ВОЛШЕБНЫЙ ПРИБОРЧИК
Торец пятиэтажной «хрущевки», обращённый к улице, был украшен вместо окон огромным, во всю стену плакатом. Владимир Ильич, изображённый на нём в своей фирменной кепке, пальто и галстуке в белый горошек, взирал на меня свысока, и лёгкая укоризна сквозила в его взгляде. Для этого, надо сказать, у него имелись все основания: за пятнадцать минут до одиннадцати часов утра я, комсомолец и староста группы, не находился бок о бок с товарищами в аудитории, постигая азы марксистско-ленинской философии, а банально стоял в очереди перед дверями винно-водочного магазина и ждал открытия заведения*.
* Вино-водочные магазины в советское время продавали свою продукцию, начиная с 11-ти часов утра.
Чувство стыда перед Ильичом захлёстывало меня, но другого выхода я не видел и надеялся, что вождь отнесётся с пониманием к ситуации. Сегодня, тридцать первого декабря, если и был шанс запастись выпивкой на Новый Год, то только с утра, а появляться в магазине после занятий можно будет лишь с одной целью — поиграть там в футбол. Блюсти абсолютно трезвый образ жизни мы к тому времени ещё не научились, несмотря на все усилия Партии и Правительства.
В числе прочих граждан, принимавших участие в осаде заведения, со мной томились пятеро однокурсников, преимущественно спортивного телосложения. Их выбор в качестве моих попутчиков был не случаен. По сути дела мы являлись официальной делегацией факультета, готовой любыми средствами отстоять своё право на шампанское и водку, даже если для этого потребуется вступить в неравный бой с посланниками других цивилизаций. Каждый из нас держал в руках по две обширных сумки, а мой кошелек вмещал сразу несколько десятков стипендий.
Ровно в одиннадцать часов отворилась дверь, и толпа, словно по залпу «Авроры», хлынула в помещение, сметая на своем пути и сторожа, отодвинувшего засов, и грузчиков, не успевших скрыться в подсобке, и зазевавшуюся продавщицу. К счастью, взятие магазина получилось более скоротечным, чем штурм Зимнего, и оттого менее кровопролитным. Вшестером мы навалились на прилавок, оттесняя конкурентов, и уже через несколько минут вырвались на свободу без единой потери в живой силе и технике.
Следующей нашей боевой задачей стало пронести товар на территорию врага, то есть в общежитие, но и с ней мы справились играючи. Пока двое из нас отвлекали вахтёршу бабу Клаву разговорами об её героической молодости, четверо других пронесли сумки и распределили товар по комнатам заказчиков. Далее драгоценные бутылки были надежно укрыты от посторонних глаз: в куче грязных носков под шифоньером, в тубусах или в холодильнике, среди многочисленных пакетов с вермишелью.
По завершении всех этих хлопот часы показали двенадцать. Не ночи, к слову сказать. Это означало, что я ещё успею на парочку лекций, а также, что более важно, краешком глаза взгляну на расписание экзаменов, которое грозился вывесить деканат.
Так я и поступил. Полтора часа подремал на «сопромате», давая организму отдохнуть перед ночными бдениями, получил в зачётку последний необходимый автограф от «англичанки» и в компании других любопытствующих очутился перед доской объявлений деканата. Слово своё они сдержали — там уже висел лист ватмана с необходимой информацией. Я быстро нашёл свою группу и вонзил палец в первое перекрестие. У меня получилось следующее: четвёртое января, математика.
- Какая же ты сволочь после этого, Дедушка Мороз! – сказал я вслух.
Экзамен четвёртого января — это уже само по себе свинство и садизм, а тут ещё эта математика...
Не далее, как вчера, у меня состоялся с преподавателем данной дисциплины серьёзный мужской разговор, и каждое его слово до сих пор звенело в моих ушах.
- Трудно вам на экзамене придётся, молодой человек, - сказал он для затравки.
- Это почему же? – очень натурально удивился я, и он охотно пояснил:
- Ходили вы на мои лекции, прямо скажем, нерегулярно. Мне даже вашего лица запомнить не удалось. При этом говорят, вы — староста?
Бил он профессионально, в самую точку. Я попытался в ответ «включить дурака».
- Как же так? Я ходил! Это многие могут подтвердить! А то, что вы меня не замечали, так я все время сидел за колонной!
Он отрицательно помотал головой.
- Не получается.
- Что не получается? – не понял я.
- У меня «за колонной» уже человек сорок набралось. Там столько не поместится. Если не верите, можем провести научный эксперимент.
Он победоносно посмотрел на меня, но сдаваться при первых же трудностях — не мой принцип.
- Они врут! – воскликнул я, стремясь тем самым убить сразу двух зайцев: намекнуть на собственную честность и подсказать старшему товарищу, где в его подсчётах кроется ошибка.
Однако «математик» не повёлся.
- Возможно, - произнёс он как бы в задумчивости. - Но мне некогда разбираться в таких тонкостях. Тут ведь, как в автобусе: набрался полный — и поехали. А что за бортом иногда остаются уважаемые люди, так то — неизбежные издержки и погрешности системы.
И вот теперь, мало того, что математика, так ещё и четвертого числа. Первого проснемся ближе к вечеру, отметить праздник нужно будет. Второго — опять похмелье. Третьего — плавный выход из штопора. Четвёртого — экзамен. А готовиться когда?
***
В совершенно подавленном настроении я вернулся в родную общагу. В комнате нас жило четверо, но сейчас только один из троих моих сокамерников, Валька, находился там и что-то паял, высунув от удовольствия язык и отмахиваясь от голубоватого дымка, порождённого канифолью.
Здесь требуется пояснить, что Валька был в некоторой степени вундеркиндом, очкариком и отличником. Обычно в наших суровых краях таких начинают бить ещё в первом классе школы, и процесс этот иногда затягивается до самой их смерти, но на Вальку этот закон природы не распространялся. Внешне щуплый и хилый, он мог дать фору любому бультерьеру по части железной хватки, поэтому он пользовался всеобщим уважением, а дорогу ему переходили только незнакомые и только один раз. В общем, других недостатков, кроме хорошей учебы, за ним не значилось: выпивал и закусывал он наравне со всеми, от девочек не шарахался, в деканат не стучал.
Заметив моё состояние, он не стал спрашивать о его причинах. Я буквально увидел, как его гениальный глаз превратился на мгновенье в калькулятор, который тут же произвёл необходимые логические вычисления и сам до всего дошёл без всяких вопросов.
- Проблемы? – спросил он, как всякий воспитанный мальчик.
- Угу, - подтвердил я.
- Ещё пара недель, и их не будет.
С этими словами он выдернул шнур паяльника из розетки и полюбовался на получившееся радиотехническое устройство.
- Что это? – машинально спросил я.
- Да так. Ерунда.
- А по тебе не скажешь, - решил я продемонстрировать собственную проницательность. - Судя по твоему лицу, ты сегодня напаял, как минимум, на Нобелевку.
Валькины линзы сверкнули, как бенгальские огни. Он оценивающе посмотрел на меня, отложил штуковину в сторону и сказал:
- Ты не представляешь, насколько близки к истине твои слова.
Пока я думал, какое выражение придать своей физиономии, он взял обыкновенный спичечный коробок, вытряхнул из него содержимое, проделал сбоку небольшое отверстие и затолкал туда своё детище.
- Мне почему-то всегда казалось, что если кому-то я и расскажу о своём изобретении, то только тебе, - бросил он мне леща. – В тебе есть что-то такое...
- Располагающее к доверию? – попытался подсказать я, но не угадал.
- Да нет же! – отмахнулся Валька. – Я бы сказал, здоровое такое сумасшествие.
Кажется, это комплимент.
- Колись давай! – сдался я, и Валька с готовностью изложил мне суть дела, предварив лекцию теоретическим введением.
- Мысль человека, - нагло заявил он среди всего прочего, – это те же электромагнитные волны. Просто они слишком слабы, и уловить их может только тот, кто их производит. Но представь себе, если бы их можно было усилить!
- Телепатия какая-то! – отреагировал я.
- Если тебе так удобней понять, то ради Бога. Мой прибор выполняет сразу две функции: он ловит исходный сигнал и усиливает его.
- И? Другие начинают «слышать», что я думаю?
- Не совсем. Они «слышат», но принимают эти мысли за свои. Конечно, с учётом внутренней интерпретации.
- Ты ещё скажи: испорченности.
- Можно и так.
Его взгляд красноречиво предлагал мне высказываться на заданную тему. Прокрутив в голове пару-тройку возражений, я понял, что уже вращаюсь в заданном Валькой пространстве, и вне зависимости от того, что сейчас скажу, проиграл.
И тут я взорвался.
- Блин! Валька! Зачем тебе прибор? Ты и так можешь запудрить мозги, кому угодно!
- Не веришь, - с сожалением произнёс изобретатель.
Нет, у него не получится меня провести. Пусть даёт мотивированный ответ по существу. И я набросился на него всерьёз:
- Откуда ты знаешь, на какой частоте работает мой мозг? Откуда тебе известно, что ты усиливаешь именно мои мысли, а не магнитные бури, пришедшие из космоса? Почему ты вообще решил, что этот твой прибор хоть что-то делает, кроме пустого пожирания электричества? А?
Но Валька был абсолютно спокоен.
- Помнишь, я рассказывал о своём отце? – спросил он.
- Ну?
- Теме устройства человеческого мозга посвящена его кандидатская диссертация. Впрочем, и докторская тоже.
- А ты-то здесь причём?
- Родители всегда хотят, чтобы их дети продолжали дела, начатые ими. Я всю эту муть про серое вещество раньше азбуки знал. Просто он — медик, причём, теоретизирующий, а я — электронщик.
Надо же! У него на всё есть правдоподобный ответ.
- Собственно, из-за чего мы спорим? – продолжил Валька. – Прибор — перед тобой. Давай его испытаем. И все сомнения отпадут сами собой.
- Как? – спросил я, хотя уже всё было понятно.
- Да очень просто, - пояснил он. - Я тут подумаю о чём-нибудь, прибор усилит, а ты услышишь. – Он взял коробок в руки. - Вот видишь — я сделал сбоку отверстие. Это для сенсора. К нему нужно палец прижать, чтобы контакт с источником излучения произошёл. Вот рычаг, который питание включает. А вот здесь антенна стоит. Направлю её на тебя — и готово. Ты можешь не сомневаться: ничего предосудительного и противозаконного я не совершу. Ну, книгу, там, с места на место переложить или стакан с водой принести.
Гад! Как по нотам разыграл меня! Как в шахматы! Ведь что это получается: если я откажусь, то так никогда и не узнаю, врал он или нет. А если соглашусь...
Тут мне показалось, что я нащупал верную стратегию.
- А ты уверен, - задиристо сказал я, - что твой прибор безопасен для здоровья? Может, он на мозги пагубно влияет? Ты бы хоть на крысах его сначала испытал, а то сразу другу предлагаешь.
- И что я крысе скажу?
- Тапочки принести. Слушай! - меня вдруг осенило и сразу же понесло. - Это же может получиться новый метод дрессировки!
- У животных всё устроено по-другому, - грустно сказал Валька. - Ладно. Замяли.
Он взял коробок, положил его к себе в тумбочку и наигранно улыбнулся.
- Обычный путь простого русского Кулибина — недоверие друзей и происки врагов.
Разговор, зашедший в тупик, мы за ненадобностью закрыли и перешли к более прозаическим вещам.
***
Общага бурлила. По коридорам сновала молодёжь с горячими кастрюлями, из комнат доносилась музыка, поспешно сервировались столы. Попадались неопытные первокурсники, уже принявшие ударную дозу и теперь вряд ли способные дотянуть до полуночи. Парочка дежурных преподавателей, назначенных деканатом, отстранённо наблюдала за всеми этими приготовлениями, не в силах хоть как-то повлиять на известный заранее итог.
Меня командировали на кухню с тазиком почищенной картошки и полиэтиленовым пакетом сала под мышкой, чтобы превратить их во что-нибудь съедобное при помощи огня и поварского мастерства. Отвоевав себе конфорку, я поставил на неё сковороду, а сам принялся шинковать сало.
И в это время на кухню зашла ОНА.
Моя смерть, наступившая вслед за этим, была молниеносной и неотвратимой. Словно я внезапно разучился дышать. Словно из меня выдернули позвоночник. Из приятных ощущений запомнилось одно: сладкая истома в груди, похожая, вероятно, на ту, которую чувствует праведник перед вознесением на небо.
- Горит, - сказала она, кивая на дымящиеся шкварки, и мне вдруг стало ужасно стыдно.
«Вдруг она не ест свинину!» - панически пронеслось в голове.
Одним быстрым движением я похоронил сало под грудой картофельной соломки и встал по стойке смирно.
Скорее всего, с такой реакцией на своё присутствие она сталкивалась впервые. Смущённо косясь в мою сторону, она сделала несколько безуспешных попыток зажечь фитиль, пока я не сообразил, что мне представился шанс проявить себя с лучшей стороны. Без всяких предисловий я грубо оттолкнул её от плиты и совершил это маленькое чудо, опалив себе шерсть на пальцах и бровях.
- Спасибо, - одними губами произнесла она.
Видимо, ожидая ещё каких-либо подвигов с моей стороны, она выдержала небольшую паузу, после чего обратилась к своим хлопотам. Я же занялся изучением аромата её духов. Перейти к следующему этапу наших отношений мне мешала врожденная скромность, и к тому же мозг категорически отказывался генерировать речь.
Ни названия, ни внешнего вида её блюда в моей памяти не сохранилось. Помню только, что его приготовление заняло меньше времени, чем у меня. В последний раз напомнив, что пора помешать картошку, она собрала свои принадлежности и удалилась. Пришлось выглянуть в коридор, чтобы проследить, в какую комнату она зайдёт.
Сделано.
Вернувшись со сковородой углей в свою комнату, я получил заслуженный нагоняй от товарищей. Никто, тем не менее, выбрасывать продукты не собирался, и мы уселись вокруг испорченного лакомства, наполнив водкой гранёные стаканы. Не по-фронтовому, до краев, а только на пару пальцев, чтобы распределить силы равномерно на всю ночь.
После третьей у меня созрел один сногсшибательный план.
Суть его состояла в следующем. Во-первых, больше не пить. Во-вторых, когда в полночь начнётся дискотека в «молельной комнате», как мы ласково называли «красный уголок», пойти туда и пригласить её на танец. В-третьих, узнать её имя и взамен сообщить своё. В-четвёртых, если и не произвести на неё положительное впечатление, то хотя бы обворожить.
Не отступая от намеченного плана ни на йоту, я спустился вниз, едва отгремела шампанская полуночная канонада с всеобщим братанием, и затаился в толпе танцующих.
Ждать пришлось недолго. Одетая в костюм Золушки на балу у короля и такая же прекрасная, она вошла в зал в сопровождении подружек. Мои ставшие вдруг поразительно зоркими глаза вцепились в неё мертвой хваткой и не отпускали до тех самых пор, пока не объявили «медляк».
Если она откажет мне, то пойду и утоплюсь в общем душе! Благо, глубина там приличная.
Я вырос возле неё могучей неотёсанной скалой и произнёс басом, которого у меня отродясь не было:
- Разрешите вас пригласить?
Узнав меня и услышав, наконец, мой голос, она даже как-то обрадовалась. Кивнула в знак согласия, и мы отработали с ней первый тур. Сказать по правде, здесь я несколько отошёл от плана и, вместо того, чтобы представиться, доложил ей сразу несколько вещей о себе: размер бицепсов, средний бал аттестата, кулинарные привязанности и список детских болезней. Где-то на середине списка она явно заскучала, и мне пришлось резко сменить тему, пересказав ей биографию Брюса Ли.
Уж и не знаю, эта история, или какая другая не понравилась ей больше всего, только по завершении танца на её лице отразилась некоторая растерянность. Раздосадованный на себя, я вернул её подружкам, а сам отошёл в сторону, чтобы проанализировать допущенные промахи. И в том состоял мой очередной просчёт.
Едва я выпустил её из рук, как к ней тут же приклеился Пашка. Честно скажу, против него у меня шансов не было никаких. Нет, у меня достоинств предостаточно, я не комплексую по этому поводу, но если для изготовления Пашки привлекался ювелир, то по моему поводу позвали плотника. Он сделал три взмаха топором и на том посчитал процесс законченным.
В общем, навис он над моей любимой, как коршун над цыплёнком. Когти свои острые наружу выставил, перья распушил. Оставался, конечно, ещё вариант — испортить ему физиономию, но силовые методы в нашей среде не слишком приветствовались. Мы же будущая интеллигенция всё-таки.
И тогда я принял единственно правильное решение — напиться.
Поднявшись к себе на второй этаж, я первым делом проверил под Валькиной кроватью в углу, где хранилась заначка — пусто. Значит, праздник удался. В комнате никого не было, если не считать незнакомого парня, сладко спящего на моем ложе, и я пошел проведать соседей, чтобы поздравить их и как бы невзначай «упасть на хвост». Но и там меня постигло разочарование.
Ничего другого не оставалось, как вернуться домой и плюхнуться на Валькину кровать. Парня я беспокоить не стал, следуя неписанному студенческому кодексу чести.
Лёжа на спине, я в равнодушном бессилии разглядывал царивший в комнате бардак: пустую сковороду, исцарапанную вилками, ряд выполнивших свою роль бутылок под столом, упавшую вешалку, грязную ложку, торчащую из недр магнитофона. Репродукция картины Дали, висевшая на стене, сменилась голой красоткой, а потом мой взгляд скользнул по тумбочке и упал на паяльник. Какая-то смутная мысль пробежала по дну моего сознания, и я вдруг вскочил на кровати, словно ошпаренный.
Прибор!
Дрожащими руками начинающего преступника, я открыл Валькины закрома и сразу увидел его. Обыкновенный спичечный коробок. С одного боку — рычажок включения, с другого — сенсор. Спереди — излучатель. Всё, как он рассказывал. Сердце бешено колотилось в моей груди.