Уступив своему любопытству, она послала Элвин проведать больного, попросив между делом расспросить его о друге. Больной шёл на поправку (он отравился каким-то редким ядом), но утверждал, что не посылал товарища за жрицей.
— Какого друга? Мне внезапно стало плохо, я попросил племянника сбегать в храм…
Этот рассказ, несколько раз повторенный слово в слово, окончательно разрушил и так не крепкую цепь догадок. Ламлея недоумевала, она пребывала в растерянности. Ведь она видела его, говорила с ним — почему же они все утверждали, что его не было? Не был же он плодом ее галлюцинаций?
Она бы сдалась, убедила себя, что ей все привиделось, если бы не мальчик, тот самый мальчик, который привел ее к больному — он тоже видел этого человека.
Было пасмурно. Ламлея только что вернулась из соседнего селения. Она устала, а в голове вертелся рой вопросов. Там, в селении, был колдун. Или колдунья. Скорее всего, проездом, иначе бы погибли люди. Ее позвали, чтобы снять порчу с детей — они неподвижно сидели перед окнами и, не переставая, икали. Ламлея думала, что они видели колдуна и хотели предупредить о его появлении взрослых, но не успели.
Черная магия, повсюду черная магия, словно клубок шипящих змей!
Задавая корм птицам, она заметила следы — они четко отпечатались на мокрой земле. Кто-то кругами ходил вокруг храма, временами делая шаг за пределы заколдованного круга, а потом затерялся во влажном уснувшем осеннем саду.
Ламлея последовала за цепочкой следов; они привели ее в самый дикий уголок сада, к девственным зарослям сирени. Тут следы таинственным образом обрывались, но не мог же человек взлететь, словно птица! Она в недоумении смотрела на тонкие хрупкие ветки, сквозь которые проступало серое, наполненное влагой небо. Кто же бродит по ее саду?
Постояв немного и стряхнув с куста блестящие капли, жрица пошла обратно. И тут увидела его. Того незнакомца. Он стоял на дорожке и смотрел на нее. Смотрел, не отрывая взгляда.
— Опять Вы? — удивилась Ламлея.
Он кивнул и сделал несколько шагов в ее сторону.
— Кажется, я уже говорила Вам, что сад — это запретное место. Ну, да ладно, — смягчилась она, невольно опустив глаза под его взглядом, который будто бы хотел вобрать в себя всю ее душу, — чем я могу Вам помочь? По Вашим следам я поняла, что Вы давно ждете… Если Вашему другу опять плохо, Вам следовало обратиться к одной из моих помощниц — обе они сейчас в храме.
— Мне не нужны Ваши помощницы, — покачав головой, ответил незнакомец. — Мне нужны Вы. Я пришел, чтобы увидеть Вас.
— Зачем? — Она сразу же поняла, что задала глупый, ненужный вопрос.
Он отвел взгляд и тихо ответил:
— Я должен был Вас увидеть. Я не могу Вас не видеть.
Решившись, незнакомец шагнул к ней, но, не дойдя пары шагов, остановился.
— Уходите. — Ламлея пыталась найти слова, которые бы его успокоили, но не находила. Обычно у нее была приготовлена дюжина утешений и объяснений для отвергнутых поклонников, но они разом куда-то исчезли, испарились.
— Нет. Я хочу Вас видеть. — Он смотрел ей прямо в глаза.
— Уходите! Немедленно. Вам нельзя здесь быть. — Она попыталась пройти, но он преградил ей дорогу. — Пропустите!
— Разве я держу Вас? — горько усмехнулся незнакомец.
В саду повисло тягостное молчание.
Наконец он отошел в сторону и отвернулся, делая вид, что рассматривает небо.
Ламлея в нерешительности сделала несколько шагов. Должна же она сказать что-нибудь, не может же она вот так, просто, уйти. Нужно как-нибудь его утешить, объяснить… Но предательские слова никак не рождались.
Почувствовав, что она смотрит на него, незнакомец обернулся. Ламлея думала, что он что-то скажет, но он промолчал. Усмехнувшись своим мыслям, незнакомец стремительно затерялся среди оголившегося осеннего сада.
Все последующие недели с ней творилось что-то неладное: она думала о нем. Сначала мысли были короткими и ненавязчивыми, но потом они начали преследовать ее, травить ее душу, будто охотничьи псы. Ламлея гнала от себя эти мысли, убеждала себя, что глупо столько думать о человеке, которого она видела всего три раза, который даже не назвал своего имени, но чем больше она себя убеждала, тем больше думала.
Это было наваждением, помешательством. Выходя в сад, Ламлея каждый раз втайне надеялась, снова увидеть его, и корила себя за то, что так обошлась с ним тогда — слишком резко и грубо. Нельзя, нельзя было ранить его, ведь он пришёл к ней с открытым сердцем, а она, жрица Светлой, поступила так, как поступает обыкновенная кокетка. Нет, она должна найти его, должна объяснит ему…
А потом Ламлея поняла, что объяснять придется не ему, а себе собой, объяснять, что он не должен полностью занимать ее мысли, что она жрица Ильгрессы, и у нее есть определенные обязательства перед богами и людьми. Она всегда считала, что неподвластна наваждениям, а теперь попалась, будто пташка в умело расставленный силок.
Помощницы заметили произошедшие в ней перемены — Ламлея стала бледна и рассеянна — и правдами и неправдами пытались выпытать причину охватившего ее недуга. Жрица ссылалась на усталость, бессонницу и еще больше уходила в работу, чтобы у нее не было ни единой свободной минутки для праздных мыслей. Ей было стыдно, стыдно за свою слабость.
Так продолжалось до нового года, а после ей стало казаться, что наваждение отступило. Ламлея вздохнула с облегчением, решив, что это было испытание, посланное, чтобы проверить крепость ее духа. Что ж, она его прошла, а то, что она изредка еще думает о нем, естественно — ей просто жаль его.
Когда наступила весна, пришло письмо от Коннора: он звал ее к себе, просил приехать, чтобы помочь сестре, обустраивавшей только что отстроенный храм. В Кадеше пока было спокойно, и Ламлея решила принять приглашение: перемена мест — это то, что ей нужно.
Зима на севере длилась дольше, поэтому взятые теплые вещи пришлись как раз кстати. Жрица с интересом рассматривала пейзаж — холодный, пустынный, но по-своему притягательный. Здесь все было не так, как она привыкла, и людей было мало, порой за день пути она никого не встречала.
Дикий суровый край…
Низкий утопающий в снегу горизонт вернул прежние воспоминания. На нее нахлынула беспричинная тоска, память в который раз воскрешала перед мысленным взором сцену в саду. Она никак не могла понять, чем же он понравился ей, почему так крепко отпечатался в ее сердце — стоит закрыть глаза, она безошибочно воспроизведет каждую черточку его лица.
То, что Ламлея до этого успешно обходила стороной, теперь накрыло ее с головой. Ей было страшно. Страшно оттого, что она не знала, что с этим делать, раз даже дорога не в силах излечить ее. Может, все дело в том, что равнина слишком пустынна? Да, конечно, так и есть, равнина необитаема, ей не с кем поговорить, ее переполняет чувство вины, и она думает о нем. Когда она увидит Коннора, то перестанет думать. Скорей, скорей бы доехать!
Где-то там, на границе цивилизованного мира и мира диких племен, Ламлея остановилась на ночлег в небольшом трактире. За окном завывала вьюга, и она с удовольствием скользнула в спасительное тепло прокуренных стен.
Ноги промокли, поэтому, заказав простой ужин, жрица сняла сапожки и удобно устроилась перед очагом. Кроме нее в трактире было еще двое, на место перед очагом никто из них не претендовал, довольствуясь кружечкой эля у стойки.
Заскрипев, хлопнула входная дверь, впустив в помещение струю холодного воздуха. Еще один посетитель. Ламлея пододвинула табурет поближе к огню, подставила ему ладони…
Обычно, зайдя в трактир, люди делают заказ, но новый посетитель молчал. Тогда жрица решила, что это кто-то вышел, но вновь раздавшиеся голоса двух охотников разубедили ее. Значит, кто-то всё же вошел. Но почему же он молчит?
Не выдержав, Ламлея обернулась и прикрыла рот рукой, встретившись глазами с тем, о ком думала все эти месяцы. Он стоял на пороге, с головы до ног закутанный в меховой плащ, припорошенный белым тающим покровом. Светлая, как же он изменился, как осунулся, будто от долгой болезни! На веках разлилась болезненная синева, глазные яблоки впали… А зрачки смотрят на нее оттуда, будто из бездны. Смотрят пристально и не мигая.
Он не дал ей сказать ни слова — казалось, одно движение, и он был уже рядом с ней. Еще миг — и Ламлея ощутила тепло его пальцев. Сама не зная, что делает, она не отняла руки, будто загипнотизированная его взглядом. Ее сердце бешено билось и стремилось к нему; она ощущала, как жар разливается от его пальцев по самым дальним клеточкам ее тела.
— Как…? — Только и смогла выдавить она из себя, не в силах отвести от него взгляда.
Вместо ответа незнакомец наклонился и поцеловал ее. Полностью отдавшись хаосу мыслей и желаний, она не оттолкнула его, упиваясь новым чувством, которое мутной пеленой застилало здравый смысл.
Вместо ответа незнакомец наклонился и поцеловал ее. Полностью отдавшись хаосу мыслей и желаний, она не оттолкнула его, упиваясь новым чувством, которое мутной пеленой застилало здравый смысл.
— Нет, нельзя. Я не могу! — Собрав последние силы слабеющего разума, Ламлея отстранила его и поспешно надела непросохшие сапожки. Уехать, немедленно уехать, пусть даже ее заметет вьюга!
— Что в этом преступного? — Он крепко сжал ее руку. — Скажи, объясни мне!
Она подняла голову с твердым намерением найти нужные слова, но так и не нашла.
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
Ламлея медлила, не решалась ни ответить, ни уйти. Она должна была сказать «нет», но как она могла?
И он снова поцеловал ее, поднял на руки. Она не сопротивлялась. Пусть несет, куда хочет, пусть делает то, что хочет.
Было только тепло, это шедшее от него тепло, волнами расходившееся по телу.
Когда он вновь прижал её к груди, Ламлея поймала себя на мысли, что она никогда еще не чувствовала себя такой свободной и счастливой.
А за окном захудалого трактирчика бушевала метель. Пусть бушует, ей теперь все равно. У нее есть его дыхание.
Часть 1
Глава I
Стелла в одиночестве нежилась на берегу. Она почти месяц жила в Санине и собиралась задержаться там до конца купального сезона. Ей нравилось окружавшее ее спокойствие, то, что ее на время оставили в покое, и она могла без помех наслаждаться каждой минутой, каждой песчинкой, каждым солнечным лучом, оставлявшим легкий отпечаток на коже.
Волны ласкали ноги, ровный шум прибоя сливался в убаюкивающий шёпот.
Только море, только солнце, песок и она…
Принцесса с улыбкой проводила группку перистых облаков, на миг прикрывших солнце тонкой вуалью. Она любила море, особенно такое, тихое и безмятежное.
Подумать только, четыре года назад она убегала по этому песку от маргинов! Теперь даже не вериться…
Стелла потянулась и перевернулась на живот. Вот так бы и пролежала всю жизнь!
Маркус обещал вернуться к восьми, значит, еще долго никто не помешает ей наслаждаться красотами побережья.
Внезапно шум прибоя смолк.
Принцесса открыла глаза и удивленно взглянула на море — нет, вроде бы все в порядке. Она снова закрыла глаза и явственно ощутила, как ледяной ветерок пробежал по телу, словно обжег кожу холодом.
Девушка приподнялась на локте и села.
Темная туча, появившаяся откуда-то из-за горизонта, медленно наползала на солнце.
— Будет гроза, — с сожалением констатировала Стелла. — Жаль, был такой погожий день!
Она оделась, обула сандалии и села, обхватив колени руками, наблюдая за белыми барашками прибоя.
Ветер не стихал, а, наоборот, набирал силу. По спине пробежала знакомая дрожь. Нет, неужели опять? Что ему от нее нужно? Опять какие-то свитки, перстни? На этот раз она никуда не поедет, ей уже не семнадцать, и приключений ей хватит на всю оставшуюся жизнь.
Стелла встала, пошла по самой кромке воды. Очередной порыв ветра сбил ее с ног. Откашлявшись от воды, она поднялась на ноги и убедилась, что была права: искать нужно было не в море, а на берегу.
Огромный черный сварг стоял немного правее ее, всего в нескольких шагах от прибоя; усилившийся ветер нещадно трепал густую длинную, не по сезону, шерсть.
Принцесса сделала вид, что не заметила его. Чтобы скрыться от пристального взгляда, она сделала первое, что пришло ей в голову, — окунулась в теплое море.
— Сомнительное укрытие, — усмехнулся бог. — Вылезай сейчас же, ты прекрасно меня видела.
Да, прятаться глупо, Стелла нехотя вынырнула и присела на один из выступавших из воды камней. Между ними была узкая полоска воды — но хоть что-то!
Девушка передернула продрогшими плечами и отжала волосы.
— Может, ты вылезешь из воды?
— Мне и тут хорошо, Ваша милость.
— Перестань ёрничать, вылезай!
— Я бы предпочла остаться здесь. Ваше появление никогда не сулит ничего хорошего, а от неприятностей я предпочитаю держаться подальше.
Она тут же поняла, что сболтнула лишнее, но было уже поздно, оставалось только ждать его реакции. Но ее не последовало.
— На этот раз все серьезно, хотя могла бы, все же, следить за своим языком. — Мериад подошел ближе.
— Что произошло? — Стелла с беспокойством взглянула на бога. Он какой-то не такой и явно чем-то обеспокоен.
— Если ты слезешь оттуда и не будешь перебивать, я тебе все расскажу.
Принцесса осторожно вышла на берег и покорно села, ощущая мертвенный холод, исходивший от сварга — будто тысячи ледяных ножей вонзались под кожу.
— Каждое Ваше появление сопровождается таким могильным холодом? — решилась спросить она.
— Когда как. Привыкай, скоро станет еще холоднее. Будет вечный день, а потом — вечный мрак, который принесет с собой Эвеллан.
— Но я-то тут причем? Я обыкновенная смертная девушка… — начала, было, принцесса, но натолкнулась на его взгляд.
— Тебя выбрали. Ты должна привезти Лучезарную звезду.
— Кто выбрал? Какая звезда? Я ничего не понимаю…
— Может, дослушаешь до конца, а станешь, как обычно, перебивать меня своими глупыми вопросами? — нахмурился бог. — Я ведь могу ничего не рассказывать, а ехать тебе все равно придется.
— Я никуда не поеду. Я уже вернула Вам долг и отныне намерена вести спокойную мирную жизнь.
— Не намерена она, видите ли! Если я прикажу, побежишь! А что касается того, кто выбрал… Не я, разумеется, — фыркнул он. — Виармата. Она написала, что остановить войну богов может только лиэнская рыжеволосая девочка. Да, девочка, и не возражай! По сравнению со мной ты вообще младенец.
— Если это война богов, то ее никак не может остановить обычная смертная девочка.
— Значит, нет?
Стелла промолчала, ожидая потока божественного гнева.
Бог вздохнул:
— Ты такая же упрямая, как и прежде. Что толку заставлять тебя силой — все равно не поедешь. Не стоило и пробовать. Стелла, ты даже не представляешь, насколько ты сейчас важна для всех нас: только от тебя зависит, каким будет мир. Разумеется, ты можешь не согласиться… — Мериад поймал ее удивленный взгляд. — Да, можешь, что бы я ни говорил, я не в силах тебя заставить, но, знай, своим отказом ты обрекаешь мир на власть Эвеллана. Стелла, подумай! Я прошу тебя, не отказывайся сразу. Если ты согласишься, получишь все, что захочешь.
Это было так странно: бог выпрашивал ее согласия. Она украдкой взглянула на него — да, она не ошиблась, он именно просил. Замер в ожидании ответа.
— А кто такой Эвеллан? — Стелла решилась задать еще один вопрос.
— Типичный глупый человеческий вопрос, — вздохнул Мериад. — Хотя, чего от вас ожидать, вы же ничего не знаете о мире… Эвеллан — вечное зло, вернее, его материальное воплощение. Ко всему прочему, он отец твоей старой знакомой, Вильэнары.
— Так вот в кого у нее такие замашки! — не выдержав, прокомментировала девушка.
— Замашки, как ты выразилась, у нее скромные, особенно по сравнению с отцом. Она так, посредственность! А теперь, будь любезна, прикуси язык и внимательно выслушай меня. Вы, здесь, на земле, и понятия не имеете о том, что творится в божественном мире. Собственно, это правильно, я всегда ратовал за то, чтобы вы в это не вникали, но раз уж тебе…. Словом, там далеко не все в порядке. И в лиэнском тоже. Все началось с того, что Марис привлекла на свою сторону Герцона. К ним присоединились Шелок, обиженный на Вербиса Хафен… Их не так уж мало, этих обиженных, и к каждому Марис нашла свой подход. Эта тварь давно продала душу Эвеллану, но добрейший Амандин терпел ее — и, вот, дотерпелся! — В его голосе сквозила злоба. — Даже твоей обожаемой Жарджинде наскучили ее забавы, и она решила попробовать себя в новой роли — занять место Изабеллы. Она заманила Фериарда в Феармир, а теперь вовсю склоняет на свою сторону колеблющуюся Тарис. И ведь она переметнется, переметнется из-за Анжелины, глупого, никому не нужного спора! Разумеется, с ними будет и Беарис — не пойдет же она против дочери?
— Ещё один вопрос можно? — робко спросила Стелла.
Эмоциональная тирада Мериада не вязалась с образом надменного властителя человеческих душ, одним своим видом показывающего, что они стоят на разных ступенях развития. И тут — такая откровенность, будто он говорил с равной… Мериад никогда в так резко не отзывался в ее присутствии о других богах, даже о Марис, — он ведь говорил с человеком, который при любых обстоятельствах должен бояться и почитать богов. Определенно, что-то происходит, что-то необратимое, раз уж Мериад изменил привычной линии поведения.
— Ну?
— Чего Вы от меня хотите? Я ведь так, песчинка…
— Это не я хочу, а мы хотим, — поправил он. — Ты должна будешь попрощаться с сестрой и, как можно скорее, выехать в Дерги. Там тебя встретит Анжелина и обо всем подробно расскажет. Решай быстрее, у нас не так много времени!