не проникал член.
Внутри меня сражались два чувства: огромный интерес к происходящему, сплавленный с огромнейшим искушением, и страх боли, переходящий в мышечный зажим.
– Магдале-ена... – этот низкий свистящий шепот поднял все волоски на моем теле дыбом. Жадные руки захватнически шарили по телу. Мои мужчины, оба, спустились на колени, раздевая меня внизу и в то же время целуя и лаская мой живот, бедра и ноги. Блин, и удрать сложно – и жить тяжело!
Я напряженно выдохнула, переступив с ноги на ногу.
Мужчины, отбросив в сторону уже ненужный халат, начали раздеваться сами, но по очереди, не выпуская меня из жадных рук. И, против обыкновения, в постель не спешили.
– Дорогая, – шепнул Эмилио, целуя мне плечи. – В спальне ты можешь говорить, что угодно и сколько угодно. Здесь не работают ни воспитание, ни приличия!
Я открыла рот, чтобы донести до них, как страшно далеки они от народа и что у них назревает кризис власти, но бдительный Филлипэ закрыл мне рот поцелуем.
Понятно! Говори все, что хочешь, но про себя. Мудрое решение.
– А теперь, милая говорливая жена, – прошептал мне в ухо Филлипэ, отрываясь от моих губ. – Давай на этот раз попробуем стоя, – и шагнул к стене, прижимаясь грудью к моей спине и касаясь кончиком своего орудия входа в лоно.
Пугающее начало. Перед глазами замелькали кадры немецкой порнушки. Я задергалась.
Эмилио опустился на колени и чуть отодвинул меня от стены, зажав руками мои бедра и целуя живот и лобок.
Пипец! Сейчас немного поиграют с добычей, прежде чем разыграется драма с двумя членами и одним актом: 'Прощай, Маруся Климова! Два кола – и ни одного любимого!'. Повторения на 'бис' не будет по причине скоропостижной кончины одного из исполнителей!
Синеглазый прошелся пальцами по моей груди, вызывая стон удовольствия, и слегка перегнул, наклоняя вперед, а аметистовоглазый спустился поцелуями еще ниже, слегка раздвигая мои ноги и достигая клитора. Меня выгнуло дугой.
Этим воспользовался Фил и начал медленное вторжение. Через пару секунд я не выдержала и застонала, а вскоре и закричала. Просто контраст ощущений члена сзади и языка на клиторе спереди... убийственное сочетание.
Все начиналось тягуче-медленно, сладко до потери пульса.
– Бы... – начала я, но мою голову мгновенно уложил себе на плечо Филлипэ и припал к губам, самодовольно хмыкнув. Он прекрасно понял, о чем я хотела попросить, но даже и не подумал этого делать. Зато Эмо усилил нажим языка, заставляя меня стонать в рот синеглазого.
Я отстранилась от поцелуя и уперлась в стену руками, потому что ноги подкашивались и все вокруг плыло. Опустив голову, я увидела, как Эмилио вылизывает меня, рукой лаская свой возбужденный член. И начался второй раунд: 'Умру ли от возбуждения, или оргазм уже не за горами'.
Соски стояли и были чувствительными до безобразия. От нежных рук Филлипэ на них вниз текли интенсивные волны удовольствия, заставляя теснее сжимать таранящий меня пенис. Во рту пересохло. Внутри горел неугасимый пожар.
Я выгнулась, потираясь попкой о синеглазого, и прижала голову Эмилио к себе, запустив жадные руки ему в волосы. И мужики сорвались с катушек.
С предельно наглым, самодовольным смешком Филлипэ наклонился и поставил меня на четвереньки, а сам нагнулся надо мной, прикусывая загривок. Эмилио наоборот, встал, мягко тыкаясь мне в рот эрегированным пенисом.
После невероятно возбуждающего вида ласкающего самого себя Эмо отказаться ощутить его вкус я просто не могла.
И опять понеслась наша тройка по просторам чужой родины...
Бедная моя целомудренная натура, прощай. Ты была дорога мне как память. Я увязла в пучине разврата, и мне там понравилось!
Так что я, пожалуй, немного потону в этой трясине порока. И если не вернусь, то считайте – я пала в неравном бою с моралью.
Дальше мои мозги ушли погулять и в этой восхитительной оргии участвовало лишь мое тело.
Меня брали спереди и сзади одновременно, брали медленно и быстро, чуть входя или вколачиваясь на всю длину. Распаленные мужчины сворачивали и разворачивали меня всеми способами, как им только хотелось.
Входили и выходили из моего тела под любым углом, брали жестко и ласково, медленно и быстро, рывками. Мне было все равно. У меня перед глазами стоял ласкающий себя Эмилио и это напрочь срывало крышу. Такое чувство, словно я угодила в циклон, смерч, ужасную бурю!
Боли не было. Никакой. То ли за счет особенной смазки, которой мои мужчины намазывали этим вечером себя особенно тщательно, то ли за счет дикого, неимоверного возбуждения, которое выбросило у меня в кровь столько адреналина и прочих естественных обезболивающих, что их хватило бы на полк тяжелораненых – не знаю.
Признаюсь в одном: когда стоит волна возбуждения такой силы, анальный секс – это здорово! И пусть даже я потом еще пару дней не смогу нормально присесть, оно того стоило.
– Спи, сладкая, – наконец мужчины угомонились и зажали меня с обеих сторон. – Тебе понадобятся силы завтра.
Утром мне понадобились не силы, мне была нужна аптечка и желательно размером со Скорую Помощь. Болело все, даже то, что болеть не могло по определению. Только к сожалению, оно об этом не ведало и все равно болело.
– Сейчас тебе будет легче, – заверил меня Филлипэ, намазывая от макушки до пяток лечебным бальзамом.
Соврал. 'Сейчас' не наступило даже через пару часов.
– Как ты себя чувствуешь? – волновался Эмилио, пытаясь запихать в меня масло, разведенное в сливках.
– Как будто меня изнасиловал поезд, – буркнула я, утыкаясь в подушку. – Причем, на мне отметились все вагоны, прихватив с собой рельсы и шпалы. А после того, как все это надругалось надо мной в особо извращенной форме, меня переехало паровозом!
– Не знаю, что такое поезд, – встрял Филлипэ. – Но давай я еще раз все смажу и помассирую.
– Хочешь, покажу? – подняла я лицо и злобно зыркнула на виновников моего нынешнего состояния. – Сначала раскатаю под пирожок, а потом спою песенку: 'Дружок, хочешь я расскажу тебе сказку?'
– Ты просто устала, – убеждал меня Эмилио спустя пару часов, притащив мне мед, разведенный в сливках. – Тебе следует поесть и сразу полегчает.
Я одним глазом заглянула в чашку, получила гипергликемическую кому и жалобно простонала, давя на неизвестного им зверя – совесть:
– А мяса можно?
Тут возмутился отиравшийся рядом Филлипэ:
– Ты с ума сошла! В твоем состоянии нельзя есть такую тяжелую пищу!
– Почему? – закряхтела я, поворачиваясь, чтобы этот засранец посмотрел мне прямо в глаза и увидел в них свой приговор.
– Потому что, если ты больна – следует употреблять легкие продукты, – присел рядом Филлипэ. – А если беременна, то тем более нужно принимать питательные вещества.
– Диетолог с хреном, – пробурчала я, но военную тайну по поводу невозможности забеременеть не выдала.
– Хорошо воспитанные жены, – нравоучительно сказал Эмилио, уговаривая съесть меня творог, залитый сливками. – Не грубят, послушно открывают ротик и молчат, когда не находятся в кровати. Помнишь, о чем мы договаривались?
Я выразительно показала взглядом на то, на чем лежала.
– В кровати с мужем, – поправился мужчина, подсовывая мне стакан со сливками, от которых меня просто мутило.
Я тяжело вздохнула, мысленно убедила себя, что у меня разгрузочный день, легла на спину, сложила на груди руки и закрыла глаза.
Мужчины выдержали меня в такой позе минут пятнадцать. После чего попытались выкопать у меня сознательность:
– В твоем состоянии нужно есть! – убеждал меня Эмилио.
– Магдалена, ты обещала быть послушной, – напоминал Филлипэ.
Я не реагировала. Мне и так было хорошо. Еще бы мухобойку, чтобы прихлопнуть двух активно жужжащих рядом надоед – вот был бы кайф!
И я мужественно держалась дальше.
Через сутки у меня все отошло и перестало болеть. Зато заболели временные мужья. Как оказалось, идиотизм классический, параноидальный – не лечится. Поэтому я вздохнула и восстала с кровати к вящей радости мужа... мужей.
И дальше начался натуральный кошмар! Шесть дней непрекращающегося секса, во время которого меня крутили, как гуттаперчевую куклу, но, правда, не перебарщивая.
Все остальное время меня носили на руках, кормили, купали. Трижды в день выносили на лужайку дышать свежим воздухом. И все это молча! Потому что хорошо воспитанные жены не открывают рот, кроме как для орального ублажения мужа!