Рубашка оказалась мала и резко пахла, как у второго помощника. С огромным трудом ему удалось засунуть руки в рукава. – Караоке-бар не самое подходящее место для тебя, – заметил он.
– Мерзавцы, – сказала она и закурила, поглядывая на него, будто пыталась что-то понять. – Всю ночь они пили за моего мужа, за героя. – Она провела рукой по волосам. – Я выпила не меньше десяти стаканов сливового. Потом стали выбирать грустные песни. Когда я запела «Почхонбо», то уже не стояла на ногах. И тогда они полезли ко мне, чтобы отвлечь от печальных мыслей.
– Зачем ты гуляешь с этими типами?
– Они нужны мне, – ответила она. – Скоро мне выберут нового мужа. Я должна произвести хорошее впечатление на людей. Чтобы они знали, как я умею петь. Это мой шанс.
– Те парни – местные бюрократы. Они никто, – возразил Чон До.
Она схватилась за живот.
– Я так устала вытаскивать рыбьих паразитов и глотать хлориновые таблетки. Понюхай, как от меня воняет. Разве поверишь, что это со мной сделал мой отец? Как я поеду такая в Пхеньян, пропахшая рыбой и хлорином?
– Слушай, – остановил ее Чон До, – понимаю, это прозвучит жестоко, но твой отец наверняка обдумал все варианты. И, конечно же, выбрал то, что лучше для тебя.
Это было подло и некрасиво с его стороны – произносить слова, которыми он столько раз пичкал мальчишек из приюта: «Ты и представить себе не можешь, через что прошли твои родители, они никогда не отдали бы тебя в приют, если бы это не было лучшим выходом, а может и единственным».
– Пару раз в год они приезжают в наш город. Выстраивают всех девушек, – сказала она, откидываясь на спинку стула и выпуская дым, – и хорошенькие просто исчезают. У моего отца были связи, он всегда пронюхивал об этом, и я оставалась дома, как будто болела. А потом он отправил меня сюда. Но зачем? Зачем отсиживаться в безопасности, зачем выживать, если следующие 50 лет ты будешь делать только одно – потрошить рыбу?
– Что стало с теми девушками? – спросил Чон До. – Они теперь барменши, уборщицы или хуже? Думаешь, заниматься этим 50 лет лучше?
– Если это так, скажи мне. Если именно это их ждет, нечего скрывать.
– Я не знаю. Я никогда не был в столице.
– Тогда не называй их шлюхами, – возмутилась она. – Те девушки были моими подругами.
Она бросила на него гневный взгляд.
– Что ты за шпион вообще?
– Я простой радист.
– Что-то не верится. Почему у тебя нет настоящего имени? Все, что мне известно о тебе, – так это то, что мой муж, который был ненамного умнее тринадцатилетнего ребенка, боготворил тебя. Вот почему он возился с твоими приемниками. Вот почему он чуть не спалил корабль, пока читал твои словари при свете свечи в туалете.
– Постой-ка, – перебил ее Чон До, – машинист сказал, что это проводка.
– Думай, как хочешь.
– Он поджег корабль?
– Хочешь узнать еще кое-что, о чем он тебе не рассказывал?
– Я бы научил его английскому. Стоило только попросить. Зачем ему английский?
– О, у него было много безумных планов.
– Сбежать?
– Он говорил, что главное – отвлечь внимание. Он говорил, что директор фабрики правильно придумал – сотворить нечто столь отвратительное, жуткое, чтобы никто и близко не подошел. А потом сбежать.
– Но ведь семья директора фабрики не сбежала.
– Нет, – согласилась она, – не сбежала.
– А после того как отвлечешь внимание, дальше что?
– Я никогда не собиралась уезжать, – сказала она, пожимая плечами. – Он хотел увидеть мир. А для меня мир – это Пхеньян. Наконец, он понял это.
Разговор утомил Чон До. Он плотнее обмотался желтым покрывалом, но ему отчаянно хотелось прилечь.
– Ты устал, – заметила она. – Дать тебе банку?
– Думаю, да, – ответил он.
Она достала банку, но когда он протянул руку, она не отпустила. Они оба держали банку, и в свете свечи ее глаза казались бездонными.
– Здесь красота не значит ничего, – произнесла она. – Здесь важно, сколько рыбы ты выпотрошишь. Никого не волнует, что я умею петь, кроме тех парней, которые хотят развлечься со мной. А в Пхеньяне есть театр, опера, телевидение, кино. Только в Пхеньяне я найду себя. Несмотря на все свои недостатки, мой муж пытался помочь мне в этом.
Чон До глубоко вздохнул. Когда он сделает свои дела, ночь закончится, а ему так этого не хотелось: если она задует свечу, в комнате станет темно – так же темно, как в море, поглотившем второго помощника.
– Жаль, здесь нет моего приемника, – произнес он.
– У тебя есть приемник? – удивилась она. – Где он?
Он кивнул в сторону дома, видневшегося в окне.
– У меня на кухне.
* * *Чон До проспал всю ночь и проснулся только утром – так изменился его режим. Вся рыба, висевшая в комнате, исчезла, а на стуле стоял его радиоприемник. Рядом в пластиковой миске лежали отдельные детали. Когда пустили новости, во всем доме загудели сотни репродукторов. Уставившись на стену, туда, где висела карта, он слушал информацию о предстоящих переговорах в Америке, о том, как Дорогой Вождь инспектировал цементный завод в Синпо, о победе команды Северной Кореи над ливийской командой по бадминтону, и, наконец, напоминание о том, что противозаконно есть ласточек, так как они уничтожают насекомых, которые наносят вред рисовым всходам.
Чон До кое-как поднялся и дотянулся до листа оберточной бумаги. Затем натянул пропитанные кровью штаны, в которых он был четыре дня назад, когда это произошло. В конце коридора выстроилась очередь в туалет десятого этажа. Пока все взрослые трудились на консервной фабрике, в очереди стояли старухи и дети, каждый ждал с клочком бумаги в руке. Но когда подошла его очередь, Чон До увидел, что мусорная корзина в туалете забита скомканными обрывками газеты «Нодон Синмун», которую не разрешалось рвать, не то чтобы ею подтираться.
Он долго просидел на унитазе и, наконец, вылил туда два ковша воды. Когда он выходил из туалета, одна из старушек остановила его.
– Это ты живешь в доме директора фабрики? – спросила она.
– Точно, – ответил Чон До.
– Этот дом надо сжечь, – сказала она.
Дверь квартиры оказалась открыта. Зайдя в нее, он увидел старика, который допрашивал его, с парой ботинок «Найк» в руках.
– Что творится у тебя на крыше? – спросил он.
– Собаки, – ответил Чон До.
– Грязные твари. Они ведь под запретом в Пхеньяне. Так и должно быть. А я готов есть свинину хоть каждый день. – Он поднял ботинки. – Ты знаешь, что это такое?
– Американская обувь, – ответил Чон До. – Мы нашли их в своих сетях как-то ночью.
– Неужели! Зачем они?
Сложно поверить, что следователь из Пхеньяна никогда раньше не видел хорошие спортивные кроссовки. Все же Чон До сказал:
– Думаю, для спорта.
– Я слышал об этом, – сказал старик. – Американцы тратят время на бессмысленные вещи просто для развлечения. – Он показал на приемник. – А это?
– Это для работы, – произнес Чон До. – Я его ремонтирую.
– Включи.
– Там еще не хватает кое-каких деталей, – показал Чон До на миску с деталями. – Да и антенны нет.
Старик положил кроссовки обратно и подошел к окну. Солнце стояло высоко, но все еще поднималось, и в его лучах вода, несмотря на глубину, отливала светло-голубым.
– Только посмотри, – вздохнул он. – Я мог бы любоваться этим целую вечность.
– Да, море прекрасно, – согласился Чон До.
– Если выйти на пристань и забросить удочку, – сказал старик, – что-нибудь поймаешь?
Рыболовные места находились южнее, где сливные трубы консервного завода сбрасывали рыбные отходы в море, но Чон До ответил:
– Да, наверное, поймаешь.
– А на севере, к Вонсану, – спросил старик. – Там пляжи, да?
– Никогда там не был, – ответил Чон До. – Но песок видно с нашего корабля.
– Вот, я принес тебе кое-что, – сказал старик, протягивая Чон До красную бархатную коробку. – Твоя медаль за героизм. Я бы сам тебе ее повесил, но, думаю, ты не станешь ее носить. Именно это мне в тебе и нравится.
Чон До не стал открывать коробку.
Следователь вновь взглянул в окно.
– Для того чтобы выжить в этом мире, приходится не раз праздновать труса, но хотя бы однажды поступить, как герой, – рассмеялся он. – По крайней мере, так сказал один парень, пока я колошматил его что было мочи.
– Я просто хочу вернуться на свой корабль, – сказал Чон До.
Старик посмотрел на него:
– От этой соленой воды у тебя, кажется, села рубашка. – Он задрал рукав Чон До, чтобы взглянуть на шрамы, красные и влажные, но тот отдернул руку.
– Спокойно, тигр. Для рыбалки время еще найдется. Сначала надо показать этим американцам. Они свое получат. Говорят, план уже в действии. Так что пора привести тебя в порядок, чтобы ты смотрелся презентабельно. А то сейчас ты выглядишь так, будто акулы победили.
– Это ведь проверка, да?
– Что ты имеешь в виду? – улыбнулся следователь.
– Зачем вы спрашивали про Вонсан? Ведь все знают, что туда никого не посылают после выхода на пенсию. Всем известно, что там проводит отпуск военное руководство. Почему бы вам просто не сказать, чего вы хотите?
Тень сомнения мелькнула на лице следователя. Затем он задумался и, наконец, улыбнулся. – Эй, это же я должен заболтать тебя, – рассмеялся он. – А если серьезно, мы с тобой оба официально признанные герои. Мы в одной команде. Наша задача – вставить хорошенько американцам, которые сделали это с тобой. Но сначала мне надо знать – вы с капитаном поругались? Нам сюрпризы не нужны.
– О чем это вы? – спросил Чон До. – Вовсе нет.
Он выглянул в окно. Многие корабли вышли в море, а сети «Чонма» висели в доке, сушились перед починкой.
– Тогда хорошо, забудь, что я сказал. Если ты не говорил ничего такого, что могло разозлить его, я тебе верю.
– Капитан – моя семья, – ответил Чон До. – Если вам есть что сказать о нем, то говорите.
– Да ничего особенного. Просто он пришел ко мне и попросил перевести тебя на другой корабль.
Чон До уставился на него, не веря своим ушам.
– Капитан сказал, что устал от героев, что ему немного осталось, и он хочет просто заниматься своим делом, рыбачить. Не бери в голову – он способный малый, крепкий и надежный, но все мы стареем, и сердце черствеет. Я видел это сотни раз.
Чон До опустился на стул.
– Это из-за его жены, – произнес он. – Наверняка, причина в этом. Это вы с ним сделали, отняв у него жену.
– Сомневаюсь, что так оно и было. Я не знаком с этим делом, но она ведь была старухой, да? За ней очередь не выстраивалась. Капитан сел в тюрьму, и она бросила его. Скорее всего, так. Как говорит наш Великий Руководитель, «самый простой ответ – обычно самый верный».
– А жена второго помощника? Вы занимаетесь этим делом?
– Она красавица, так что все у нее будет хорошо. Не переживай. Ей больше не придется жить под собаками, это уж точно.
– Что с ней будет?
– Кажется, смотритель из Синпо давно уже ждет очереди, а в Чхонване – чиновник Партии, уже на пенсии, он прямо-таки рвется прибрать ее к рукам.
– Я думал, таких девушек, как она, отправляют в Пхеньян.
Старик вскинул голову.
– Она не девственница, – сказал он наконец. – К тому же ей уже двадцать, и она слишком своевольная. Большинство девушек, которые попадают в Пхеньян, не старше семнадцати – они умеют только слушать. Тебе-то какая разница? Ты ведь не хочешь взять ее себе в жены?
– Нет, – ответил Чон До. – Конечно, нет.
– Потому что это совсем не по-геройски. Если хочешь девчонку, мы тебе найдем девчонку. Но жена павшего товарища – это не поощряется.
– Я не говорю, что хочу этого, – заметил Чон До. – Но я ведь герой. У меня есть права.
– Привилегии, – поправил его старик. – Получишь кое-какие привилегии.
* * *Весь день он возился с приемником. На подоконнике было достаточно светло.
Плоский конец проволоки он использовал как отвертку и делал аккуратные спайки над пламенем свечи. К тому же оттуда он мог поглядывать на пристань, где капитан мерил шагами палубу «Чонма».
Когда спустились сумерки, жена второго помощника вернулась. Она была в прекрасном настроении, светилась от счастья.
– Вижу, некоторые еще работают, – сказала она.
– Мне скучно лежать в постели, к тому же рыбины исчезли, не на что смотреть. Я их разглядывал, как скульптуры.
– Что люди подумают, – произнесла она, – если я появлюсь в Пхеньяне с чемоданом рыбы. Откинув назад волосы, она продемонстрировала ему новые сережки из тонких золотых «хвостиков».
– Неплохой обмен, да? Нужно поднять волосы, чтобы все их видели.
Женщина подошла к приемнику.
– Работает?
– Да, – ответил он. – Я смастерил антенну. Но надо установить ее на крыше, пока свет не отключили.
– Хорошо, но сначала мне нужно кое-что сделать, – сказала она, схватив американские ботинки.
Осторожно спустившись на шестой этаж, они прошли мимо квартир, гудящих семейными спорами, но в большинстве помещений было до ужаса тихо. Стены украшали слоганы, славящие Дорогого Вождя и Великого Руководителя, а также изображения детей, поющих о Революции, и крестьян с поднятыми серпами на изобильных полях, взирающих на чистый свет бесконечной мудрости.
Жена второго помощника постучала в дверь одной из квартир, подождала минуту, затем зашла внутрь. Окна в комнате были закрыты бумагой, пахло гнилью, как в туннеле демилитаризованной зоны. На пластмассовом стуле сидел мужчина, положив перевязанную ногу на табурет. Судя по всему, пальцы на ноге отсутствовали. На нем был комбинезон консервной фабрики, а на именной табличке значилось «Бригадир Ган». Глаза Гана вспыхнули, когда он увидел ботинки. Он протянул к ним руки, стал рассматривать со всех сторон, даже понюхал.
– Сумеешь еще достать? – спросил он женщину.
– Возможно, – ответила она, увидев коробку на столе размером с похоронный торт. – Это оно?
– Да, – кивнул он, любуясь ботинками, а затем показал на коробку.
– Нелегко было достать, понимаешь, – прямо с Юга.
Не заглядывая внутрь, она сунула коробку подмышку.
– Чего хочет твой друг? – поинтересовался Ган.
Чон До огляделся вокруг – и увидел коробки с подозрительным китайским ликером и мешки старой одежды, болтающиеся провода на месте репродуктора, да еще птичью клетку, битком набитую кроликами.
– Мне ничего не надо, – ответил он сам.
– Да, но я спросил, чего ты хочешь, – уточнил Ган, впервые улыбнувшись. – Возьмешь от меня подарок? Думаю, у меня найдется пояс, который подойдет тебе.
Он потянулся к пластиковой сумке, стоявшей на полу, полной поношенных поясов.
– Не стоит, – отказался Чон До.
Жена второго помощника заметила туфли, которые ей понравились. Черные и почти что новые. Пока она примеряла, Чон До разглядывал корзины и ящики с товарами. Тут были и русские сигареты, и мешочки таблеток с надписями, сделанными от руки, и тарелка с солнечными очками. Поодаль стояла стопка кастрюль с повернутыми в разные стороны ручками, они показались ему почти что печальными.
На небольшой полке он нашел английские словари и отыскал свои старые заметки на полях, где отмечал все непонятные ему выражения, например, «dry run» или «close but not cigar». Поискав еще, он обнаружил кисточку для бритья из барсучьей шерсти, которая принадлежала капитану. Чон До не винил второго помощника за то, что тот воровал – даже их личные вещи, но когда он, обернувшись, взглянул на жену второго помощника, разглядывавшую черные туфли в зеркале, ему вдруг очень захотелось узнать, кто продавал здесь награбленное – она или он.
– Хорошо, – сказала женщина. – Я беру.
– Прекрасно смотрятся, – сказал Ган. – Кожа японская, знаешь ли, самая лучшая. Принеси мне еще ботинки «Найк», и мы в расчете.
– Нет, – возразила она, – «Найк» стоят намного больше. Когда я достану вторую пару, посмотрим, что у тебя найдется интересного.
– Когда достанешь вторую пару, принеси мне. Договорились?
– Договорились, – сказала она.
– Хорошо, – согласился он, – бери эти туфли, но ты остаешься у меня в долгу.
– Я у тебя в долгу, – повторила она.
– Не делай этого, – предупредил ее Чон До.
– Я не боюсь, – усмехнулась она.
– Хорошо, – сказал ей Ган. – Когда ты понадобишься, я приду, и тогда мы будем в расчете.
Они повернули к двери, унося коробку с туфлями. Вдруг взгляд Чон До задержался на небольшом столике, где лежали часы начальника станции на цепочке. Он взял их. У Повелителя сирот были такие же часы, именно по ним он управлял жизнью мальчиков – с рассвета до заката, когда вырубали свет, по ним он отправлял ребят чистить выгребные ямы и отстойники или в шахты, где они, повиснув на тросах, чистили маслосборники. Каждое мгновенье подчинялось этим часам, он никогда не говорил мальчикам, который час, но они научились угадывать по его лицу, что им придется делать до его прихода.
– Возьми часы, – сказал Ган. – Я получил их от старика, который заверял, что они проработают целую вечность.
Чон До положил часы обратно. Когда за ними закрылась дверь, он спросил жену второго помощника:
– Что с ним произошло?
– Он поранил ногу в прошлом году на паровых трубах высокого давления, что-то в этом роде.
– В прошлом году?
– Рана не закрывалась, так сказал бригадир.
– Не надо было с ним договариваться, – заметил Чон До.
– Когда он придет за своим, – ответила она, – меня здесь уже не будет.
Чон До посмотрел на нее. Сейчас он всем сердцем сочувствовал ей. Он подумал о мужчинах, которые старались заполучить ее, – о смотрителе из Симпо и старом партийном начальнике из Чхонвана – о тех, кто сейчас готовил свой дом к ее приезду. Интересно, видели ли они ее фото, знали ли ее историю или слышали по радио печальную новость о герое, павшем жертвой акул, у которого осталась прекрасная жена?