– Кстати, Анечка, а ты знаешь, сколько я стою? Вот сейчас, в данный момент, сколько стоит нахождение в моем обществе?
– Н-нет… – пробормотала она, обезоруженная его печальным цинизмом.
– В Москве один час – минимум триста долларов.
– М-мужчины? – машинально спросила она, сцепив тонкие пальцы.
– Что?
– У тебя были… мужчины?
– По-всякому, – быстро ответил он. – Хотя, конечно, в основном женщины. Набитые баксами околоклимактерические кошелки. Правда, был и мужик. Один раз. Политик. Очень известный, мягко говоря. В Госдуме заседает. Я обычно с пидорами не работаю, но в тот раз… в тот раз хозяин нашего клуба сказал, что если я не пойду с этим деятелем, то этот… политик… что он просто прикроет клуб. Да и мне просто так от него не отделаться.
Он откинулся на спинку кресла. По лихорадочному блеску его глаз, пьяному, нездоровому блеску, Аня поняла, что ему становится легче по мере того, как он вываливает на нее всю эту жуть.
Она опустила голову и спросила:
– А где ты служил?
– В ВДВ. Врачи как на меня посмотрели… я уже тогда весил девяносто и рост – под два метра. Хотя понимаешь, как мне пришлось в армии с таким грузом… когда я знал про себя такое и не мог вытравить. Воевал. До сих пор не пойму, как выжил.
Алексей сделал большой глоток и договорил:
– Хотя потом – понял. Ненавистью. Ненавистью выжил. Все думал, когда вернусь, смогу что-то противопоставить этим скотам.
Аня не стала спрашивать, смог ли: он сидел перед ней, сильный, сжатый в комок нервов и мышц и все равно жалкий… а те люди – те люди, которое убили Ивана Каледина и растоптали его сына, они по-прежнему им владели.
Те же самые люди, от которых, как сквозняком, несло смертью и на нее, Анну.
ГЛАВА 5. АПАРТАМЕНТЫ НОМЕР ТРИ
– Вернулся я из армии. Оказалось, что мать умерла. Рак у нее обнаружили. Говорили, что можно вылечить, но деньги были нужны. А откуда у нее деньги, если она на половинной ставке была, да у бабки пенсия мизерная? Я как узнал, так дыхание перехватило. Что ж, думаю, я в армии-то делал, чеченцев этих кромсал, а тут мать умирала. Был бы на гражданке, бабок бы настругал, в лепешку бы разбился, а деньги нашел бы. И сорвался я…
– Запил?
– Сначала запил, потом на «геру»… Друзья завелись наркошные, скалывали меня, твари. Бабка от меня… в общем, сказала, что не внук я ей. Лучше, говорит, одна буду жить, а все ж не буду видеть хари твоей мерзкой, Алешка. А потом все кончилось… сразу и насовсем.
Каледин тускло посмотрел на пустую бутылку и поднял на Аню пустые глаза.
И на секунду ей показалось, что не Каледин Алешка глядит на нее этими пустыми глазами, безжизненными, как два расплющенных кусочка свинца, а Вайсберг. Михаил Моисеевич.
– А потом, когда мне стало негде жить, я ночевал в мусорном контейнере. Там я и встретил единственного хорошего человека за последние три года моей жизни. Почтальона Савкина помнишь? Так вот, из Текстильщика его выгнали. Уволили за пьянство. Так мы с ним напились «Трои», обнялись у контейнера и смеялись. Потом его забрали мусора. Меня – нет. Там один мент был, сослуживец моего папаши бывший. Он меня узнал и сказал своим, чтобы меня не трогали. Я просил, чтобы не забирали Савкина, но он сам все испортил… кирпичом разбил стекло в ППС-ной машине. Его и повезли оформляться на пятнадцать суток за злостное хулиганство и за нападение при исполнении. В общем, такая вот веселая оперетта.
– А что случилось потом-то, что ты… завязал? – почти шепотом спросила Аня. Ей наконец показалось, что спасительное опьянение берет и ее в свой вязкий, обволакивающий плен и начинает кружить, как кавалер в вальсе.
По крайней мере – язык уже не слушался ее.
– А ничего! Просто я сидел у контейнера и увидел, как к клубу, который в десяти метрах от меня, подъезжает «мерс», и из него выходит Кислов. Юрка Кислый… бурдюк с дерьмом и… спесью! И я подумал: вот оно как… Кислый – он Кислый и есть! – разъезжает на «меринах», а я… вот так.
– П-понятно.
Голос звучал для Ани самой словно со стороны – как будто не ей принадлежал… чужой, совсем чужой голос равнодушной пьяной женщины.
– На следующий день я пошел и устроился на работу. Сначала грузчиком был на складе, потом – охранником в частном охранном агентстве. А вот потом… потом в кабинете моего босса, директора охранного агентства, встретил старого знакомого, – зловеще добавил Алексей.
– Какого еще старого знакомого?
Алексей склонил голову набок и спросил:
– А твоего принца на белом «Мерседесе» помнишь? Ну того, который дал тебе сто долларов за букетик… тогда, в Текстильщике?
Аня широко раскрыла глаза, хотя думала, что сил удивляться у нее уже нет:
– Романа?
– Его. Роман Эмильевич Каминский зовут голубую мечту твоего детства.
– Голубую? – покраснев, сказала Аня.
– Не цепляйся к словам. Хотя чего там… легкий уклон в голубизну у гражданина Каминского имеет место быть. Бисексуал он. Удивительна-а милый чила-а-аэ-эк! – промурлыкал Каледин педерастическим фальцетом.
– Перестань, – почти грубо оборвала его Аня. – Не надо так.
– Поздно пить боржоми, коли почки отвалились, – сказал Алексей. – Ладно, Аня… вот такие мои дела. Дальше рассказывать особенно нечего. Каминский посмотрел на меня, узнал. Долго смеялся. Сказал: «Это я тебя запрограммировал. Помнишь, что я тебе тогда сказал – подрасти, братишка. Ну, ты и подрос».
Алешка засмеялся тем же смехом, каким смеялся восемь лет назад, у старой замшелой стелы, заросшей кустарником. И договорил:
– Тебя вспоминали. Потом он сказал: парень ты здоровенный, Леша, двигаешься пластично, азы танцевального искусства тебе в столице преподадут. А за азами – и буки, и веди… И сказал, сколько я буду получать, если соглашусь в Москве перед богатенькими дяденьками и тетеньками задницей вертеть. Сказал, что там, в клубах, полно бывших «чеченцев». Никому они оказались не нужны… ну и вот – пристроились. А я подумал: что мне отказываться, после круизов-то с Тиграном. Вспомнила баба, как была девкой…
Алексей прищелкнул пальцами и, сорвавшись с кресла одним сильным упругим движением, распрямился перед Аней, как выстрелившая пружина.
Его рука откровенно скользнула по плечу Ани, по шее и задержалась на подбородке.
– Ну что, Анечка… – выговорил он, неестественно растягивая гласные, – по знакомству могу пообщаться бесплатно… на сэкономленные деньги можешь купить себе еще какое-нибудь… «Падло Пазолини».
Аня произнесла с усилием:
– Тебе не идет так…
– Не идет, да? – Он сказал это с неприкрытой агрессией и хищно раздул ноздри, и рот, красивый чувственный рот профессионального стриптизера и жиголо, искривился в мучительной злобной судороге. Аня встала и сбросила его руку, подумав, что если он скажет что-нибудь таким же злобным тоном, она его возненавидит.
Хотя нет. Ненависть – слишком сильное чувство для этого… неудачника.
Ничего, ничего не изменилось с тех пор, как он упал там, в Текстильщике, на дорогу. Ничего… все то же задыхающееся бессилие. Все то же сослагательное наклонение в глазах: если бы да кабы…
Ей нисколько не жаль его. Она сама удивилась, поймав себя на этой мысли, но мысль обозначилась зримо и выпукло.
Из зала блекло сочилась изматывающая нервы сентиментальная песня Оскара: «Между мной и тобой остается ве-етер… между мной и тобой только слово – где ты?..» – и Ане подумалось, что, быть может, ей стоило бы рассказать Алешке обо всем том, что закрутилось вокруг нее самой, но только… если бы только он не был так похож на нее, Анну Опалеву, и своей судьбой, и этим печально горчащим бесстыдным цинизмом человека, продающегося за деньги.
– Пойдем в зал, Каледин, – быстро сказала она, и холодные эти слова вписались в окутавшую их недоуменную тишину, как ненужная старая вещь в зев черного сундука с истертой обивкой.
* * *– Объективная реальность есть бред… есть бред, обусловленный недостатком алго… алкоголя в крови!
Провозгласив эту сомнительную формулировочку, отец Никифор вцепился растопыренной пятерней в ядовитый топик одной из трех юных девиц.
Он быстро подобрал себе новую компанию после того, как вынул бороду из блюда с салатом и обнаружил, что ни Ани, ни Алексея за столиком нет. И, не растерявшись, тут же пересел за соседний столик.
Особенно экспансивно радовался этому педераст со шкуркой лисы на тощей, обсыпанной блестками шее. Он радостно хохотал и разливал всей компании густой темный ликер, а потом смешно вжимал голову в плечи, подмигивал отцу Никифору то правым, то левым глазом и тягуче бормотал: «Фа-а-антаны били га-алубые… фантаны били га-а-алубые…»
– А… ребя-ата! – заикаясь, выговорил поп, увидев Аню и Алексея с неестественно белыми, как мукой посыпанными, лицами в неподвижном луче света. – Вы это… как молью траченные.
– Как молью траханные, – буркнула Аня, усаживаясь за свой столик и начисто игнорируя предложение влиться в компанию, которая уже приняла в свои ряды Леню Никифорова.
Алексей беззвучно опустился напротив нее и хотел что-то сказать, как из разорвавшегося полумрака вывалился запыхавшийся официант и с места в карьер, глядя куда-то мимо Каледина, крикнул:
– Гамильтон, тебя просят в третий номер. Я уже обыскался… Ты где был?
– С девушкой, – хмуро ответил тот.
– С Аней? Ее тоже просят в третий. Я поэтому и искал, что…
– С Аней? Это еще зачем? Может, она и не пойдет. Или там ее знакомые? Кто там?
– Слушай, Гамильтон, я спешу…
– Что ты пузыришься, Миша? Сейчас будем. Кому я там понадобился?
– Сказали не говорить. Сюрприз.
И Миша-официант ретировался.
– Почему это он тебя Гамильтоном назвал? – спросила Аня.
– А это прозвище. Меня так в нашем шоу зовут. У нас все не по именам, а… Гамильтон, Алекс, Грек, Боро, Лео… даже Азазелло есть.
– А почему именно Гамильтон?
– А потому что Каледин. Сидел один такой пьяный мудак, мусолил мою фамилию: Каледин… Миледин… Миледи… леди… леди Гамильтон. Вот и прилипло.
– Каледин – это такой генерал был, – вспомнила Аня. – Он вроде тоже Алексей был, да?
– Алексей Максимович Каледин, – отозвался Алексей. – Мне говорили. Белый генерал. На Дону воевал. Застрелился потом. Ладно, пойдем в этот третий номер. Кому это мы там понадобились… да еще вместе?
* * *То, что скромно именовалось третьим номером, оказалось VIP-апартаментами с высоченными, метра три с половиной, потолками, белой кожаной мебелью, гобеленами и опасно переливающимся под ногами скользким паркетом. По сравнению с этим великолепием аналогичные помещения дамировского «Аттилы» показались Ане безвкусными клетушками.
Алексею и Ане открыл рослый охранник с болтающимся под мышкой пистолетом.
– А-а, за мной! – коротко сказал он и повернулся, не утруждая себя дальнейшими объяснениями.
Ане стало холодно, словно по спине полился поток воды с иголками льда, остро входящими в позвоночник.
Они вошли в просторную комнату. В этой комнате находились двое мужчин.
Увидев их, Каледин сглотнул, и на его загорелом лице пятнами медленно проступила бледность. Словно тень легла на смуглое точеное лицо, заостряя нос и натягивая тонкую, сдобренную тональным кремом кожу.
– Захадите, пачтенные, – сказал тот, что сидел ближе к дверям и смаковал вино в большом хрустальном бокале.
Это был толстый небритый кавказец с остро зыркающими глазами и длинным носом. Ворсистые жировые складки под его подбородком висели неопрятно, как у тюленя, а густоволосатая грудь в вырезе распахнутого халата вызывала ассоциации с зоопарком. Отделение приматов.
Однако имя этого человека, как оказалось, относилось скорее к семейству кошачьих.
– Тигран… – механически сказал Алексей. – Что тебе надо?
– Давно не виделись, да? – откликнулся тот. – Мнэ сказали рэбята, что ты тут, в городе, я и рэшил угостыт тэбя и Аня… Аня, да?.. угастыт хароший шашлик.
– Я не голоден.
Второй мужчина, сидящий в кресле вполоборота, шевельнулся и произнес хрипловатым звучным голосом и совершенно без акцента:
– Садитесь. В ногах правды нет. Будем говорить.
Аня взглянула: худощавый, гладко выбритый кавказец с орлиным носом, большим властным ртом и полуприкрытыми глазами, под которыми резко обозначились болезненные коричневые мешки. Ее ноги машинально подогнулись – флюиды той властной надменности, которую буквально источал весь облик мужчины, подействовали, как гипноз змеи на птичку.
Алексей же сказал:
– Я не знаю, о чем нам говорить с тобой. Я не знаю тебя самого. Зато я знаю Тиграна и думаю, что больше минуты его рожу я видеть не смогу.
Аня видела, что Алексей сжал кулаки и, по всей видимости, с трудом владел собой.
Тигран не обиделся. Он засмеялся и продолжил дегустацию. Худощавый же кавказец медленно поднял на Аню и Алексея глаза и сказал:
– Я думаю, вы слышали обо мне. Мое имя – Андроник. Один уважаемый человек попросил меня поговорить с вами. С вами обоими.
– Этого уважаемого человека зовут Михаил Моисеевич Вайсберг? – резко выговорил Каледин.
– Не горячись. У тебя еще будет время сказать свое слово, – спокойно произнес Андроник. – Так вот, Вайсберг сказал мне, что в свое время у тебя были проблемы с долгами. Твой отец задолжал «Орион-банку» и не смог рассчитаться. Кажется, он потом умер. Тебе удалось решить проблему отца. Тигран помог тебе, я знаю. Потом ты уехал и только недавно вернулся в этот город. Но Вайсберг сказал, что ты можешь быть в претензии к нему. Что ты можешь попытаться отомстить. Так вот я настоятельно не рекомендую тебе делать этого. Никто не виноват, что твой отец не выполнил взятых на себя обязательств. Равно как никто не виноват в том, что он оказался слаб. Не сверкай на меня глазами, я не испугаюсь, можешь поверить. Но я отвлекся. Речь не о тебе… речь пойдет, – Андроник небрежным жестом указал на Аню, – о ней.
Алексей, который держал кулаки сжатыми так, что на его предплечьях веревками вспухли жилы, при этих словах распустил пальцы.
– Я не верю в совпадения, – продолжал Андроник, – поэтому для меня и для любого логически мыслящего человека станет вопрос, как это ты встретился с ней. И именно сегодня.
– Но…
– Ты ничего не знаешь, – перебил его армянский вор в законе. – Несколько часов назад в клубе ее сутенера Дамира был убит Юрий Кислов, зять Вайсберга и, кажется, друг твоего детства. Убит в тот момент, когда она его обслуживала. И вот теперь она с тобой. Как ты это объяснишь?
Каледин изумленно вытаращил глаза:
– Ее… сутенера? Обслуживала… Кислова? Это…
– Это все правда, Каледин, – на глубоком вдохе быстро заговорила Аня. – Я не хотела тебе говорить, но если уж так повернулось…
Пронизывающие темные глаза Андроника, прищурившись, остановились на ней:
– Значит, Каледин ничего не знает?
– Ничего.
Острая неприятная полуулыбка прорезала смуглое лицо Андроника, открыв неровные белые зубы.
– Гордая, да? – сказал он. – Не стала просить помощи, да?
– А почему я должна просить у него помощи?
Андроник быстро переглянулся с Тиграном, и последний вскочил с кресла, подкатился к Ане на коротких и необычайно проворных ногах с подносом, уставленным всякой всячиной.
– Кушяй, да, – подмигнув, сказал Тигран. – Мы же с тобой знакомы не хуже, чем с Алехом, что ж ты атварачиваышься, так?
Каледин смотрел себе под ноги застывшим брезгливым взглядом. Словно он знал, что там, где-то под креслом, затаилась большая и истекающая слизью мерзкая жаба, которая вот-вот должна выволочь на свет свое криволапое тело.
Андроник смотрел с любопытством.
Аня вскинула ресницы, и сквозь предательскую дурнотную пелену, облепившую ее, как теплая марля, вылезло ухмыляющееся лицо Тиграна.
– Кушяй, да…
И тут что-то повернулось в Анне и больно сдавило внутренности… так больно, что для того, чтобы освободиться от этого захвата ненависти, она механически подняла руку и, распрямившись, как пружина, с силой ударила по подносу.
Шашлыки в соусе, вино и соки потекли по халату, а на густоволосатой груди армянина повисли кусочки мяса.
Лоск и показное гостеприимство слетели с Тиграна, как пена с гребешков морских волн под порывом остервенелого ветра.
– Ах ты, сука! – взревел он и наотмашь ударил Аню по лицу, так что она отлетела к роскошному белоснежному камину, под видом которого скрывался огромный кондиционер. Пытаясь устоять, она взмахнула руками и смахнула на ковер шикарный тяжелый канделябр с зажженными свечами.
Одна из них, тяжелая, фигурная, вылетела из канделябра и упала на ковер, который немедленно занялся синеватым пламенем.
– Бии-иляд! – рявкнул Тигран и начал топтать огонь ногами, на которых красовались красные тапочки, расшитые золотом.
Весь этот шум вырвал Алексея из болезненного оцепенения. Уже в следующую секунду он оказался возле Ани, помогая ей встать.
– Спасибо, – выговорила она, краем ладони вытирая стекающую из уголка рта кровь.
– Хароший парочка, а? – загрохотал Тигран, который продолжал вытанцовывать какую-то помесь чечетки, гопака и «Семь сорок» на издыхающем синеватом пламени. – Два праститутка… толко сладкий мэст у каждого разный, да? Шялава!
Алексей угрожающе двинулся в его сторону, но тут в руках доселе безмолвствовавшего и спокойно созерцавшего все это безобразие Андроника появился пистолет.
– Не шуми, да? – сказал он, спокойно поднимая дуло его на Алексея. – Кто ты такой, чтобы тут пузыриться? Если опущенный, так твое место – у параши. Сам знал, на что шел… фламинго.
– Сучара! – пропыхтел Тигран.