9
Утром в пятницу Лейн, как обычно, зашла в кабинет Глэди и с удивлением увидела, что та размышляет, глядя на образцы краски и лоскутки ткани.
Глэди начала разговор в своей обычной манере. Взяв одну из планок с образцами краски, она заявила:
– Ты была права. Этот глубокий синий цвет – слишком темный для спальни Энн Беннет. Но ты была неправа, предложив взять другой оттенок. Правильнее будет пустить по стенам белые деревянные панели, на высоту примерно в метр. Это подчеркнет синий цвет и будет смотреться весьма эффектно.
– И будет стоить дороже, – напомнила Лейн. – Вы собираетесь сделать это бесплатно?
– Конечно нет. Я подброшу эту сумму в счет, который выставлю нашей графине Ля-ля-ля. Она может себе позволить оплатить его. Я по-прежнему считаю, что этот ворюга намекнул ей изъять деньги из его фонда.
– Я займусь этим, – пообещала Лейн.
– Не спеши так. Это еще не всё.
– Извините.
Глэди взяла пять квадратиков ткани.
– Мне не нравится покрывало и занавеси, которые мы забрали из старой гостевой комнаты в особняке Беннетов. Я заказала вот это. Покрывало, подушки, кроватный подзор, подзор для трюмо, занавеси и кушетку-шезлонг. У этой несчастной женщины будет прекрасная спальня.
– И все это будет включено в счет, предъявленный графине?
– Конечно. Это будет считаться процентом от того, что она получила от Беннета.
Стараясь сдержаться и не покачать головой, Лейн направилась в свой кабинет. Сейчас Глэди примется звонить своим поставщикам и терзать их, дабы убедиться, что все работы будут выполнены вовремя, а заказы прибудут без единой задержки.
Лейн знала, что это хорошая возможность для короткого телефонного звонка матери. «Мама, наверное, сейчас уже в магазине», – подумала она. Мать Лейн владела антикварным магазином в Джорджтауне и постоянно пыталась убедить дочь переехать туда, обещая, что профинансирует ей открытие собственного дизайнерского бизнеса.
Но Лейн понимала, что еще не готова к этому. «Всего минуту назад я научилась от Глэди кое-чему новому, – размышляла она. – И, кроме того, меня не привлекает жизнь рядом с отчимом».
Мать ответила на звонок сразу.
– Лейн, я как раз собиралась звонить тебе. Как Кэти?
– Отлично. Она становится настоящей маленькой художницей.
– Неудивительно.
– И я тоже в полном порядке, – добавила Лейн.
Ее мать рассмеялась.
– Веришь ли, это было моим следующим вопросом, – произнесла Элис Хармон, словно бы защищаясь.
Лейн зримо представила себе мать. Элис Хармон-Кроули была энергичной женщиной, достигшей середины шестого десятка лет. Ее волосы, когда-то такие же золотисто-каштановые, как у Лейн, теперь полностью поседели, и Элис коротко стригла их «под каре». Она не любила возиться с прической и всегда утверждала: «Можно сделать что-то более полезное, чем стоять перед зеркалом и прихорашиваться». Высокая и стройная, Элис каждый день вставала в шесть часов утра и приступала к занятиям йогой. Она вышла замуж только десять лет спустя после того, как отец Лейн погиб в авиакатастрофе. Отчим Лейн, Дуайт Кроули, вел ежедневную колонку политических новостей в «Вашингтон пост» и считался важной фигурой на местной политической арене. Они с Элис поженились как раз тогда, когда Лейн поступила в колледж. Она была рада, что мать счастлива с Дуайтом, хотя самой Лейн он не нравился. Его представление о дискуссии сводилось к фразе «я говорю, а ты слушай». «Он совсем не похож на папу», – думала она.
Дуайт и Элис были довольно известной четой среди важных шишек в Вашингтоне. И сейчас Лейн спросила:
– Ты на этой неделе была в Белом доме?
– Нет, но нас пригласили туда на следующей неделе, на ужин с испанским послом. А какие у тебя новости?
– Глэди позвонил сын Паркера Беннета. Мы работаем над таунхаусом Энн Беннет в Нью-Джерси.
– Я знаю больше десятка человек, попавшихся на удочку Беннета, – сообщила мать. – Для них это было просто ужасно. Ты познакомилась с его сыном? Многие, особенно Дуайт, считают, что он тоже участвовал в этой афере.
Лейн как раз собиралась сказать, что вечером в субботу Эрик Беннет пригласил ее на ужин, но неожиданно холодный тон матери заставил ее передумать и не поднимать эту тему. Завершив разговор, она призналась себе, что сделала ошибку, приняв приглашение Эрика Беннета. Из-за того, что таунхаус в Нью-Джерси требует дополнительной работы, ей придется ездить туда намного чаще, чем она ожидала. Она знала, что Эрик негласно работает на некую брокерскую фирму и что у него есть квартира в Манхэттене. Но одну из комнат в таунхаусе Энн обставляли для него. По словам Глэди, Эрик сообщил ей, что намерен регулярно оставаться ночевать у матери.
«Пойти с ним на ужин – не очень хорошая идея, – с тревогой думала Лейн. – Почему я не сказала ему, что занята?»
Ей не нравился ответ на этот вопрос, однако так или иначе приходилось быть честной с собой. Эрик Беннет был очень привлекательным мужчиной, и ей хотелось еще раз встретиться с ним.
«Грехи отца не должны падать на сына», – твердо решила она, и затем сосредоточилась на образцах ткани, переданных ей Глэди. Эта ткань предназначалась для отделки спальни женщины, чей муж украл пять миллиардов долларов.
* * *На заупокойной службе для Джуди, жены Рейнджера Коула, доктор Шон Каннингем сидел рядом со вдовцом. Служба проходила в часовне при крематории. Тело Джуди было кремировано, и урна с пеплом стояла в приделе, на столике, покрытом белой тканью. Рейнджер настоял на том, чтобы самому нести урну и поставить ее на столик.
Каннингему было понятно, что Рейнджер не слышит ни единого слова из всей службы. Взгляд его был неотрывно прикован к урне, и когда Рейнджер внезапно разразился рыданиями, его бессловесный плач был слышен даже за стенами часовни.
Здесь собралось человек сорок. Каннингем предполагал, что это коллеги и соседи Коулов, однако, когда служба окончилась и все вышли наружу, он опознал среди них нескольких человек, которые, как и Рейнджер, стали жертвами обмана Паркера Беннета.
Один из них, Чарльз Мэннинг, семидесятивосьмилетний адвокат на пенсии, подошел к Каннингему. Кивнув в сторону Рейнджера, крепко сжимавшего в руках урну, он сказал:
– Шон, мне кажется, Рейнджер может сотворить что-нибудь безумное. Вы что-нибудь можете сделать, чтобы помочь ему?
– Мне тоже так кажется, – согласился Каннингем. – Я намерен каждый день беседовать с ним и видеться так часто, как только смогу. Отрицание и гнев – первые стадии принятия горя. И сейчас он определенно находится на обеих стадиях.
– А какая стадия следующая?
– Подавленность. И, наконец, принятие.
Оба повернулись и прямо посмотрели на Рейнджера Коула. Лицо его теперь не выражало ничего. Он пошел прочь от друзей, которые пытались подбодрить его. Никто не пытался остановить его, сознавая, что это бесполезно, – все просто смотрели, как Рейнджер, прижимая урну к груди, сворачивает за угол и скрывается из вида.
Принятие? Шон Каннингем знал, что с Коулом этого не произойдет. Но на что – или на кого – он направит свой гнев?
Шон не знал, что Рейнджер тоже ищет ответ на этот вопрос. Слезы слепили его, он шел по улице, спотыкаясь. «Моя Джуди умерла слишком рано». Неожиданно в памяти его всплыла фраза из Библии. Око за око, зуб за зуб[5].
Теперь он знал, что собирается делать.
10
Агент ФБР Джонатан Пирс (оперативный псевдоним – Тони Руссо) – нанял автофургон, чтобы перевезти мебель, заказанную им для своего нового таунхауса. Он не хотел, чтобы новые соседи видели логотип компании, у которой он взял мебель напрокат. «Если им что-то и известно – я недавно разведен, детей нет, собираюсь открыть новый пивной ресторан здесь, в Монклере. Это послужит объяснением для моих регулярных отлучек. И даст возможность держать Энн и – в меньшей степени – Эрика Беннета под наблюдением».
Джон не сомневался, что Эрик Беннет участвовал в мошенничестве. Как иначе Паркер Беннет мог провернуть это и скрыться? Кто-то должен был пособничать ему.
В последней попытке раскрыть дело, пока оно окончательно не стало безнадежным, суд дал им ордер на прослушивание телефонов Эрика и Энн Беннет, а также на установку записывающих устройств в их жилье и около него.
Руди Шелл внедрил Джона Пирса в качества соседа Энн Беннет.
– Возможно, они скажут друг другу что-нибудь такое, что позволит нам понять, жив Паркер-старший или нет и связаны ли они как-то с этим делом. Я полагаю, что Эрик Беннет может оказаться достаточно хитер, чтобы проверить таунхаус своей матери на наличие «жучков» еще до того, как она въедет туда на следующей неделе. Выждите примерно неделю, а потом под каким-нибудь предлогом зайдите в гости и установите подслушивающие устройства.
11
Вечером в субботу Кэти сидела, скрестив ноги, на кровати Лейн, в то время как сама Лейн одевалась для ужина с Эриком.
– Ты такая красивая, мамочка, – заметила она. – Я люблю, когда ты надеваешь это платье.
Лейн собиралась надеть черный брючный костюм, но в последний момент сделала выбор в пользу темно-зеленого шерстяного платья, которое, как она хорошо знала, красиво оттеняло ее золотисто-каштановые волосы. Она купила это платье на распродаже в «Бергдорф Гудман», и даже по распродажной цене оно обошлось недешево, но Лейн подкупило неотразимое сочетание красивой ткани и изящного покроя.
Замечание Кэти застало ее врасплох – как раз в этот момент она вдевала в уши маленькие серьги с бриллиантами и изумрудами, которые достались ей в наследство от бабушки. «Почему я надела это платье? – спросила себя Лейн. – Это просто ничего не значащее приглашение на ужин».
Перед ее внутренним взором предстал образ Эрика Беннета. Ей нравился намек на седину в его волосах, намек на иронию в выражении его лица, намек на горечь в голосе, когда он говорил о своем отце…
Голос Кэти прервал ее размышления:
– И эти серьги мне тоже нравятся, мамочка.
Лейн засмеялась.
– Спасибо, Кэти.
«Когда я была в ее возрасте, папа покупал мне детскую бижутерию, – вспомнила она. – Я любила носить эти украшения и делиться ими со своими куклами. Он еще пел для меня ту песенку: “В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца, на туфлях серебряные колокольца”».
Кэти росла, не имея возможности услышать, как папа поет ей песни.
Жужжание домофона известило, что Эрик Беннет вошел в подъезд.
– Пропустите его наверх, пожалуйста, – ответила Лейн консьержу.
– Кто это? – спросила Кэти, слезая с кровати.
– Мамин друг. Его зовут мистер Беннет.
Восьмидесятилетняя Вильма Поттерс, живущая в этом же доме, была любимой приходящей няней Кэти – ее активности и проворству могла бы позавидовать женщина вдвое младше нее. Они с Кэти собирались испечь печенье с шоколадной крошкой и почитать книгу, пока девочке не настанет время спать. Вильма встала было, чтобы открыть дверь квартиры, когда Лейн вышла в гостиную и сказала:
– Я сама открою, Вильма.
Лифт располагался прямо напротив ее квартиры. Она слышала, как он остановился, но отворила дверь только тогда, когда звякнул звонок.
С первого взгляда Лейн осознала, что Эрик Беннет выше, чем ей казалось. Ненамного, но выше. И тут же припомнила, что в день их первой встречи на ней были туфли с более высокими каблуками, чем она обычно носила. Лейн купила их почти случайно, в минутном порыве.
Сначала его лицо показалось ей мрачным, но потом теплая улыбка рассеяла это впечатление. Их приветствия «здравствуйте, Эрик» и «здравствуйте, Лейн» были произнесены одновременно, когда он переступил порог квартиры.
Кэти подбежала и встала рядом с Лейн.
– Я Кэти Кёрнер, – представилась она.
– А я Эрик Беннет.
– Здравствуйте, Эрик. Рада знакомству, – начала девочка.
– Кэти, что я тебе говорила? – укорила ее Лейн.
– Что я должна называть взрослых по фамилии. Я забыла. – Она повернулась и указала на Вильму Поттерс. – А это моя няня, миссис Поттерс. Мы собираемся печь печенье.
– Ты оставишь для меня одно, когда я привезу твою маму домой после ужина?
– Я оставлю вам два, – пообещала Кэти.
Поцеловав Кэти и напомнив, что девочке надо лечь спать в половине девятого, Лейн в сопровождении Эрика покинула квартиру. Три минуты спустя они уже оказались на улице, и Эрик принялся ловить такси. Через пять минут возле них остановилась свободная машина.
– В прежние дни нас ждал бы автомобиль у подъезда, – сказал Эрик, открывая дверцу перед Лейн.
– Могу вас заверить, что у меня нет привычки к автомобилям с шофером.
«Но у тебя такая привычка есть», – думала она, пока Эрик называл водителю адрес на 56-й улице.
– Вы когда-нибудь бывали в «Иль тинелло»? – спросил он.
– Да, – негромко ответила Лейн.
– Тогда вы знаете, что там тихо, а североитальянская кухня прекрасна.
– Да, знаю.
«Почему это место?» – гадала Лейн. Именно туда они с Кеном постоянно ходили в то время, когда он ухаживал за ней – как и после их свадьбы, в тот короткий год.
– Ваша Кэти очаровательна, – говорил между тем Эрик, – и она очень милая девочка.
Эта тема показалась ей более безопасной.
– Конечно же, для меня она самый прекрасный ребенок в мире.
Эрик помолчал.
– Насколько я понимаю, отец Кэти погиб еще до ее рождения.
– Да, именно так.
«Конечно же, Эрик “гуглил” сведения обо мне, – думала Лейн. – Я же искала в Интернете все, что касается его и его семьи. Особенно его папочки».
Она знала, что отец Эрика от рождения звался Джозефом Беннетом, но в двадцать один год легально сменил имя на «Паркер». Она знала, что он два года учился в Городском колледже Нью-Йорка, получил от колледжа стипендию в Гарварде и заработал степень магистра делового администрирования в Йельском университете. Она знала, что его карьерный рост в брокерской фирме на Уолл-стрит был стабильным и быстрым. К тому времени, как Паркер женился на Энн Нельсон, двадцатидвухлетней секретарше из той же фирмы, он – в свои двадцать семь лет – довольно высоко поднялся по карьерной лестнице.
Когда Лейн и Эрик вошли в ресторан, владелец заведения, Марио, произнес:
– Добро пожаловать домой. – Это было его обычное приветствие давним посетителям. Но потом, улыбаясь Лейн, он добавил: – Миссис Кёрнер, вы давно у нас не были.
– Знаю, Марио, – отозвалась Лейн, – и я рада вновь прийти сюда.
Марио проводил их до столика. Когда они уселись, Эрик заметил:
– Он назвал вас миссис Кёрнер. Полагаю, вы когда-то приходили сюда вместе с мужем?
– Да. Но это было более пяти лет назад. Хармон – моя девичья фамилия. Я оставила ее для бизнеса.
К столу приблизился официант.
– Вам заказать коктейль или вы предпочитаете вино? – спросил Эрик у Лейн.
– Вино.
– Белое или красное?
– Красное, если вы не против.
– Совершенно не против.
Лейн смотрела, как Эрик изучает винную карту. Когда он сделал заказ, она знала, что им было выбрано одно из самых дорогих выдержанных вин в перечне. Ее отчим был знатоком вин, и когда в Вашингтоне она ходила в ресторан с матерью и Дуайтом, он всегда заказывал лучшие напитки.
«Не дорого ли для того, у кого отобрали все?» – подумала она.
Словно прочитав ее мысли, Эрик произнес:
– Учитывая ситуацию, в которой я оказался, я хотел бы кое-что прояснить. Я никогда не работал на своего отца или вместе с ним. Он хотел, чтобы я справлялся сам, так же, как он когда-то. Может быть, он намеренно держал меня подальше от своей фирмы, понимая, чем все может закончиться. Если отец действительно похитил эти деньги, то он, скорее всего, не хотел, чтобы кто-то предположил, что я в это замешан. – Он посмотрел прямо в глаза Лейн и добавил: – И я не был замешан. Надеюсь, вы поверите в это.
– Если б я считала, что вы во что-то замешаны, меня бы здесь не было, – ответила Лейн.
За ужином они вели разговор, обычный для людей, желающих познакомиться поближе. Лейн рассказала, что училась в Академии Святейшего Сердца[6] с детского сада и до колледжа, потом поступила в Нью-Йоркский университет.
– Едва поселившись в Нью-Йорке, я поняла, что хочу здесь жить, – объяснила она. – Но после выпуска осознала, что не хочу быть учителем.
– И пошли в Институт моды и технологии, – закончил за нее Эрик.
– Вы многое «нагуглили» про меня.
– Да. Надеюсь, вы не возражаете против этого. Я хотел узнать о вас побольше.
Лейн со смехом отвергла скрытый комплимент.
– К счастью, мне нечего скрывать. – Осознав, как можно воспринять ее слова, она пожалела, что не придержала язык.
– И к счастью, несмотря на общественное мнение, мне тоже, – с улыбкой ответил Эрик и сменил тему: – Каково это – работать у Глэди? Когда она работала над домом в Гринвиче, мне показалось, что она самая невыносимая грубиянка, какую я встречал в жизни. Бедные рабочие съеживались, когда эта женщина входила в комнату.
«Она невыносимая грубиянка, – подумала Лейн, – но я не собираюсь признаваться тебе в этом».
– Мне нравится работать у Глэди, – честно ответила она. – Я знаю, что вы имели в виду, но, верите вы или нет, у нее золотое сердце.
– Знаю… по крайней мере, в некоторых отношениях. Она ведь заново отделывает таунхаус моей матери в Монклере совершенно бесплатно.
– Видите, что я хотела сказать?
За десертом Эрик снова заговорил о своем отце.
– Трудно было бы вообразить отца лучшего, чем мой. Он постоянно был занят, но я и моя мать всегда были для него на первом месте. Когда я вступил в отряд бойскаутов, то вбил себе в голову, что хочу отправиться в поход. Отец сказал мне, что пойдет со мной. Он купил все снаряжение, научился ставить палатку и нашел место для лагеря в Адирондакских горах. Мы разожгли костер и готовили на нем еду. Все, что мы готовили, сгорело. Когда мы улеглись спать, нам обоим было холодно, и мы не смогли уснуть. Наконец часов в одиннадцать он сказал: «Эрик, ты тоже, как и я, считаешь, что мы оказались в нелепом положении?» Я горячо с ним согласился, и он сказал: «Тогда давай собираться. Мы просто оставим все это барахло здесь. Я позвоню местным властям и скажу, что все это теперь принадлежит им. Они могут выкинуть его, отдать, разыграть в лотерею, все, что угодно».