– Хорошо, – сказал он. – Тогда мы тебя разденем и привяжем к дереву. И пусть тебя съедят комары!
– Не надо!
– И это не нравится. Ладно, – покладисто сказал Кил Бил. – Тогда третий вариант: зароем тебя в землю по самую голову. С руками. Чтобы откапываться нечем было.
– Не надо! – канючил Ник, изображая перепуганного малыша.
Кил Бил рассердился:
– Привередливый какой! Ничего ему не надо! Нет уж, давай выбирай: подвесить тебя, привязать или закопать?
– Не хочу!
– Ну, тогда мы сами решим. Что будем с ним делать? – спросил Кил Бил своего друга.
Билу Килу не хотелось копать землю или раздевать мальчишку, который наверняка будет брыкаться, поэтому он выбрал наименее трудоемкое:
– Подвесить!
– Согласен!
И Кил Бил вытащил из кармана веревку.
– Боюсь! – завопил Ник.
– Это хорошо, – одобрил Кил Бил. – А сейчас будет еще страшнее.
И он скорчил зверскую рожу.
Тут Ник вытащил пистолет. Он стоял с пистолетом и улыбался.
– Игрушечный! – уверенно сказал Бил Кил.
– Точно! – согласился Кил Бил, но при этом сделал шаг назад.
– Чего же ты? – спросил Ник. – Давай, связывай меня, подвешивай.
– Очень надо, – сказал Кил Бил. – Мы пошутили. Мы всегда так шутим.
– А я не шучу! Так. Прислоняй его к дереву! – указал Ник стволом на Била Кила. – И привязывай. Быстро!
И Ник для острастки выстрелил вверх.
Кил Бил тут же подскочил к приятелю и начал привязывать его к дереву.
– Не очень старайся, оставь веревку для себя! – приказал Ник.
Кил Бил послушно оставил, и Ник этой веревкой привязал и его, держа Кила Била на прицеле и внимательно следя за тем, чтобы тот не попытался выхватить у него пистолет. Но тот, похоже, даже и не думал об этом.
– Отдыхайте! – попрощался с ними Ник.
– А как же мы? Кто нас развяжет? – взывали трусобои.
– А зачем вас развязывать? – ответил Ник.
И пошел своей дорогой, не оглядываясь.
Через некоторое время он увидел сквозь деревья забор и крышу дома страбынетов.
Подкрался, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
Было тихо.
Он взобрался на забор, осмотрелся. Во дворе никого. Ник перелез, спрыгнул, пригнувшись, побежал к дому. В доме было темно.
Ник осторожно взошел на крыльцо, тронул дверь. Она оказалась не заперта (у страбынетов просто не нашлось замка и засова, чтобы ее запереть), Ник открыл ее и проскользнул в дом. Тусклый свет еле-еле освещал окружающее.
В доме теперь не было комнат для каждого, как раньше, только для Аньки и Таньки выделили каморку с занавеской, все спали на самодельных деревянных нарах, сооруженных вдоль стены. Вик спал с краю. Ник начал пробираться туда. Вдруг чья-то голова поднялась и уставилась на него. Ник тут же потянулся, зевнул, изображая, что он выходил и вернулся, чтобы продолжить спать.
– Это ты? – спросила голова.
– Я-у-а-уа! – ответил Ник измененным голосом, продолжая зевать.
И лег рядом с Виком.
Голова спрашивавшего опустилась на подушку.
Выждав некоторое время, Ник стал тихонько толкать брата. Тот наконец проснулся, хлопал глазами.
– Ник? – удивился он, увидев брата.
– Тихо! Жду тебе во дворе. Выходи не сразу.
И Ник тенью скользнул обратно к двери.
Через несколько минут во двор вышел Вик, Ник молча поманил его и повел в дальний угол, к беседке.
– Ну ты даешь! – сказал Вик. – Что случилось?
– Пока ничего. А завтра будет война. Почти настоящая. Поэтому пойдем со мной.
– Куда?
– Туда. К БГ.
– Ты теперь у него?
– У него.
И Ник вкратце рассказал о тех событиях, которые произошли за последнее время.
– Не понимаю, – сказал Вик. – Ты говоришь, что начал сотрудничать с генералом для вида, чтобы выведать, где прячут Ину. А получается, Ина теперь уже ни при чем, ты уже воевать собрался.
– Ина никуда не уйдет, просто сейчас все равно не до нее. И вообще, я подозреваю, Страхов морочит нам головы.
– Может быть, – согласился Вик.
И рассказал о чердаке, о надувной кукле, о подвале, где на них с Танькой напал крыс, о странном поведении Людофоба. И о том, как они с Танькой слышали в подземелье далекие поезда.
– Это интересная информация, – оценил Ник.
И задумался.
Его детективные мозги усиленно работали. И в результате он заявил:
– Вот что: профессор нас обманывает! Я это теперь стопроцентно понял. Он нас нарочно сюда заманил, в это подземелье!
– Зачем?
– Не знаю.
– Нет, а с чего ты решил, что заманил?
– Вспомни про замок. Ты сам сказал: его будто нарочно повесили. Чтобы мы заинтересовались. А когда мы его открыли и туда зашли, что там было?
– Ничего.
– Ошибаешься, Вик, там был дохлый воробей! И недавняя газета! То есть дверь там была открыта, туда можно было пройти, а потом там взяли и повесили замок. Я вспомнил, мы раньше там с пацанами ездили на велосипедах, замка там не было.
– И дверь была открыта?
– Закрыта она была, но мы даже не пробовали открыть. Мы думали, она наглухо. Вот профессор и повесил замок, чтобы мы обратили внимание!
– Ну допустим, и что из этого?
– Выводы потом, пойдем по фактам, – сказал Ник голосом профессионального детектива. – Профессор нам позволил сбежать из больницы, ведь так?
– Похоже на то.
– Дальше. Эти ящики, эта кукла на чердаке – это все тоже он сделал! Для отвода глаз! И искусственный скелет в пещеру засунул тоже он. Или кто-то по его приказу.
– Зачем ему это нужно?
– Чтобы навести нас на ложный след! – уверенно сказал Ник. – Ты смотри, что получается: он тебе сказал, что подвал закрыт Бешеным Генералом и его самого туда не пускают, так?
– Так.
– А кто тогда впустил в подвал крыса? Крыс же только ему подчиняется, это же ясно! Наверно, у него какой-нибудь датчик, профессор подает команды, а Кинг слушается. Ты же сам сказал – он вас чуть не разорвал, а потом взял и ушел.
– Да, – Вик передернул плечами от неприятного воспоминания. – Так и было.
– Вот!
– Постой. Зато он нас выпустил, когда Людофоб нас запер.
– А откуда ты знаешь, может, Людофоб на него работает? Почему Страхов появился в подвале – куда ему нельзя, между прочим? И как раз тогда, когда надо было вас выпустить? А?
– Да… Слушай, ты стал очень сообразительным, – похвалил Вик брата.
Ник чуть было не улыбнулся, так ему было приятно слышать эти слова, но сдержался и даже напустил на себя еще большую деловитую суровость.
– Из всего этого понятно, что…
Тут он сбился. На самом деле хоть и ясно, что Страхов ведет себя как минимум странно, но вот зачем это ему – загадка!
– Считаешь, что на самом деле никто его дочь в заложницах не держит? – попытался подсказать ему Вик.
– Неизвестно. Если генерал Страхова действительно через это заставляет работать, тогда, может, и держат. А если нет, если он не сопротивляется БГ, а добровольно сотрудничает с ним, тогда… Тогда вряд ли. Она, может, где-то вообще рядом с нами, а мы не знаем! – озарило Ника. – А он нарочно говорит, что она в плену, чтобы никто не подумал, что она здесь, и не начал бы ее искать, и не навредил ей! Понимаешь?
– Логично, – согласился Вик.
Они некоторое время молчали. Вик вспоминал Аньку и Таньку, а Ник рыжеволосую Машку, и они мысленно прикидывали, кто из них больше похож на дочь профессора Страхова. Кстати, подумал Ник, если она тут, то, скорее всего, ничем не болеет, неужели Страхов неспособен вылечить собственную дочь? В таком случае Машка может быть Иной – очень уж странная болезнь у нее, эта самая рыжефобия. Выдуманная какая-то.
Вспомнив о болезни Машки, он вспомнил о болезнях вообще. В том числе об инъекциях доктора Страхова.
– Я же главного тебе не сказал! В чем еще обман Страхова: он нам вколол эти самые инъекции, но не сказал, что они заразные! Мы с тобой ходячие вирусы!
– Как это?
– А так. Мои страбыты от меня уже вовсю заразились, такие смелые стали, что вообще! А твои от тебя, наверно, заразились трусостью. Не замечал?
Вик пожал плечами.
– Тебе трудно заметить, ты сам такой, – сказал Ник. – Поэтому я тебе и предлагаю: пойдем к нам. Заразишься от нас смелостью.
– А кто тебе это сказал?
– БГ сказал.
– С какой стати?
– Ну… Он мне доверяет.
– А ты не допускаешь мысли, что он тебя тоже обманывает?
– Вряд ли. Я ему нужен. Все, хватит разговоров, Вик. Пойдем!
– Как это я один пойду? Тогда уж все…
– Ты что, с ума сошел? – выкрикнул Ник, но спохватился, огляделся и зашептал: – Как ты не понимаешь? Одного тебя мы нейтрализуем, а вместе вы всех перезаразите трусостью!
– Ну и что? Страхов вылечит. Зато войны не будет. Зачем она вообще?
– Это не настоящая война, а тренировочная. Чтобы отобрать лучших.
– Для чего?
Ник замялся. Он вспомнил о планах БГ: привить большинству людей страх, а избранным смелость. Ник будет в этих избранных, что само по себе приятно. Ну, и родителей он попросит записать в смелые. А остальные этого недостойны.
Но он вдруг почувствовал, что эти планы, так заманчиво звучавшие в изложении БГ, в пересказе потеряют свою красоту. И все же попробовал, как мог, втолковать Вику, в чем заключается замечательность этих планов.
Вик слушал внимательно, задумчиво.
– Люди будут бояться для своего же счастья! – убеждал Ник. – Дошло? И еще плюс в чем? Чем быстрее он тут закончит подготовку, тем быстрей мы выйдем наружу. Ну, все понял? И хватит уже болтать, мне хоть недолго поспать надо, завтра командовать, я же старбой все-таки.
– А не кажется ли тебе, братик, что это фашизм? – спросил Вик.
– Начинается! Какой фашизм, ты что? Мы же никого не собираемся убивать!
– Вот, ты уже говоришь – «мы», – заметил Вик. – Потом начнешь говорить «они». С этого и начинается фашизм.
– Я вижу, ты ничего не понял! – с досадой сказал Ник.
– Да нет, все я понял. Иди к своим бойцам. А я останусь здесь.
– Хочешь навсегда остаться трусом?
Вик хотел ответить, что трусом лучше быть, чем фашистом, но не успел: скрипнула открывающаяся дверь, кто-то спросил с крыльца (вернее, не кто-то, а Танька, Вик узнал ее голос):
– Вик, ты? С кем ты там?
– Я? Ни с кем. Я так… Я иногда вслух… Стихи читаю.
– Стихи? Как интересно.
Стихи
Танька спустилась с крыльца, а Ник в это время растворился в темноте, зашуршал у забора, потом забор качнулся – это он перелезал через него, потом послышались тихие удаляющиеся шаги…
– Что там было? – спросила Танька, подойдя.
– Где?
– Там. Шуршало что-то.
– Мало ли. Какая-нибудь лиса.
– Тут нет лис. И вообще нет животных, не заметил?
– Заметил…
Танька села рядом.
– И какие ты стихи читал? Свои?
– Я? Нет.
– А чьи?
– Пушкина, – наугад сказал Вик.
– Да? А что именно?
– Я?
Вик знал довольно много стихов, хотя и в рамках школьной программы. И Пушкина в том числе. Но сейчас в голову приходили какие-то все не те. «У Лукоморья дуб зеленый», например. Танька не поверит, что можно самому себе ночью читать «У Лукоморья дуб зеленый». Или «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Это совсем уж невероятно. Еще Вик из Пушкина помнил: «Я помню чудное мгновенье», но не стал бы его читать – наверное, понятно почему. Если кому из плохо учившихся все-таки непонятно, напомню, там дальше: «Передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты».
И Вик вместо того, чтобы читать Пушкина, спросил:
– А ты на меня не обижаешься?
– Обижаюсь, конечно, – ответила Танька. – Я вообще хотела с тобой не разговаривать. Потом подумала, что это глупо. Ты же не виноват. Ну, не нравлюсь я тебе, и что теперь, повеситься, что ли? Бывает. Твое право. А ты мне нравишься. Мое право. И я ведь понимаю, что ты не очень хороший человек. Настоящие парни так себя не ведут. Просто так вот получилось почему-то – я тебя увидела и поняла, что нравишься. Я думала, что ошиблась. Потому что с какой стати? А потом поняла – ни с какой. Влюбилась, вот и все.
Вику было и страшно, и приятно, и жарко, и холодно. Впервые ему объяснялись в любви – да еще вот так, ночью, в тишине…
Танька сидела рядом и молчала. Она слегка раскачивалась, опираясь руками о скамью, одна рука была совсем рядом. И Вик вдруг дотронулся до этой руки.
– Что? – сразу же повернулась к нему Танька.
– Я просто еще не разобрался… – сказал Вик.
– В чем? Я тебе тоже нравлюсь, да? Это ты просто сам себе сопротивлялся, да? Поэтому и наорал на меня, да?
Танька помогала Вику, предлагала готовые ответы. И они были похожи на правду. Вику в этот момент действительно казалось, что он сопротивлялся сам себе и именно поэтому наорал на Таньку. Она ему действительно нравится. Она красивая, а в этом полусумрачном свете еще красивее.
И Вик сказал:
– Да.
И сжал руку Таньки.
Она прижалась к нему (то есть Танька, а не рука) плечом, а потом шепнула:
– Обними меня.
Вик обнял, как умел: обхватил за плечи и замер, не зная, что делать дальше.
Но Таньке, похоже, ничего и не требовалось.
– Завтра будет война, – сказал Вик. – Или что-то вроде войны. Надо всех предупредить. И еще – я вас всех заразил, наверно.
– Что? – спросила Танька. Она или не расслышала, или вообще не слушала.
– Я говорю: я заразил вас всех.
– Ерунда. Посидим еще немного? Не против?
Вик был не против. Он даже решил, что сейчас соберется с духом и поцелует Таньку. Но время шло, духу все не хватало. А сидеть вот так, застывшим, тоже плохо. Она подумает, что Вик окончательный трус и не умеет обращаться с девушками. Тогда Вик придумал: досчитать в уме до десяти – и поцеловать.
И начал отсчет.
Один, два, три, четыре, мысленно считал он, пять, шесть… семь… восемь… – продолжал он все медленнее, но сбился, ему показалось, что он после шести перескочил сразу на восемь, поэтому повторил: шесть, семь, восемь, девять, де…
– Холодно, – сказала Танька. – Пойдем. А то еще увидят, подумают что-нибудь. А ты ведь этого не хочешь?
– Почему это? Мне все равно.
– А мне не все равно. – Танька встала и пошла к дому, не дожидаясь его.
Вику показалось, что она на что-то обиделась.
Но на что?
Нормально сидели, обнимались…
«Женская логика непостижима!» – говаривал иногда Олег, отец Вика.
И Вик сейчас, вспомнив его слова, полностью с ними согласился.
Напуганные страбынеты
Если бы Вик вечером не сказал Таньке о том, что он, возможно, всех заразил, то, может быть, и не стал бы заводить об этом речь. Но он сказал Таньке, значит, обязан сообщить всем. И Вик с утра пораньше сообщил.
Страбынеты, выслушавшие это натощак, приуныли.
Сашка и Пашка, которым вместе с Васькой выпала очередь грабить столовую и добывать завтрак, сказали:
– Вот почему нам так не хочется сегодня на столовую нападать! Мы зараженные, оказывается!
– Ерунда. Не верю я в это! – сказал обманофоб Васька. – И что нам теперь, голодными оставаться?
– Можно просто пойти и съесть, что дадут, – предложила Танька.
– Надо же, наша Танечка сама что-то придумала! – удивилась Анька с дружелюбным ехидством. – Может, ты от самофобии вылечилась почему-то?
– Да я знаю почему! – крикнул толстый обидофоб Петька. – Я ночью встал, смотрю – они сидят и лижутся!
– Скотина! – сказала ему Танька. – И вовсе мы не… тьфу, даже говорить с тобой противно! – И отвернулась.
Вик подошел к Петьке и сказал:
– Извинись.
– С какой стати? За правду не извиняются!
– За то, что подглядывал.
– Я не подглядывал! Я просто в окно посмотрел! Смотрю: надо же, ухватил ее и…
Петька не договорил: Вик ударил его кулаком по скуле. И с удивлением посмотрел на свой кулак. Ему показалось, что кулак сам поднялся и ударил, без ведома Вика.
Петька выкатил глаза, приоткрыл рот и смотрел на Вика так, словно не мог поверить, что тот его стукнул. Он даже спросил для верности:
– Ты меня ударил, гад?
– Ударил, – подтвердил Вик. – Будешь еще глупости говорить – еще ударю.
– Да я тебя… – задохнулся от возмущения Петька. – Я тебя в порошок сотру! Я тебя с землей сровняю! Я тебя закопаю, понял? Я тебе все уши оторву! Я твой глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Я твои кишки на руку намотаю! Тебе не жить, понял? Я тебя об коленку переломлю!
И долго он еще перечислял, что сделает с Виком, и, однако, ничего не сделал. Заметив, что Васька над его словесными выпадами посмеивается, Петька перенес гнев на него:
– А ты чего лыбишься? Смешно ему! Ты видишь, что со мной делается? Я раньше его сразу уничтожил бы, а теперь не могу! Я заразился!
– Странно, – заметил Эдька, спокойно наблюдавший за ссорой малышей, – что Вик хоть и больной, то есть трусливый, а по физиономии тебя съездил все-таки.
– Да он от трусости! Был бы он смелый, он бы предложил подраться честно, а он исподтишка ударил, сволочь!
– Неправда, не исподтишка, – сказала Анька. – Но и не очень смело, тоже верно.
– Мы есть будем или нет? – подал голос Шустрик.
И страбынеты отправились в столовую необычным порядком: открыто, без намерения грабить. Увидев их, поварихи и повар тут же пришли в боевую готовность, схватив половники и разделочные доски. Но страбынеты смирно вошли, смирно расселись за столами.
Не веря своим глазам, поварихи потащили на столы завтрак. Вика пугали в день его прибытия к страбынетам обязательной манной кашей и овсяным киселем без сахара, но оказалось, что в меню, по крайней мере сегодняшнем, не было ни каши, ни овсяного киселя, а был омлет, были хлопья, тосты, джем, масло, чай и кофе с молоком, сок, фрукты – все довольно пристойно и даже вкусно.
Позавтракав, начали обсуждать положение.
– Надо идти к Страхову и потребовать, чтобы он дал нам противоядие, – сказала Анька.
– Не даст, – тут же возразил Васька. – Они с БГ над нами эксперименты проводят, зачем они будут собственный эксперимент портить? Вы заметили, Страхов стабилизатор перестал нам колоть. И осмотра сколько уже не было!