Страхов отошел от карты, где закончил победоносную войну, и посмотрел в окно на просторы подвластного ему подземелья. Везде он видел марширующих правильными рядами страхолюбов и боян. Страхолюбы, конечно, идут ровнее, они солдаты, а боян приходится учить, чем и занимаются приставленные к ним сержанты. Увлеченно занимаются маршировкой и боюпы, объединившиеся со страбынетами, под руководством старбоя Ника. Сегодня должен состояться Праздничный Парад Преданного Послушания. Красиво звучит: Праздничный Парад Преданного Послушания, ПППП. Страхов всегда любил выдумывать слова и всякие сокращения.
– Как вам эта картина, товарищ генерал? – спросил он, обводя рукой пространство.
И сам ответил себе хриплым и сердитым голосом:
– Игрушки это все! Пора уже делом заниматься!
– Нельзя без подготовки и проверки кадров, – последовал успокаивающий ответ. – Люди должны участвовать в нашем великом деле не по принуждению, а добровольно!
– А вот я их спрошу, негодяев, добровольно они будут участвовать или не добровольно! И пусть только скажут, что нет!
– Но… – хотел возразить себе Страхов и сам себя оборвал:
– Никаких «но»! Сегодня смотр, завтра выпускаем передовой отряд.
– А если неудача? Если там окажутся изменники?
– Тогда пошлем карательный отряд и расстреляем каждого третьего!
– А если…
– Молчать!
Этот диалог слышал Обломский, который сидел в маленькой комнатке с табличкой «Начальник штаба». Он улыбался. Он знал, что должно произойти сегодня вечером.
Конец Страны Страха
Генерал-профессор стоял на трибуне, любуясь проходящими мимо стройными колоннами. Он то по-военному вытягивался и прикладывал ладонь к виску, то по-граждански расслаблялся, милостиво улыбался, помахивал приветственно рукой. Рядом с ним стояли командиры, включая Ника и полковника Обломского.
Вот подошла колонна, направляющим в которой был Антон. Он многозначительно посмотрел на Ника, тот кивнул.
Пора.
Колонна неожиданно остановилась.
Движение застопорилось.
Военный оркестр некоторое время играл, но сбился и умолк.
Страхов вертел головой, не понимая, что происходит. Он повернулся к Обломскому, но в это время из группы подростков, следовавшей за колонной Антона, выбежал Вик. Он с перепуганным лицом встал перед трибуной и закричал:
– Товарищ генерал, важное известие! Разрешите обратиться к профессору!
– Разрешаю, – прохрипел генерал.
– Доктор, тревога! Только что я узнал, что генерал готовит против вас заговор! Он один хочет захватить власть, возглавить войска и завоевать мир! А вас упрячет в дальнюю пещеру, замурует и уморит голодом! Вы ему больше не нужны!
Страхов оторопел.
Пока он стоит так, вытаращив глаза и ничего не понимая, объясним, в чем заключался план, который беглецы придумали в подвале. Полковник обратил общее внимание на то, что генерал-профессор явно не в себе: говорит за двоих, непонятно, кем он себя считает – генералом или профессором.
– Но ведь нельзя же быть двумя людьми сразу! – сказала Анька.
Вик и Ник переглянулись. Они вспомнили, что произошло с их отцом в Бермудии. И Вик сказал:
– Еще как можно!
– Можно, – подтвердил и Обломский. – Я вот долгое время был тоже как бы сразу двумя людьми. Раздвоение личности это называется. Во мне всегда один говорил «да», а другой «нет». У Страхова хуже, то есть хуже для нас: в нем оба человека – заодно. И оба против людей.
– А если их поссорить? – задумчиво спросил Ник.
– Вот! Это я и имел в виду, когда говорил, что у меня есть план!
Итак, Страхов смотрел на Вика (которому поручили стать инициатором в ссоре профессора и генерала), осмыслял информацию и никак не мог осмыслить.
Наконец до него дошло.
– Это правда, товарищ генерал? – спросил он обиженным голосом.
И ответил грубо и резко:
– Да врет он все! Как это я могу сам против себя пойти!
– Не верьте ему, профессор! – закричал Вик. – Он обманывает, он хочет от вас отделиться! Он уже отделился!
– Это ты меня обманываешь! – закричал Страхов. – Солдаты! В изменника – целься!
Страхолюбы разом повернулись и направили автоматы в сторону Вика. Но получилось, что и в сторону трибуны, потому что Вик стоял перед ней.
– Видите! – воскликнул Вик. – Они в вас целятся! Генерал вас предал!
И Страхов, запутавшийся, поверил Вику.
– Генерал, это подло! – сказал он. – Солдаты, в этой стране я хозяин! А он изменник, взять его!
– Отставить! – закричал он тут же после этого. – Не имеете права подчиняться приказам гражданского лица! Я ваш командир! Взять его!
Страхолюбы побежали к трибуне и схватили Страхова.
– Да не меня, идиоты! – кричал генерал-профессор.
Они отпустили его.
– Его! – генерал-профессор ткнул себя пальцем в грудь.
Солдаты схватили его.
– Отставить! – закричал Страхов.
Солдаты отпустили.
– Схватить! – закричал Страхов.
Солдаты схватили.
И тут полковник Обломский подошел к микрофону.
– Граждане подземелья! – обратился он к столпившимся, расстроившим колонны и смешавшимся боянам и страхолюбам. – Кого мы видим перед собой? Больного человека, страдающего раздвоением личности! И вы такому хотите подчиняться?
– Я не больной! – завопил Страхов. – Я вас уничтожу!
– Вы больной, да еще и трус! – обвинил Обломский.
– Что???
Страхов задергался в руках солдат. Для него не было страшнее обвинения, чем обвинение в трусости.
– Трус, трус! – подтвердил Обломский. – Вы, например, побоитесь сказать, где выход! Трус!
– Трус! – подхватили Вик и Ник.
– Трус! Трус! – скандировала колонна Антона, которую тот заранее подговорил.
– Трус! Трус! – подхватили и солдаты, считая, что они кричат это профессору.
– Трус! Трус! – кричали все остальные, считая, что кричат Бешеному Генералу.
– А вот и не боюсь!
– Не верим! – ответили ему.
– Ах так? Тогда все за мной! Я покажу!
И генерал-профессор, поддерживаемый и удерживаемый солдатами, устремился к стене с подъемниками.
Он повел население Страны Страха тем путем, которым сюда попали Вик и Ник, но никто не мог здесь выбраться – слишком все было запутано, да еще эти страшные лабиринты темноты, где мог встретиться крыс Кинг и где ползали, шипели неведомые чудовища. Но на этот раз не было ни Кинга, ни чудовищ: Страхов достал из кармана пульт вроде телевизионного, нажимал на кнопки, в результате освещались тоннели с нарисованными на стенах стрелками, которыми все вскоре вышли к металлическим конструкциям. Прошли по лестницам и эстакадам, оказались у площадки лифта. Обломский, увидев, какие кнопки нажимает Страхов для перемещения лифта, взял у него пульт и занялся отправкой людей наверх равномерными партиями, не допуская толчеи и лишнего скопления.
Наконец все оказались на свободе и бурно радовались.
Показалась колонна грузовиков и автобусов: кто-то словно ждал их появления. Так оно и было: люди от правительства, МВД, МЧС и Министерства обороны, не добившись толку от генерала-профессора, с которым до этого вели переговоры по единственному каналу связи, уже собирались взять Ракетную гору штурмом.
Но теперь в этом не было необходимости.
А Ник увидел бегущего к горе Олега и, спрятавшись за Вика, тихо сказал:
– Ну, будет теперь…
Но тут же ему стало стыдно, он вышел из-за спины брата и встал с ним рядом. Уж отвечать, так поровну.
А Обломский внимательно изучал пульт.
Какой-то высокий военный чин, спрыгнувший с передовой машины, выкрикнул:
– Не трогать! Нам это еще пригодится!
Обломский понял, что он имел в виду, но сделал вид, что не расслышал.
– Наверное, эта, – пробормотал он и нажал на красную кнопку с маленькой надписью «fire» (огонь).
И тут же показалось, что земля приподнялась, послышался глухой, но мощный звук взрыва, Ракетная гора на глазах стала расти – и тут же опала, ухнула вниз всей своей массой.
И на ее месте осталась продолговатая впадина.
Страна Страха прекратила свое существование.
– Что вы наделали? – в отчаянии закричал военный чин.
– А что? – поднял на него Обломский невинные глаза. – Я нечаянно нажал. Какая досада!
И он отвернулся, пряча улыбку.
Эпилог
Всех людей, вышедших из Страны Страха, подлечив, вернули к нормальной жизни. Страхолюбов отправили в антитеррористические военные соединения, бояне стали опять примерными работниками и членами семей, если они у них были, причем умные врачи объяснили им, что БОязнь НЕ успеть, не сделать, не соответствовать и т. п. – дело не такое уж плохое, если в меру. Не надо из-за этого нервничать, вот что главное. Как ни спеши, быстрее самого себя жизнь не проживешь. Математически доказано: если кто прожил на земле 70 лет, то именно столько он и прожил – не 50 и не 90, а ровно 70, минута в минуту. Бывают фантастические случаи: человек пропадает в одном месте тридцатилетним, а оказывается через минуту в другом – сорокалетним. Но это именно фантастика, а мы имеем в виду только реальные вещи.
Страхова, конечно же, засадили в психушку. Там с ним было много хлопот – он постоянно путался, считая себя то генералом, то профессором, а соединиться, как бывало прежде, уже не мог. Но дело понемногу идет на поправку: опытный психиатр Кукушкин договорился с ним, что по понедельникам Страхов будет генералом, по вторникам профессором, по средам опять генералом – и т. п. А в воскресенье у него выходной, поэтому он не генерал и не профессор, а просто человек, читает книги, смотрит телевизор, общается с соседями по палате, с другими пациентами клиники, с персоналом, и все в этот день не нарадуются на него: милейший, интеллигентнейший, добрейший человек, только очень робкий. «Ах, коллега, коллега, вам бы всегда так, – с улыбкой говорит ему Кукушкин. – Вы же сами знаете: самое страшное – это то, что человек о себе придумывает!» И Страхов соглашается, но в понедельник просыпается опять генералом, начинает командовать, кричать, распоряжаться и грозить расстрелом или тюрьмой.
Страбыты и страбынеты вернулись в свои школы. Они отличаются от многих своей ненавязчивой независимостью. Одноклассники считают их странноватыми. Например: начнет кто-то дразнить бывшего страбыта или страбынета, что у него телефон не крутой, одежда не прикольная, что он разговаривает не так, как принято в этой школе, начнет хихикать, обзывать, цепляться, а бывший страбыт или страбынет вместо того, чтобы обидеться, задраться или срочно исправить ошибки, чтобы стать таким, как все, или не таким, как все (в зависимости от понимания этого понятия), спокойно смотрит, улыбается и спрашивает:
– Ну и что?
– Как «ну и что»? Это же отстой! – кричит задирающийся.
– Ну и что? – повторяет бывший узник подземелья страха.
– Да с тобой и дружить-то никто не будет! – убежденно вопит задира.
– Ну и что?
И странное дело: сам же наскакивающий вдруг чувствует, что он первый хочет дружить с таким интересным человеком – которого ничем не прошибешь и который ориентируется не на других, а сам на себя и на рассуждения здравого смысла, которые, как известно, для всех общие.
Самое удивительное произошло с Людофобом: как только ему объяснили, что он на самом деле не боится людей, а ему это только кажется, он ударился в другую крайность: начал любить всех людей подряд, не разбирая, кто хороший, а кто плохой. И некоторые жулики пытались этим воспользоваться, один, например, напросился в гости, и, пока Людофоб готовил для него на кухне ужин, украл все, что было ценного, и уже собирался выйти, тут Людофоб его и застукал.
– Чего это вы? – спросил он, улыбаясь.
– А того, – злобно ответил жулик. – Обокрал я тебя! И только попробуй останови, прирежу!
– Да не собираюсь я вас останавливать. Только как же вы пойдете – не поужинав?
И жулик повел себя странно: бросил все украденное и ушел с проклятьями, крича, что если все станут такими идиотами, то ограбить никого будет невозможно.
Вик и Ник, конечно же, получили нагоняй за то, что полезли в какое-то подземелье. Но нагоняй не свирепый, очень уж Олег и Настя были рады, что дети остались живы и здоровы.
Вик некоторое время созванивался с Танькой. Они даже встретились один раз, но Вик почему-то почувствовал себя неловко, не знал, о чем говорить.
Тогда он позвонил Аньке, она тоже оставила ему номер своего телефона. И тоже встретился с нею, но заметил, что тут, на поверхности, в обычной жизни, она кажется намного старше. Ему стало еще более неловко, чем с Танькой.
И он решил, что не надо торопиться, это еще не любовь, а так, неизвестно что. Всему свое время.