Я мчусь по широкому Садовому кольцу, и редкие автомобили остаются далеко позади, а светофоры подмигивают зелёным глазом, пропуская меня сквозь самые оживлённые перекрёстки. Я, быть может, оказался в Москве своего детства – просторной, солнечной, беззаботной и молодой. Я ещё не знал тогда ни тропических стран, ни изматывающих корпоративных командировок, пятизвёздочных отелей и полуподвальных хостелов, горной болезни, сумасшедших получасовых пересадок в аэропорту Сингапура и бурь Индийского океана. Зато я совершенно точно знал, что моя будущая жизнь будет светлой, яркой, как этот солнечный день, быстрой, как этот BMW, и захватывающей, как Золотая Книга.
И как раз в тот момент, когда я совершенно перестал в этом сомневаться, короткий тычок в плечо заставил меня проснуться. Рот мне зажала тонкая, но твёрдая рука Савитри Пали, а её волосы свисали мне прямо на лицо.
– Ни слова! Уходим. Дикари! – прошептала она и бросилась к лесу. Как и прежде, одежды на ней не было ровно никакой, и она, абсолютно голая, с пистолетом в руке, смотрелась весьма странно. Поэтому я поначалу не понял, что с нами вообще случилось. Когда же понял, ноги уже сами несли меня вслед за ней, в глухие джунгли.
Если бы моя подруга проснулась на десять секунд позже, наши с ней биографии закончились бы уже сегодня. Однако, по счастливой случайности, сперва она услышала из-за ветвей человеческие голоса, вскочила и успела скрыться за стволом ближайшего дерева, чем и спасла жизнь нам обоим.
По её словам, дикарей было четверо, все мужчины. Чернокожие, низкорослые, с редкой растительностью на голове и – как и мы – совершенно голые, они несли на руках большую рыболовную сеть, а ещё у каждого висел на плече топорик с изогнутой ручкой, вроде мотыги, и она готова была поклясться, что наконечники их были металлическими, что для дикарей, никогда не добывавших металлов и не торговавших с другими островами, было в высшей степени странно. Четверо друзей громко разговаривали и отчаянно веселились, направляясь к побережью, и резко оборвали смех только тогда, когда, выйдя на пляж, увидели разнообразные предметы женской и мужской одежды коллекции 2009–2010, живописно разложенные на прибрежном песке.
Их замешательством Савитри воспользовалась максимально верно, молниеносно бросившись бежать в мою сторону. По счастью, от места встречи двух цивилизаций меня отделял небольшой песчаный холм, и моё распростёртое тело туземцы видеть не могли. Не стараясь дальше проследить за действиями пришельцев, я схватил ножи, бутыль с пресной водой, и мы ринулись к нашей лесной штаб-квартире.
– Самое плохое начнётся, когда они увидят мои следы, – было первое, что сказала Савитри, когда мы с ней оказались на дереве, укрыв для надёжности наше убежище несколькими срезанными ветками с крупными жёсткими листьями. – Они будут нас искать.
– В лесу следов не видно, – возразил я. – А здесь они нас вряд ли отыщут. Собак-следопытов, насколько мне известно, у них нет. К тому же у вас осталась ваша пушка, – кивнул я на «магнум» в её руке.
Савитри с некоторым недоумением взглянула сперва на пистолет, потом на меня. Со стороны эта сцена наверняка смотрелась весьма комично: два обнажённых человека, один из них с пистолетом в руке, сидят на дереве и разглядывают друг друга, в то время как за ними по пятам гонится кровожадное племя аборигенов. Если бы мне показали эту сцену ещё недели три назад, я бы ни за что на свете не поверил, что такое может случиться со мною. А теперь, находясь в самом центре этой фантасмагории, я не мог не подумать о том, что фигура у Савитри Пали была на редкость правильная – как раз для Болливуда, который она так некстати покинула ради такого вот приключения. А гладкая смуглая кожа…
– Вы как себя чувствуете? – спросила она с улыбкой, прочитав мой взгляд и прерывая неловкое молчание. – Как ваша простуда?
– Уже лучше, – ответил я тоже с улыбкой, отводя взгляд в сторону. Я и вправду отлично согрелся и ощущал себя вполне бодрым. – Кроме того, моё здоровье – это не самая большая проблема. Гораздо хуже то, что мы, помимо Андрея и катера, потеряли всю оставшуюся одежду: туземцы её наверняка разорвут на цветастые ленточки. Я просто не могу поверить: теряю уже вторые брюки за одно путешествие, такого раньше не бывало.
Савитри вытащила из рюкзака невесть как затерявшуюся там бейсболку и нахлобучила на голову, подобрав под неё свои длинные кудри.
– Без порток, но шляпа, – изрекла она очередной перл по мотивам своего русского самоучителя. – Вы на Сентинеле, одевайтесь в соответствии с местными правилами хорошего тона. За одежду свою можете не волноваться: аборигены здесь боятся брать чужеродные вещи. Когда сюда приходили катера с учёными, чтобы «цивилизовать» Сентинель, местным жителям бросали не только одежду, но и украшения, посуду, инструменты, однажды даже целого жареного поросёнка оставили на пляже. Всё это они с завидным постоянством либо швыряли обратно в море, либо закапывали в песок. Им чужого не нужно.
– Ну уж конечно, – не согласился я, вспомнив её рассказ. – Вы же только что сами сказали, что у них были топоры с железными наконечниками.
– Да, это действительно странно. Хотя знаете, к этим рифам и до нашего несчастного катера прибивало много погибших кораблей. Вполне вероятно, что они находят там металл и используют его для своих орудий. Голова-то у них работает не хуже, чем у нас с вами…
– Тихо… – Я пригнулся. – Слышите?
Мы мгновенно замолчали. Вдали действительно послышались невнятные голоса туземцев – на каком-то неведомом клокочущем языке они перекрикивались между собой, очевидно, где-то на берегу. Вполне возможно, они увидели в нескольких сотнях метров от берега нашу белеющую на солнце лодку – и теперь, безусловно, не сомневались, что её пассажиры обосновались где-то на острове.
Мы сидели на корточках в своём укрытии и практически не дышали. Крики туземцев почему-то периодически перемежались странными раскатами хохота, отрывистыми и довольно жуткими на слух. Таким истерическим смехом разразилась моя последняя секретарша, когда я объявил ей об увольнении по итогам испытательного срока. Видимо, так же смеялись и наши далёкие предки в каменном веке, ещё до того, как родители стали говорить им «веди себя прилично». Эти нечеловеческие звуки то отдалялись, то снова приближались, пока наконец нам не стало понятно, что в поисках задействовано вовсе не четверо, а уже десятка два туземцев. Они нарезали круги по лесу и пляжу, постепенно расширяя периметр.
Удивительно, но по джунглям аборигены перемещались совсем неслышно, в то время как мы с Савитри, пока бежали сюда, продирались сквозь лианы с шумом небольшого бульдозера. Тем не менее, слава богу, тихий шорох шагов возле нашего дерева мы услышали своевременно, ещё до того, как двое дикарей остановились прямиком под нами и начали о чём-то говорить: быстро, выкрикивая гортанные звуки. Язык их звучал в высшей степени интересно, но во мне в тот момент возобладал не антропологический порыв, а инстинкт самосохранения, и я удержал себя от того, чтобы полезть в рюкзак за диктофоном. Вместо этого я снова достал нож и приготовился дорого продать свою жизнь, а Савитри, с кинжалом в одной руке и пистолетом в другой, плотно прижалась к моему плечу.
Когда туземцы ушли – их поиски в нашем районе продолжались как минимум пару часов, – мы ещё некоторое время сидели без движения, прижавшись друг к другу. Зимний день в этих широтах длиннее нашего, московского, но солнце уже начинало клониться к западу, и джунгли мягко погружались в прохладу и мрак. Шум океана усиливался, и в нём постепенно потонули удаляющиеся вопли аборигенов, ужин которых сегодня, по всей вероятности, останется без жаркого из белого человека.
Убедившись, что опасность с земли нам больше не грозит, я отодвинул наши маскировочные приспособления, спрыгнул вниз и помог Савитри спуститься следом.
– Удивительно, что они не обнаружили нас, – совершенно поникшим голосом сказала она. – Я не была уверена, что мы искусно замели следы… Выходит, мы с вами неплохие следопыты.
– Или они – плохие, – предположил я, и мы оба измученно засмеялись. И только сейчас, когда в одно мгновение спало величайшее напряжение этого ужасного дня, мы, кажется, осознали, что оказались на крохотном островке посреди огромного океана, без связи с землёй, почти без припасов, без возможности вернуться в наш мир и ежеминутно подвергаясь смертельной опасности. Мы очутились здесь вдвоём – молодые, неопытные, ещё вчера совершенно не представлявшие себе, что нам придётся испытать приключения почище тех, которыми три века назад разбавлял свою скучную жизнь Робинзон Крузо.
У нас не было никакого плана, да и не могло его быть. Мы радовались уже тому, что остались в живых, надолго ли – неизвестно. Мы стояли посреди леса, наполненного диковинными звуками и запахами, смотрели друг на друга и беззвучно смеялись над поистине трагическим и в то же время дурацким положением, в которое попали, по большому счёту, из-за собственного врождённого авантюризма.
В такой ситуации было бы сложно совладать с собственным организмом, и Савитри заметила это даже быстрее, чем я сам. А я опомнился уже в тот момент, когда она подошла ко мне недопустимо близко, взяла за руку и взглянула на меня снизу вверх своими огромными блестящими глазами, в которых я за мгновение разглядел все самые удивительные сокровища Азии.
Никогда в жизни мне не было так трудно сделать шаг назад. И я совершенно не слышал своего деревянного голоса, который – вопреки моему единственному желанию – произнёс:
– Сейчас нужно ложиться спать, Савитри. Ночью мы отправляемся на разведку.
– Конечно, – прошептала она, всё так же хитро улыбаясь и медленно отпуская мою руку. – Утро вечер мудреней…
– Вы не можете идти в таком виде! – шипела на меня Савитри уже битых минут двадцать.
Солнце давно скрылось за горизонтом, и в нашем убежище стало совершенно темно: звёздного неба почти не было видно за чёрными кронами деревьев.
– Тогда, быть может, вы мне сошьёте убранство из пальмовых листьев? Или сплетёте штаны из стеблей маниока? Сделаете обувь из смолы каучукового дерева? – бушевал я. – Осмелюсь доложить, товарищ капитан, что у меня нет другого наряда!
Я не мог даже подумать о том, чтобы пустить на разведку в чащу леса её одну. Но Савитри убеждала меня, что моя белая кожа будет выглядеть лучшей на свете мишенью для стрелы любого аборигена, в то время как она – смуглая и миниатюрная – могла бы прошмыгнуть под носом у сентинельцев совершенно незамеченной.
– Вы же совершенно безмозглый человек, Алексей, – озабоченно произнесла она так, будто для кого-то это было открытием. – Вас заметят, и тогда нам обоим конец. На этом острове ходят голые чернокожие люди, больше никого!
Меня вдруг осенило.
– В таком случае, – сказал я запальчиво, забыв о шёпоте, – у меня есть нужное средство!
И я, подобно иллюзионисту, эффектным жестом вытянул из нашего рюкзака крупный тюбик чёрной пасты, купленный нами в числе прочей экзотической дряни в Дели по настоянию Гурьева. Он тоже полагал, что нам придётся с целью маскировки мазать лица чёрной краской, и хотя я был против таких экстравагантных мер, на всякий случай паста была куплена.
Савитри просияла:
– Прекрасно! Этим раскрашивают лица мальчиков в праздник Дивали[20]. Алексей, это же единственная вещь, которая была вами куплена с толком! – Она выдавила немного пасты на руку и поднесла к лицу. – Ещё и без запаха! Отлично. Поворачивайтесь-ка. Мажьтесь спереди, а я наваляю вам на спину.
Я понял весь ужас предстоящего и попытался было слабо протестовать. Следующие пятнадцать минут я приводил самые различные аргументы против этой жуткой идеи. Мысль о том, что мне придётся гулять по острову Сентинель нагишом, да ещё обмазанным чёрной краской, меня совершенно не впечатляла. Однако Савитри оставалась непреклонной.
– Кого вы стесняетесь, недотрога?! – искренне удивлялась она. – Здесь никто вас не сфотографирует и не разместит фотографий на вашей страничке в Assbook или Vdistante.ru! Если бы у вас был с собой чёрный костюм, как у Бэтмэна, можно было бы надеть именно его, но все ваши одеяния навеки пропали! А в костюме Адама вы, безусловно, эффектны как мужчина, но вряд ли дикари оценят вашу привлекательность, если заметят белого человека. Они видят в темноте как кошки и стреляют без промаха, поверьте мне. В конце концов, вы хотите выбраться отсюда или нет?!
Эта мысль несколько воодушевила меня. В конце концов, какая разница? Если мой маскарад поможет беззвучно и незаметно совершить ночную экскурсию по острову, можно и рискнуть. Было совершенно очевидно, что сидеть сложа руки в нашем убежище, больше подходящем для орангутангов, не имеет никакого смысла – не сегодня завтра дикари нас найдут, а мне бы хотелось сперва отыскать выход отсюда. У меня была надежда, что где-то на острове мы наверняка сможем обнаружить и увести у туземцев лодку с вёслами, а на ней, быть может, удастся достичь Большого Андамана. Кроме того, у меня оставалась надежда исследовать остров на предмет наличия на нём какого-то указателя на местонахождение Золотой Книги.
Савитри права в одном: для любого аборигена я заметен за километр, моя белая кожа играет роль маяка. Выхода не было, и я принялся щедро выдавливать на себя липкую чёрную пасту.
Все приготовления заняли около часа. Больше всего на свете я боялся встретиться взглядом с Савитри, когда она увидит меня в этом карнавальном костюме сентинельца, но она осмотрела меня совершенно холодно, как товар на полке. Ей не понадобилось вываливать на себя столько этой гадости, сколько мне, чтобы стать практически незаметной: смуглая кожа в темноте и так казалась почти чёрной. Моя спутница выглядела ещё более подтянутой и совершенно раскованной. Я старался не смотреть на её маленькую грудь и тем более не спускать взгляда ниже, но её глаза, напротив, придирчиво осмотрели моё тело – с чисто практической целью. В её голосе не чувствовалось ни малейшего смущения, а я готов был провалиться сквозь землю.
– Ну-ка повернитесь. Нормально. Передайте сюда тюбик… Так… Давайте-ка мажьте шею, про шею забыли!
Мы взяли свои ножи, повесили на шею по фонарику и надели на нос тяжёлые инфракрасные очки. Я на всякий случай взял фотокамеру. Ещё бы: ведь этой ночью нам предстояло стать первыми людьми с Большой земли, которые получат возможность увидеть остров Сентинель со всеми его многочисленными загадками. О такой возможности я не мог даже и мечтать: мне казалось, что Магеллан, Пржевальский, Миклухо-Маклай и Франсиско Писарро уже успели исследовать весь мир, открыть и дотошно описать все на свете острова, и транснациональные корпорации уже не преминули оснастить их своей продукцией. В каких бы уголках мира я ни появлялся, меня повсюду встречали самые отвратительные признаки цивилизации: сигаретные окурки, футболки с изображением Барака Обамы, пластиковые бутылки кока-колы и использованные автомобильные покрышки, так что я уже махнул рукой на свои юношеские мечты об открытии затерянного мира. Глобализация уравняла самые разнообразные культуры, обучила все народы и племена бойко считать наличные доллары и кричать «хэллоу!», и никогда, казалось мне, не удастся уже ступить на неведомый клочок суши под приветствия разукрашенных вождей туземцев.
И вот, неожиданно для меня самого, судьба предоставила мне шанс. Оказывается, всё это время на свете, в Индийском океане, лежал мой затерянный мир: он ждал, пока я учился в советской школе, списывал в институте на экзаменах по истории внешней политики России, устраивался на работу, женился, разводился и зарабатывал свои бонусы, и всё это время племя сентинельцев в несколько сотен человек успешно защищали от пришельцев свою землю и свою самобытность, чтобы вот сейчас – именно сегодня – мне удалось увидеть этих людей такими, какими были мои предки десятки тысяч лет назад. Мечта детства станет явью.
Но разве именно в таком виде надеялся я осуществить её? Что-то я не помню в своих мечтах такого эксцентричного наряда. Мне представлялись скорее удобный пробковый шлем, хорошо подогнанный и в меру запылённый костюм цвета хаки со множеством карманов, который подчёркивает мою стройную фигуру, а также высокие чёрные сапоги, которых у меня сроду не было и, ясно как день, никогда не предвидится, и лёгкая винтовка в мускулистой руке. Меня должны были сопровождать боевые товарищи с обветренными лицами, следующие чуть следом, и мудрый проводник из местных жителей, выступающий чуть впереди, которого позже, конечно, сразит случайная стрела, избавляющая от необходимости платить ему за услуги. Именно так должны были быть сделаны мои открытия «моря Санаева», «Алексеева берега» и «острова имени президента России», который я назову так в честь одного из них, пусть и пока непонятно которого именно.
Вместо всей этой героики, о которой я мог рассказывать внукам лет через пятьдесят, писать мемуары и сниматься в телепередачах для молодых домохозяек, я делаю легендарное открытие мирового уровня в совершенно голом виде, обмазанный липкой чёрной пастой, в сопровождении насмешливой индианки, которая только и может, что надо мной издеваться. Ну что за невезуха…
– Я пойду вперёд, – недовольным тоном заявил я.
– Нет уж, – ответила она, неторопливо обходя меня на узкой тропинке между зарослями. – Вперёд пойду я.
СТРАНИЦА 9 САУПТИКА-ПАРВА («О НАПАДЕНИИ НА СПЯЩИХ»)
Я, конечно, ничего не увидел, и ещё бы шаг – мы оба попали бы в лапы сентинельцев. Спасло то, что капитан пребольно схватила меня за локоть – так, что я еле сдержался от вскрика. Сначала я решил было, что впереди змея, как вдруг свободной рукой она так же молча указала мне куда-то влево.
И я заметил их. На небольшой поляне метрах в тридцати от нас скрытые раскидистыми банановыми деревьями полукругом стояли жилища, которые издали можно было принять за небольшие сушилки с сеном вроде тех, что используют на северо-западе России. Это были, собственно, даже не хижины, а скорее навесы на толстых жердях высотой метра в полтора, на которые с одной стороны были навалены желтеющие банановые листья, а с другой ровным счетом ничего не было. В детстве мы с друзьями на даче строили в лесу такие же, пока наконец кто-то из нас не стащил у деда топор, молоток и гвозди, чтобы возвести первый в нашей жизни настоящий шалаш, угрожающе кренящийся в одну сторону. Под таким навесом, на который вместо огромных банановых листьев наваливали еловый лапник, можно было играть в карты, прятаться от дождя и гнева родителей, приехавших на выходные, а также совместно поедать яблоки и иргу, которые предварительно удавалось стащить с чужих участков.