– Не надо было с ним договариваться, – заметил Чон До.
– Когда он придет за своим, – ответила она, – меня здесь уже не будет.
Чон До посмотрел на нее. Сейчас он всем сердцем сочувствовал ей. Он подумал о мужчинах, которые старались заполучить ее, – о смотрителе из Симпо и старом партийном начальнике из Чхонвана – о тех, кто сейчас готовил свой дом к ее приезду. Интересно, видели ли они ее фото, знали ли ее историю или слышали по радио печальную новость о герое, павшем жертвой акул, у которого осталась прекрасная жена?
Завернув на лестницу, ведущую на крышу, они распахнули металлическую дверь и вышли во тьму, к звездам. Взрослые собаки оказались не на привязи и проявляли явное любопытство. Посреди крыши стоял решетчатый вольер, защищающий собак от насекомых – натертый крупной солью и дроблеными зернами зеленого перца.
– Здесь красиво, – отметил он.
– Иногда я прихожу сюда поразмышлять, – сказала она. Они посмотрели на море.
– Каково там? – спросила она.
– Когда берег исчезает из виду, – произнес он, – можешь стать кем хочешь, откуда хочешь. Будто у тебя нет прошлого. Там все непредсказуемо, каждый всплеск воды, каждая птица, появляющаяся из ниоткуда. По радиоволнам люди передают такое, что сложно даже представить себе. А здесь нет ничего непредсказуемого.
– Мне бы очень хотелось послушать радио, – вздохнула она. – А можно поймать поп-музыку из Сеула?
– Это не такое радио, – сказал он, втискивая антенну через стальную сетку вольера для щенков, которые заметались от страха.
– Не понимаю.
Чон До сбросил кабель с выступа, чтобы можно было достать его из окна.
– Это радио не ловит передачи, – объяснил он. – Оно передает их.
– Зачем?
– У нас есть сообщение, которое нужно отправить.
В квартире он быстро приладил кабель антенны и небольшой микрофон.
– Я видел сон, – сказал он ей. – Знаю, это бессмыслица, но мне приснилось, что у твоего мужа есть радио, что он плывет в шлюпке по мерцающей воде – сияющей, как тысячи зеркал.
– О’кей, – согласилась она.
Чон До включил радио, и они оба уставились на желтый отсвет измерителя мощности. Он настроил передатчик на 63 мегагерц, затем нажал на кнопку передачи:
«Третий помощник второму помощнику, третий помощник второму помощнику, прием. – Чон До повторил это, хотя прекрасно знал, что не сможет услышать ответ, а второй помощник не сможет ответить. – Друг мой, я знаю, ты там. Не теряй надежды».
Чон До мог бы объяснить ему, как отмотать медный провод с аккумулятора и присоединить его к обоим полюсам, чтобы можно было прикурить сигарету. Чон До мог бы рассказать второму помощнику, как сделать компас из магнита в обмотке передатчика или как, замотав конденсатор фольгой, можно использовать его в качестве сигнального зеркала.
Чон До мог бы передать второму помощнику необходимые ему навыки выживания – умение справляться с одиночеством и неизвестностью, в этом у него был опыт.
«Спи днем, – наставлял его Чон До, – ночью мысли будут яснее. Помнишь, мы вместе разглядывали звезды – составляй карту звездного неба каждую ночь. Если они на своих местах, то все в порядке. Воображение включай только тогда, когда думаешь о будущем, но никогда – размышляя о настоящем и прошлом. Не пытайся представить себе лица людей – ты впадешь в отчаянье, если картинка не получится четкой. Если к тебе явятся люди из далекого прошлого, не считай их призраками. Обращайся с ними, как с членами семьи, задавай вопросы, будь гостеприимным.
Тебе нужна цель, – объяснял он второму помощнику. – У капитана была цель – вернуть нас домой в целости и сохранности. Твоя цель – не терять сил, чтобы спасти девушку, гребущую по ночам. Она в беде, ей нужна помощь. Ты единственный, кто может помочь ей. Исследуй горизонт по ночам, ищи свет или сигнальные огни. Ты должен спасти ее ради меня.
Прости, что подвел тебя. Я должен был присматривать за тобой. Я должен был спасти тебя, но не сумел. Ты был настоящим героем. Когда появились американцы, ты спас всех нас, а когда ты нуждался в нашей помощи, нас не оказалось рядом. Когда-нибудь я все исправлю».
Чон До умолк, и стрелка на регуляторе замерла.
Жена второго помощника смотрела на него.
– Наверное, это был очень грустный сон. Это самое печальное послание, какое я когда-либо слышала.
Когда Чон До кивнул, она спросила:
– Кто эта девушка, которая гребет по ночам?
– Не знаю, – ответил он. – Просто приснилась мне.
Он протянул ей микрофон.
– Думаю, ты должна что-то сказать ему.
Она не взяла микрофон.
– Это ведь твой сон, а не мой. Что мне сказать? – спросила она. – О чем с ним говорить?
– Что бы ты сказала ему, зная, что никогда больше не увидишь его? – спросил он. – Хотя ты можешь ничего и не говорить. Он рассказывал мне, как любит твое пение.
Чон До опустился на колени и перекатился на тюфяк. Лежа на спине, он сделал несколько глубоких вдохов. Когда он попытался стянуть рубашку, это ему не удалось.
– Не слушай, – попросила она.
Он заткнул уши пальцами, словно надел наушники, и смотрел, как двигаются ее губы. Она говорила недолго, не сводя глаз с окна, а когда он понял, что она поет, то стал прислушиваться. Жена второго помощника пела детскую колыбельную:
Голос был простой и чистый. Все люди знают свои колыбельные, но откуда он узнал свою? Неужели кто-то пел ему – еще в те времена, которые он не помнит?
Закончив песню, она выключила приемник. Скоро отключат свет, поэтому она зажгла свечу. Когда она подошла к нему, в ее глазах блеснуло что-то новое.
– Это именно то, что мне было нужно, – произнесла она. – Я и не знала, – женщина глубоко вздохнула, – Будто груз свалился с плеч.
– Очень красиво, – заметил он. – Я помню эту колыбельную.
– Конечно, – сказала она. – Ее все знают. – Она положила руку на коробку. – Я ношу это с собой, а ты ни разу не спросил, что там.
– Так покажи мне, – попросил он.
– Закрой глаза, – велела она ему.
Он закрыл. Она расстегнула молнию своего фабричного комбинезона и открыла коробку: послышалось шуршание плотной парчи, затем шепот – когда ткань обвила тело, и вот ее руки почти бесшумно скользнули в рукава.
– Можешь открыть глаза, – разрешила она.
Но ему не хотелось этого делать. Так он видел ее кожу, словно озаренную вспышками молнии, укромно устроившись, как человек, которого никто не замечает. Она доверилась ему полностью, и он ни за что на свете не хотел, чтобы это кончилось.
Она опустилась на колени рядом с ним, и когда он все же открыл глаза, то увидел ее в блестящем желтом платье.
– Такие носят на Западе, – сказала она.
– Ты прекрасна, – прошептал он.
– Давай-ка снимем эту рубашку.
Она перекинула ногу через него, подол ее платья скользнул по его животу. Сидя на нем верхом, она потянула его за руки, пока он не приподнялся, затем ухватилась за рубашку и, когда он соскользнул обратно на спину, стянула ее.
– Мне видны отсюда твои серьги, – сказал он.
– Может, тогда не нужно стричь волосы.
Он посмотрел на нее. Желтое платье блестело на фоне черных волос.
Она спросила:
– Почему ты не женился?
– Плохое происхождение.
– Да? – удивилась она. – Твоих родителей судили?
– Нет, – ответил он, – люди думают, что я сирота.
– Довольно об этом, – попросила она и смутилась. – Прости, это грубо прозвучало.
Что тут скажешь? Чон До пожал плечами.
– Ты говорил, что цель моего мужа – спасти девушку, которая гребла в твоих снах.
– Я сказал это только для того, чтобы он не терял присутствия духа и сосредоточенности, – ответил Чон До. – Основная цель всегда одна – выжить.
– Но мой муж мертв, да? Ты бы сказал мне, правда?
– Да, сказал бы, – вздохнул Чон До. – Но он мертв.
Она взглянула ему в глаза.
– Моя колыбельная, все услышали ее?
– Все в Восточном море.
– А в Пхеньяне? Там тоже слышали?
– Нет, – ответил он. – Это слишком далеко, там горы. Сигнал дальше идет по воде.
– Но его поймали все, кто слушал? – сказала она.
– Корабли, навигационные станции, военно-морские суда, – все они слышали. И, уверен, он тебя тоже слышал.
– В твоем сне?
– Да, в моем сне, – подтвердил Чон До. – Когда мне снилось, как он плывет в шлюпке, яркие огни, его радио. Это так же реально, как акулы, поднимающиеся из темной воды, как следы зубов на моей руке. Я понимаю, одно было на самом деле, а другое во сне, но путаю – где что, и то и другое настолько правдиво. Я их больше не различаю. Не знаю, что выбрать.
– Да, в моем сне, – подтвердил Чон До. – Когда мне снилось, как он плывет в шлюпке, яркие огни, его радио. Это так же реально, как акулы, поднимающиеся из темной воды, как следы зубов на моей руке. Я понимаю, одно было на самом деле, а другое во сне, но путаю – где что, и то и другое настолько правдиво. Я их больше не различаю. Не знаю, что выбрать.
– Пусть будет прекрасная история, в которой он слышит нас, – предложила она. – Эта правдивая. А не та ужасная, с акулами.
– Разве не ужаснее плыть одному по волнам, вдали от всех остальных, без друзей, без семьи, без цели и направления, когда приемник – единственное утешение?
Она провела рукой по его щеке.
– Это твоя история, – ответила она. – Ты пытаешься рассказать мне о себе, да?
Чон До впился в нее взглядом.
– О, мой бедный мальчик, – вздохнула она. – Бедный маленький мальчик. Так не должно быть. Выбирайся из воды, все может быть по-другому. Тебе не нужно радио, я рядом. Тебе не придется выбирать одиночество.
Она нагнулась и нежно поцеловала его в лоб и в каждую щеку. Затем выпрямилась и посмотрела на него. Погладила его руку. Наклонившись, чтобы поцеловать его, она вдруг замерла, глядя на его грудь.
– Что случилось? – спросил он.
– Как глупо, – прошептала она.
– Нет, не глупо. Скажи.
– Я привыкла смотреть на мужа и видеть свое лицо на его груди. Ничего другого я никогда не знала.
* * *Когда утром раздались заводские гудки и многоэтажный дом наполнился гулом репродукторов, они поднялись на крышу, чтобы снять антенну. Лучи утреннего солнца блестели на воде, но грели уже не так сильно, чтобы оживить мух и вонь собачьих экскрементов. Собаки, которые весь день возились и кусались, в бодрящем дыхании утра сбились в одну большую спящую кучу, покрытые светлыми капельками росы. Жена второго помощника подошла к краю крыши и села, свесив ноги. Чон До присоединился к ней, но, взглянув вниз с высоты десятого этажа, на мгновенье зажмурился.
– Я больше не смогу прогуливать работу из-за траура, – произнесла она. – Мне объявят выговор на заводе и повысят норму выработки.
Внизу рабочие в комбинезонах строем шли через двор, пересекали дорожки для рыбных тележек и двигались дальше – мимо дома директора консервной фабрики, направляясь на рыбозавод.
– Они никогда не смотрят наверх, – заметила она. – Я сижу здесь каждое утро и смотрю на них. И ни разу ни один из них не поднял голову и не заметил меня.
Чон До набрался смелости и взглянул вниз, это было совсем не похоже на то, когда глядишь в глубину вод. Сто футов воздуха и сто футов воды – и то и другое сулит смерть, но вода понесет тебя, бережно покачивая, в новый мир.
Над морем солнце сияло так, что больно было смотреть, так ярко бликовали волны. Это напомнило ей о сне, в котором Чон До видел ее мужа, но она не обмолвилась ни словом. «Чонма» выделялась среди других кораблей на пристани тем, что раскачивалась от носа до кормы при малейших волнах, набегавших от проходящего мимо судна. Зажмурившись от солнца, Чон До различил на пристани человека, смотревшего на воду. Так мог делать только капитан.
Во двор въехал черный «Мерседес». Он медленно пересек узенькую, изрезанную колеями дорожку для рыбных тележек и остановился на траве. Вышли двое в синих костюмах.
– Глазам своим не верю, – произнесла она. – Вот оно.
Мужчины внизу, жмурясь от солнца, оглядели дом. При звуке захлопнувшейся дверцы машины собаки вскочили, стряхивая с себя росу. Она обернулась к Чон До:
– Это действительно происходит.
Затем бросилась к металлическим дверям, ведущим на лестницу.
Первым делом жена второго помощника натянула на себя желтое платье и на этот раз не просила Чон До закрывать глаза. Она лихорадочно носилась по комнате, бросая вещи в чемодан.
– Не верится, что они уже здесь, – удивилась она, растерянно оглядывая комнату, будто никак не могла найти то, что ей нужно. – Я не готова. Я даже не успела постричься. Еще столько надо сделать.
– Мне не все равно, что с тобой произойдет, – сказал Чон До. – И я не могу позволить им сделать это с тобой.
Женщина вытаскивала вещи из комода.
– Очень мило, – ответила она. – Ты очень милый, но это моя судьба, я должна это сделать.
– Надо увезти тебя отсюда, – предложил ей Чон До. – Может, поедем к твоему отцу? Он подскажет, что делать.
– Ты с ума сошел? – воскликнула женщина. – Это из-за него я тут застряла.
Сама не зная зачем, она сунула ему в руки ворох одежды.
– Мне давно надо было тебе кое-что сказать, – начал он.
– О чем это ты?
– Старик следователь рассказал мне, кого для тебя выбрали.
– Кого же?
– Новых мужей.
Она остановилась.
– Их много?
– Один – смотритель из Синпо. А другой – старик, партийный чиновник в Чхонване. Следователь не знал, кому из них ты достанешься.
Она вскинула голову в замешательстве.
– Здесь какая-то ошибка.
– Давай уедем отсюда, – настаивал он. – Мы сможем выиграть время, пока они не вернутся.
– Нет, – сказала она, впившись в него взглядом. – Ты мне поможешь, ты герой, у тебя есть влияние. Они не смогут тебе отказать.
– Сомневаюсь, – ответил Чон До. – Вряд ли получится.
– Скажи, чтобы убирались, скажи, что ты на мне женишься.
В дверь постучали.
Она схватила его за руку.
– Скажи им, что ты на мне женишься, – умоляла она.
Он посмотрел ей в лицо – беззащитное, он никогда не видел ее такой.
– Ты не хочешь за меня замуж, – ответил он ей.
– Ты герой, – настаивала она. – А я жена героя. – Она подняла подол платья, словно передник. – Ты как тот малыш на дереве, тебе просто нужно довериться мне.
Чон До подошел к двери, но медлил открывать.
– Ты говорил о целях моего мужа, – сказала она. – А твои цели? Что если твоя цель – я?
– Не знаю, есть ли у меня цель, – усомнился он. – Но свою цель ты знаешь – это Пхеньян, а не радист в Кинджи. Не стоит себя недооценивать – ты выживешь.
– Выживу, как ты? – уточнила она.
Он ничего не ответил.
– Знаешь, кто ты? – спросила она. – Ты выживший, которому незачем жить.
– А ты бы предпочла, чтобы я умер ради того, что мне дорого?
– Так поступил мой муж, – ответила жена второго помощника.
Дверь распахнулась. На пороге стояли те двое из «Мерседеса». Видно было, что им пришлось нелегко – подниматься по всем этим лестницам.
– Пак Чон До? – спросил один из них, и когда Чон До кивнул, он сказал:
– Вам придется поехать с нами.
Второй спросил:
– Костюм у вас есть?
Люди в костюмах везли Чон До по фабричным дорогам, прежде чем выехать на военную трассу, которая петляла по горам, понимаясь над Кинджи. Чон До, повернувшись, смотрел через заднее стекло, как все исчезает вдали. Виднелись лодки в порту, раскачивавшиеся на синих волнах, и блеск черепицы на доме директора фабрики. На мгновенье мелькнул красный шпиль, возведенный в честь Пятнадцатого апреля. Город стал похож на один из тех счастливых поселков, которые рисуют на стенах производственных зданий. С горы виднелся лишь шлейф пара, поднимавшегося с консервной фабрики, затем мелькнула последняя кромка воды – и все исчезло. Пора возвращаться на грешную землю – ему наверняка поручат новое задание, и Чон До не питал иллюзий по поводу предстоящего. Он повернулся к мужчинам в костюмах. Они говорили о заболевшем коллеге, гадая, есть ли у него запас продуктов и кому достанется его квартира, если он умрет.
На «Мерседесе» были «дворники» – большая редкость – и радио, которое ловило передачи из Южной Кореи и «Голос Америки». За такое нарушение могли отправить на рудник, если только ты не над законом. Чон До заметил, что у его сопровождающих зубы золотые, а это можно сделать только в Пхеньяне. Да, подумал герой, это может стать самым неприятным заданием из тех, какие у него были.
Чон До привезли вглубь страны, на заброшенную авиабазу. Некоторые ангары перестроили в теплицы, а неподалеку от взлетной полосы на траве стояли развалившиеся грузовые самолеты, в фюзеляжах которых теперь обосновались страусы – за мутным стеклом мелькали маленькие головки птиц. Они подъехали к небольшому лайнеру, двигатели гудели. По трапу спустились двое в голубых костюмах. Один в летах, небольшого роста – словно дедушка, вырядившийся в одежду своего внука. Старик взглянул на Чон До, затем обратился к сопровождающим.
– Где его костюм? – спросил старик. – Товарищ Бук, я же сказал, что он должен быть в костюме.
Товарищ Бук был молод и худощав, в круглых очках. Значок с изображением Ким Ир Сена – на должном месте. Но над правым глазом у него проходил глубокий вертикальный шрам. Он неправильно сросся, рассекая бровь на две части, которые не совсем сходились.