Майя. Подаю. Вы ни в чем не виноваты.
Терновников. Непонятная вы девушка. За то и любил. И на вечную разлуку с крайней тоской заявляю вам: любил, как мог. (Уходит.)
Майя. Наконец вспомнила, о чем я хотела с тобой поговорить. У меня из бумаг в чемодане пропали два письма.
Клара. Эти письма имеют для тебя ценность?
Майя. Огромную.
Клара. Да?
Майя. Безмерную.
Клара. А вот поделиться со мной не хочешь.
Майя. Это невозможно.
Клара. Но объясни мне, почему?!
Майя. Почему никто не видит, как распускаются цветы, как создается колос, как возникает буря!
Клара. А если не цветы? А если грибы?
Майя. Мне начинает казаться, что ты за мной подглядывала.
Клара. Вот твои письма… смотри.
Майя. Откуда они взялись?
Клара. Разбрасывать не надо.
Майя. Ты читала? Умоляю тебя, не рассказывай… даже после того как я отсюда уеду. Может быть, это первое и последнее в жизни…
Клара. Неужели ты с ним живешь?!
Майя. Какая ты… какая ты несчастная!
В дверях появляются Ксения Петровна и Дононов.
Ксения Петровна. Скажите, девушки, кто из вас двоих состоит в отношениях с моим мужем?
Дононов. Ксения Петровна. Я не хотел бы… очень не хотел бы. Я там побуду, во дворе… Не обижайтесь. (Уходит.)
Ксения Петровна. Я повторяю, девушки, кто из вас состоит в отношениях с моим мужем?
Клара. Кто вы? Что вам нужно?
Ксения Петровна. Мне нужно потолковать с той из вас, которая состоит в отношениях с моим мужем Димитрием Алексеевичем Суходоловым.
Клара. В каких отношениях?
Ксения Петровна. В каких?! В определенных. Жену на пустое место не меняют… ее меняют на кого-то.
Клара. Что ж будем делать, Майя… говори.
Майя. У меня никаких отношений.
Ксения Петровна (приблизившись к Майе). Очень приятно… хоть посмотреть вблизи. Такой именно я тебя и представляла. Он к таким неравнодушен, к чистеньким. Как же это — нет отношений, а? Ты ведь готова сквозь землю провалиться передо мной. Когда у женщины с мужчиной ничего нет, она козырем держится. А ты потешилась с чужим мужем — теперь на его законную супругу смотреть жутко. Не бойся, за косы волочить не стану. Мы культурно с тобой разойдемся. Но все-таки ты давай говори.
Майя. У меня нет никаких отношений.
Ксения Петровна (берет со стола письмо, которое давно заметила). А это что? Чей почерк? Его почерк. (Читает.) «Песня моя!» Батюшки! Он ее песней зовет. Какая глупость! В трезвом виде он не мог бы выдумать, значит, пьяный писал. Так оно и водится. Где девки — там и выпивка.
Клара. А вы, мадам, однако, прекратите эти выражения.
Ксения Петровна. Извините, не буду, увлеклась. Значит, тебя, дорогая, зовут Майей. Будем считать, что мы теперь лично знакомы. Не хочу бранить тебя, потому что ты девушка интеллигентная. Тебе будет больно. Но ты должна понять, как девушка интеллигентная, насколько больно мне доказывать перед тобой свои права. Лучше всего для нас обеих — культурно и мирно пресечь эту историю. Если ты не хочешь, чтобы тебя отсюда выслали с позором и не прислали следом за тобой позорной характеристики, то в течение суток соберись и уезжай отсюда.
Клара. Вы права не имеете. Бывало, высылали. Теперь такие беззакония не пройдут.
Ксения Петровна. А ты кто такая?
Клара. Человек… подруга.
Ксения Петровна. Ах подруга… Уж не ты ли та подруга, которая стащила письма Суходолова у своей подруги, то есть у нее, и носилась с ними по городу?
Майя. Клара?! Ведь мне казалось!
Ксения Петровна. Зачем же ты таскала чужие письма?! И Суходолова позорила…
Клара. Мною руководили высокие принципиальные соображения. Я считала…
Ксения Петровна. А за мужа бороться — это не принципиальные соображения?! Она «считала»… Закройся!
Майя. Вам за своего мужа бороться нечего. По-моему, он не собирался вас оставить.
Ксения Петровна. Что ж ты святую невинность из себя корчишь?.. Или для того, чтоб чистенькой казаться?.. «Не оставит». Давно оставил.
Майя. Я этого не знаю и не узнавала. А письма… ну так что ж… Неужели он лишен права переписки? Но вы уж сами с него спрашивайте, в чем он виноват, а ко мне, пожалуйста, больше никогда не приходите. Уеду я в тот день, в который мне надо. И вот что… вы лучше уйдите, очень прошу вас. Я сделаю что-нибудь ненужное, ужасное, если вы не уйдете! Обе… обе…
В дверях появляется почтальон.
Почтальон. Майя Сергеевна, вам письмецо.
Ксения Петровна. Местное?
Почтальон. Да, местное…
Майя (берет письмо). Благодарю.
Почтальон. Уезжаете от нас, Майя Сергеевна?
Майя. Да, нынче в ночь, с экспрессом.
Почтальон. Счастливо вам. Может быть, еще наведаетесь к нам. (Уходит.)
Ксения Петровна. Читайте, дорогая. Я не уйду, покуда не узнаю, что он вам пишет.
Майя. Да, я прочту, конечно. (Читает молча). Узнать хотите! Нате! (Бросает ей письмо.) И уйдите!
Клара (в испуге). Майя!..
Майя. Уйдите обе…
Клара. Маечка, прости.
Майя. Обе… обе… (Уходит.)
Следом за ней — Клара.
Ксения Петровна (долго читает письмо). Значит, правда, она уезжает… типичное прощальное письмо. Но неужели правда? Неужели он с нею в отношениях не состоял?! Вот так новость! (До крика). Что я наделала, дура окаянная!
Вбегает Дононов.
Дононов. Что с вами, уважаемая Ксения Петровна?!
Ксения Петровна. Читайте! (Бросает ему письмо.)
Дононов. Вот удивительно, я суходоловский почерк только по резолюциям знал.
Ксения Петровна. Читайте же!..
Дононов. Читаю, читаю… Что-то неинтересное… «Благословляю вас на чистый, честный жизни путь…». Благословляет… Правильно, конечно. Полюбить желает… семью создать… Я, Ксения Петровна, ничего не понимаю.
Ксения Петровна. Ах, уважаемый, чего же тут не понимать! Суходолов приглашает ее на первое и последнее свидание. Тут это черным по белому написано. Он желает с нею повидаться в последний раз перед ее отъездом. И значит, между ними не было никаких отношений?! Это же другое… пострашнее.
Дононов. Почему же, Ксения Петровна? Не было, и хорошо… и, как говорит молодежь, замнем.
Ксения Петровна. Сказать легко! Но мы же сами толкали его в чужие объятия…
Дононов. То есть как это — мы? Может быть, дифференцируем?
Ксения Петровна. Мы толкали, мы его мучили… Мы, мы, мы! А спросите теперь, за что мы человека мучили, — сказать будет нечего. Если по правде говорить, то я, простая баба, не в меру увлекалась домашним бытом. А вы окончили какую-то общественную академию[12]. Вас Суходолов боялся.
Дононов. Тихо… тихо… Мучили… действительно! Распишемся.
Ксения Петровна. «Распишемся»… А я одна осталась. Ведь я за вами шла, как за идейным.
Дононов. Дорогая, не шумите. И совершенно неизвестно, кто за кем шел. И вы за мной, и я за вами. Вы не плачьте, он вернется. Мы на него воздействуем.
Ксения Петровна. Спасибо вам за ваше воздействие! «Вернется»… Никогда он не вернется. Да, я плачу… Рыдать надо, а не плакать! По земле кататься… Ведь он не какой-нибудь там рядовой, замухрышка… а большой человек!
Картина третьяГлухой берег реки, именуемый Старыми причалами. Старенький пароход, мачты парусников. Вечерние фонари. Майя, перевозчик.
Перевозчик. Гуляешь, дева, или человека ждешь какого?
Майя. Жду, сторож, жду. Что спрашиваете?
Перевозчик. Наши Старые причалы — место одинокое. Вижу, ты одна. Заметно, что томишься. Подумал, может быть, тебе на тот берег переправиться надо. Я не сторож. Перевозчик.
Майя. Спасибо, перевозчик, мне ничего не надо.
Перевозчик. Ну, я мешать не стану. Запалю вот трубочку и скроюсь с глаз. Я тоже этим занимался своевременно. Климат жаркий нынче летом. Чуешь, как из тайги потягивает?.. Гарь.
Майя. Нет, не чую.
Перевозчик. Должно быть, я один чую… Жди, развлекайся… Ждешь мальчишечку? Молчок.
Майя. Нет, не мальчишечка, а муж чужой.
Перевозчик. И так бывает. Тоже простительно… ежели, конечно, дело сердечное. Не он ли машет? Ишь ты, как спешит.
Майя. Он, он.
Перевозчик. Он?! Знакомый человек. И так бывает. Тоже простительно. (Уходит.)
Появляется Суходолов.
Суходолов. Бежал, как мальчишки бегают. Самому смешно. Но что поделаешь. Поехал на свидание и тут же повернул назад. Самолет пришлось отправить на тайгу… где-то тайга горит. Здравствуйте, моя дорогая, не сердитесь.
Майя. Нет, я не сержусь, но возвращаться — плохой признак. Вы не верите?
Суходолов. Пустяки. У меня весь день прекрасное настроение, и никакие признаки его не разобьют.
Майя. Чему же вы так радуетесь?
Суходолов. Тому, что ждал увидеть вас, а теперь тому, что вижу.
Майя. А зачем видеть-то, Димитрий Алексеевич?
Суходолов. Ни за чем.
Майя. Опять, как в первый раз… я на всю жизнь запомнила. Но так не может быть! Где-то в душе должно быть желание какое-то, какая-то цель… не знаю что, но есть же что-то.
Суходолов. О милая, конечно, есть! Могучее желание увидеть ваши юные глаза, послушать, как вы говорите, прикоснуться к вашему плечу… и еще тысяча вещей, от которых невыразимо бьется сердце. А попросту… попросту я хотел проститься с вами.
Майя. Димитрий Алексеевич, вам нельзя со мной встречаться?
Суходолов. Вопроса не понимаю. О чем вы говорите?
Майя. У вас были тяжелые неприятности… жена… и вообще. До меня дошло.
Суходолов. Каждой женщине — и моей жене тоже — трудно понять все, что со мной происходит. Нет, Майя, никакие неприятности не удержали бы меня, но дело в том, что я сам не мог… точнее, не стремился к встречам… мне ничего не надо.
Майя. Да, я знаю… только песня.
Суходолов. Только песня… сонет… я вам писал.
Майя. Сонет Петрарки… Димитрий Алексеевич, вы какой-то удивительный, вы подняли меня за облака, а я обыкновенная, и у меня есть поклонники. Я собираюсь выйти замуж.
Суходолов. Все это и не должно меня волновать.
Майя. Но ваши письма!.. Сложно, необыкновенно.
Суходолов. Нет, друг мой, все очень просто. Вот слушайте. Я вас возвысил, одухотворил, и мне это приятно, греет, очень дорого, останется до конца моей жизни. Так, понимаете? А если было бы другое, совершенно обыкновенное, то первый ваш поклонник убил бы всю мою любовь. Началась бы ревность, упреки, ссоры — и от моей Майи ничего бы не осталось. Знаем мы это сомнительное счастье стареющих Ромео с молоденькими женами.
Майя. Не заставляйте возражать… вы не стареющий.
Суходолов. Пусть так, но, Майя… вы не обижайтесь, я вовсе не хочу сказать, что вы из легкомысленных. И вообще мы с вами затеяли опасный разговор, легко обидеть друг друга. Вы поймите меня в том смысле, что в моей трудной, очень суровой жизни вы, Майя, мой подснежник.
Майя. С вами страшно. Ума можно лишиться.
Суходолов. Подснежник мой…
Майя. Димитрий Алексеевич, не надо.
Суходолов. И это пройдет, как единственный миг огромного счастья.
Майя. Вы загипнотизировали себя и меня своими письмами. Сначала вы меня выдумали, а потом поверили в свою выдумку.
Суходолов. Я люблю вас.
Майя. Не надо, Димитрий Алексеевич. Я земная.
Суходолов. Я люблю вас.
Майя. Ваш подснежник от первого прикосновения завянет, и от Майи ничего не останется.
Суходолов. Эх, дорогая, не завял бы, да вот горе, что поздно! Какая старая история, черт бы ее побрал! Я говорю вам, что удавился бы с горя, если бы моя Майя только бросила бы на кого-то не тот взгляд… Вы правы, не надо. И сгинь, моя бесценная колдунья! Смешно, наверно, поглядеть со стороны.
Майя. Вы удивительный, вас можно одухотворять.
Суходолов. А я чего хочу? Я как раз и стремлюсь к тому, чтобы мы дружески любили друг друга. Я хочу условиться с вами о том, чтоб нам переписываться, не терять друг друга из виду, иногда встречаться.
Майя. У меня будет муж, и мне влетит за это.
Суходолов. А вы ему скажите, что тут одна поэзия.
Майя. Не поверит.
Суходолов. Разве что… Когда-нибудь потом, когда все это заживет, я расскажу вам, как меня мучили за эту поэзию. Но вот и наш самолет летит. Если не сбросит вымпела — я свободен на весь вечер. Тут у меня знакомый перевозчик, возьмем лодку.
Майя. Еще и тайга должна мешать! А впрочем, к лучшему.
Суходолов (смотрит в небо). Ну что же ты, голубчик, не томи!
Майя. Будет вымпел. Вы хотите, чтоб он был.
Суходолов. Чего хочу? Пожара? Вы не представляете себе, какую опасность для нас представляет пожар в тайге.
Майя. Будет вымпел. Ваш самолет делает круг.
Суходолов. Какая неприятность!
Майя. Вот вам вымпел! Получайте…
Суходолов. Чему вы радуетесь?
Майя. Вы думаете? Я тоже думаю, что радуюсь.
Суходолов. А нам сейчас придется распрощаться… и, кто знает, может быть, мы никогда уж больше не увидимся.
Майя. Теперь я вам скажу всю правду! Только на несколько минут забудьте про вымпел, про тайгу, про все на свете… Можете?
Суходолов. Наверно… да. Скажите.
Майя. В этом «наверно, да» вы, Димитрий Алексеевич, весь как есть, бесконечно цельный человек. Я это говорю серьезно, а не из одной симпатии к вам. Я тоже цельная. И говорю вам, что я сделала бы для вас все, на что может быть способен человек, когда он любит, когда он преклоняется… Нет, не надо меня поправлять. Я говорю то именно, что хочу, что созрело в душе. Ведь вы, мой милый, писали мне, а ответа не просили. Вы как-то про меня совсем забыли…
Суходолов. Я?.. Как я мог забыть?
Майя. То есть вы помнили, но помнили как имя, как портрет, как образ и забыли, что образ этот тоже чувствует, что там кипит кровь и сердце… Милый, вы не обижайтесь. Вот и накипело. Вот я теперь и говорю, что вам той высоты не снилось, на какой вы стоите в моем воображении. И то, что вы сейчас мне говорили, делает вас еще лучше. Еще невыносимее с вами прощаться. Страшно! Страшно, что я не боюсь разрушить мое солнце, а вы боитесь. Вы боитесь будничной жизни со мной, а я эту жизнь с вами считаю праздником. Но я девчонка… обнаглела… и всякое соображение потеряла. Люблю так, что хоть топись. Но, милый мой, ведь потому вы так и дороги мне, что я для вас — одна поэзия, подснежник… А теперь прощайте… до слез… И помните, что я… словом, если позовете, все брошу, прилечу. (Уходит.)
Суходолов. Ушла… и звезды падают. Жара. Вот говорят — «запутался» и понимают под этим простую связь. Нет, когда мысли путаются с чувствами и сам не знаешь, где мысли и где чувства, когда твое сердце восстает против разума… Да о чем я бормочу?! Вернуть ее надо. Позвать сейчас же. Майя! Вернитесь, Майя!
Появляется перевозчик.
Перевозчик. Она… та Майя, мимо меня, как перепелка, с криком пролетела. Не догонишь. И доброго вечера не могу сказать. Тайга у нас запылала. Слышите, начальник?
Суходолов. Отчего же не слышать. Слышу.
Перевозчик. Повек людям тяжко расставаться.
Суходолов. Сочувствуешь?
Перевозчик. Так ведь понятно. И вот что я тебе хочу высказать… прости, что по-крестьянски «ты» говорю, я старый… Спешить не надо навеки расходиться. Ты думаешь, струну эту в сердце порвал, ан нет, она навеки осталась. А тебе рано еще в прошлое глядеть, ты гляди в будущее.
Суходолов. Рано, чалдон?! Ты тоже говоришь! Нагнать ее, вернуть? Чего молчишь? Советуй до конца. Я подчиняюсь.
Перевозчик. Как хочешь… Я только говорю, что у тебя будущего больше, чем прошлого. А ты спешишь… и она пролетела с криком неизвестно куда. Не спеши. А сейчас вертаться не советую. Едем на ту сторону. Но — твоя воля.
Суходолов. И ты в приметы веришь!
Перевозчик. А то нет. Глянь, какое зарево. Тайга горит по всему небу.
Суходолов. Верно, чалдон, подчиняюсь. Радостные вещи ты сказал. Радостно, когда у нас будущего больше, чем прошлого. (Кричит.) Эй, на том берегу, слушай! Созывайте народ к пристани! Тайга горит.
Занавес