Когда доктор Сон попробовал своего тигра, в глазах у него мелькнуло ликование.
– Скажите, разве это не вкуснейший тигр, какого вам доводилось пробовать? – спросил он. – Разве американский тигр сравнится с этим? Корейский тигр такой свежий, питательный.
Пилар принесла еще тарелку с мясом.
– Bueno, – сказала она. – Жаль, что нет мексиканского тигра.
– Ты превзошла себя, Пилар, – похвалила ее жена Сенатора. – Ничего вкуснее я еще не ела.
Доктор Сон посмотрел на них с подозрением.
Министр поднял свой тако, произнеся по-английски «Да».
Томми ел тако и одобрительно кивал.
– Вкуснее я пробовал только с приятелями в одном ресторанчике, – вспоминал он. – Мы нахваливали ужин и наелись до отвала. Мы так восхищались этим блюдом, что к нам привели шеф-повара, который предлагал нам приготовить еще мяса – с собой, что это не проблема, потому что у него осталась еще одна собака на заднем дворе.
– Ох, Томми, – вздохнула жена Сенатора.
– Однажды я была у народных ополченцев, – сказала Ванда. – Они устроили пир и приготовили блюдо из эмбрионов свиньи, сваренных в козьем молоке. Это самое нежное мясо.
– Хватит, – взмолилась жена сенатора. – Сменим тему, пожалуйста.
– Что угодно, кроме политики, – попросил Сенатор.
–Я хотел спросить, – начал Чон До. – Когда я плавал в Японском море, мы засекли сигнал двух американских девушек. Я так и не узнал, что с ними стало.
– Которые гребли вокруг света, – уточнила Ванда.
– Какая жуткая история, – сказала жена Сенатора. – Такая потеря.
– Лодку нашли, да? – спросил Сенатор у Томми.
– Нашли лодку, но пустую, – ответил тот. – Ванда, твоим источникам известно, что там произошло на самом деле?
Ванда наклонилась над своей тарелкой, у нее по руке стекал соус тако.
– Я слышала, лодка обгорела, – отозвалась она. – Нашли кровь одной девушки, а вторая исчезла бесследно. Может, убийство и самоубийство.
– Это та девушка, которая гребла по ночам, – догадался Чон До. – Она воспользовалась сигнальным пистолетом.
За столом воцарилось молчание.
– Она гребла с закрытыми глазами, – пояснил Чон До. – Вот в чем проблема. Вот почему она сбилась с курса.
– Зачем вы спрашиваете, что с ними стало, если уже знаете? – удивился Томми.
– Я не знаю, что произошло, – возразил Чон До. – Я только знаю, как.
– Расскажите, что произошло с вами, – попросила его жена Сенатора. – Вы сказали, что плавали на корабле. Откуда у вас такая рана?
– Еще не время, – предупредил доктор Сон. – Рана еще свежа. Рассказывать эту историю не намного легче, чем слушать. – Он обратился к Чон До: – В другой раз, да?
– Все в порядке, – сказал Чон До. – Я могу рассказать.
И он подробно поведал о том, как они столкнулись с американцами, как те высадились на «Чонма», как солдаты со своими винтовками испачкались в саже, пробираясь по их кораблю. Он объяснил, как они нашли выловленные командой «Чонма» из моря кроссовки, как солдаты курили и разбросали обувь после проверки всего корабля, как украли сувениры, включая драгоценные портреты Дорогого Вождя и Великого Руководителя, как второй помощник выхватил нож, и американцы были вынуждены отступить. Он сказал и об огнетушителе. Он рассказал, как офицеры с американского корабля пили кофе и наблюдали. Он подробно описал крылатую ракету, которая играла бицепсами на зажигалке моряка.
– А как ты поранился, сынок? – спросил Сенатор.
– Они вернулись, – ответил Чон До.
– Зачем им было возвращаться? – удивился Томми. – Они ведь уже проверили ваше судно.
– Кстати, а что ты делал на рыбацком судне? – поинтересовался Сенатор.
– Очевидно, – предположил доктор Сон с усилием, – американцам стало стыдно, что один-единственный северокореец, вооруженный только ножом, напугал целый взвод вооруженных морпехов.
Чон До выпил воды.
– Помню только, – продолжал он, – что это случилось на рассвете, солнце взошло с правого борта. Американский корабль возник прямо из яркого света, мы опомниться не успели, как они оказались у нас на борту. Второй помощник был на палубе вместе с лоцманом и капитаном. У нас был день стирки, и они как раз кипятили морскую воду. Послышались крики. Я поднялся на палубу вместе с машинистом и первым помощником. Тот человек, которого мы уже видели, лейтенант Джервис, оттащил второго помощника к перилам. Они кричали на него из-за ножа.
– Подождите, – прервал его Сенатор. – Откуда вы знаете его имя?
– Он дал мне свою визитку, – ответил Чон До. – Ему хотелось, чтобы мы знали, кто с нами расквитался.
Чон До протянул визитку Ванде, которая прочитала: «Лейтенант Харлан Джервис».
Подошел Томми и взял визитку.
– «Фортитюд», пятый флот, – сказал он Сенатору. – Видимо, один из кораблей Вуди Макпаркленда.
– Вуди не потерпел бы у себя подлецов, – усомнился Сенатор.
Жена Сенатора подняла руку.
– А что потом? – спросила она.
– Потом его бросили акулам, а я прыгнул в воду, чтобы спасти его, – сказал Чон До.
– Но откуда взялись акулы? – удивился Томми.
– «Чонма» – рыболовное судно, – объяснил Чон До. – Акулы всегда следовали за нами.
– То есть вода кишела акулами? – уточнил Томми.
– Тот паренек понимал, что с ним происходит? – спросил Сенатор.
– Лейтенант Джервис сказал что-то? – допытывался Томми.
– Во-первых, акул было немного, – произнес Чон До.
– Этот Джервис сам бросил парня за борт, собственными руками? – изумился Сенатор.
– Или он приказал одному из солдат сделать это? – пояснил Томми.
Министр уперся руками в стол.
– Рассказ, – провозгласил он по-английски, – правда.
– Нет, – возразила жена Сенатора.
Чон До обернулся к ней и посмотрел в ее старые, бледные глаза.
– Нет, – сказала она. – Я понимаю, что во время войны все стороны творят чудовищные дела. И я не настолько наивна, чтобы думать, что даже те, кто борются за правое дело, никогда не творят беззаконие. Но это наши лучшие мальчики, под лучшим командованием, гордо несущие флаг нашей страны. Так что нет, сэр, вы ошибаетесь. Никто из наших моряков не способен на такое. Я знаю. Для меня это факт.
Она поднялась из-за стола.
Чон До тоже встал.
– Я сожалею, что расстроил вас, – произнес он. – Мне не надо было рассказывать об этом. Но поверьте, что я заглянул в глаза акулам, видел их, оцепеневших перед скорой смертью. Когда ты рядом с ними, на расстоянии вытянутой руки, глаза у них кажутся белыми. Они поворачиваются на бок и поднимают голову, чтобы лучше разглядеть тебя, перед тем как укусить. Я не чувствовал их зубов, пока они не впились в кость – словно меня бросили в ледяную воду и пустили мощный заряд электричества. Кровь – я чувствовал ее запах. Я знаю, каково это – видеть парня прямо перед собой, и через мгновенье его уже нет. Вдруг понимаешь, что никогда больше не увидишь его. Мне довелось услышать предсмертный бред. Когда человек падает в воду, а ты стоишь и не веришь своим глазам – и никогда не поверишь. И вещи, которые люди оставляют после себя, – бритву, пару ботинок. Как все это глупо – все это можно потрогать, рассмотреть, но они ничего не значат без человека. – Его трясло. – Я держал вдову, его вдову, этими руками, а она пела колыбельную для него, где бы он ни был.
* * *Чон До сидел в своей комнате. Он искал все корейские имена в Техасе, сотни Кимов и Ли, и почти дошел до Паков и Парков, когда собака на его кровати внезапно вскочила.
Ванда тихонько постучалась дважды – и открыла дверь.
– Я езжу на старом «Вольво», – начала она с порога. – Машина досталась мне от отца. Когда я была маленькой, он работал в службе безопасности в порту. У него всегда был включен морской сканер на тот случай, если кому-нибудь из капитанов понадобится помощь. У меня тоже такой есть, и я включаю его, когда мне не спится.
Чон До смотрел на нее молча, собака снова легла.
– Я кое-что узнала о вас, – сказала Ванда. – О том, кто вы на самом деле. – Она пожала плечами. – Я подумала, что мне тоже следует рассказать вам кое-что о себе.
– Что бы ни было в ваших файлах обо мне, – ответил Чон До, – все это ложь. Я больше не причиняю никому зла. Это единственное, что мне хотелось бы делать.
Как она заполучила его дело, думал он, если Пхеньян не мог даже правильно написать информацию о нем.
– Я набрала имя вашей жены, Сан Мун, в компьютере, и сразу появились вы – Командир Га. – Ванда наблюдала за его реакцией, но он оставался безучастным, и она продолжила: – Министр тюремных шахт, обладатель Золотого пояса по тхэквондо, победитель Кимуры в Японии, отец двоих детей, обладатель «Красной звезды» за геройские подвиги, суть которых не уточняется, и так далее. Фотографий не было, так что, надеюсь, вы не возражаете, что я добавила снимки, которые сделала недавно.
Чон До закрыл телефонный справочник.
– Вы совершили ошибку, – заметил он. – Никогда не называйте меня так при других.
– Командир Га, – поддразнила Ванда, будто смакуя это имя. Она достала свой телефон. – Есть программа, прогнозирующая орбиту Международной космической станции. Она пройдет над Техасом через восемь минут.
Они вышли из дома и направились к самому краю безлюдной степи. Млечный путь расстилался над ними, запах креозота и сухого гранита доносился с гор. Когда завыл койот, собака заерзала между ними, подергивая хвостом от возбуждения. Все трое ждали, когда ответит второй койот.
– Томми, – спросил Чон До. – Он говорит по-корейски, да?
– Да, – ответила Ванда. – Морской флот отправил его туда на десять лет.
Они стали всматриваться в небо в поисках спутника.
– Ничего не понимаю, – вздохнула Ванда. – Что Министр тюремных шахт делает здесь, в Техасе? И кто тот человек, который называет себя министром?
– Он ни в чем не виноват. Он просто делает то, что ему велят. Вы должны понять – там, откуда он, если скажут, что ты сирота, то ты сирота. Если скажут лезть под землю – что ж, ты лезешь под землю. А если прикажут причинить страдание людям – так и будет.
– Причинить страдание людям?
– То есть если человеку прикажут поехать в Техас и рассказать свою историю, он не может быть больше никем другим.
– Я верю вам, – сказала она. – И стараюсь понять.
Ванда первой заметила Международную космическую станцию – ослепительно яркую звезду, несущуюся по небосводу. Чон До, увидев станцию, был потрясен точно так же, как тогда, когда капитан впервые показал ему ее над морем.
– Вы ведь не хотите сбежать, да? – спросила она. – Это вызвало бы немало проблем, поверьте. Хотя это можно сделать. Я не говорю, что это невозможно.
– Вы знаете, что тогда станет с доктором Соном и министром? Я никогда не смог бы так поступить с ними, – ответил Чон До.
– Конечно, – сказала она.
Далеко впереди, на горизонте, бушевала гроза. Вспышки молнии выхватывали очертания ближних горных цепей и высвечивали те, что скрывались далеко за ними. Один удар молнии осветил ночную сову, захваченную врасплох прямо в полете, когда она бесшумно охотилась среди высоких, островерхих деревьев.
– Вы чувствуете себя свободным? – обернулась к нему Ванда, вскидывая голову. – Вы знаете, что такое – быть свободным?
Как объяснить ей его страну? Как объяснить, что возможность покинуть ее пределы, отправляясь в Японское море, – это и есть для него свобода? Или когда мальчишкой он сбегал из плавильного цеха на часок, чтобы побегать с другими ребятами по кучам шлака, хотя везде стояла охрана, потому что везде была охрана, – это была для него самая настоящая свобода. Как объяснить, что вода, разбавленная жженым рисом, вкуснее любого техасского лимонада?
– Здесь есть трудовые лагеря? – поинтересовался он.
– Нет, – ответила она.
– Принудительные свадьбы, самокритика и выговоры, репродукторы, не замолкающие весь день?
Она покачала головой.
– Тогда вряд ли я когда-нибудь обрету здесь свободу, – вздохнул он.
– Что это значит? – спросила Ванда, будто сердясь на него. – Я все равно ничего не понимаю.
– В моей стране, – сказал он, – все так просто и ясно. Это самое понятное место на земле.
Она перевела взгляд на безлюдную степь.
– Ваш отец был «туннельной крысой», да? – спросил Чон До.
– Мой дядя, – поправила она.
– Значит, дядя. Большинство людей и не задумываются, что значит – быть живым. Но перед тем как войти во вражеский туннель, ваш дядя наверняка думал только об этом. А когда ему удавалось выбраться наружу, думаю, он ощущал столько жизни, сколько мы с вами никогда не почувствуем, он был самым живым человеком на свете – и до следующего туннеля ничто не могло причинить ему вред, он был неуязвим. Спросите его, когда он чувствовал себя живым – здесь или там.
– Я понимаю, о чем вы, – произнесла Ванда. – Когда я была маленькой, он всегда так рассказывал истории про эти туннели, от которых волосы вставали дыбом, будто это были мелочи. Но когда он сейчас приезжает к отцу в гости, то можно увидеть, войдя ночью на кухню за стаканом воды, как он стоит там – сна ни в одном глазу, просто стоит, уставившись в раковину. Какая уж тут неуязвимость! Вряд ли он мечтает вернуться во Вьетнам, где чувствовал себя живым. Думаю, он мечтает о том, чтобы ему никогда не пришлось вновь увидеть это место. Подумайте, как это меняет вашу метафору свободы.
Чон До взглянул на нее с выражением печального согласия.
– Мне знакомо это состояние. То, что заставляет вашего дядю просыпаться среди ночи и отправляться на кухню.
– Поверьте, – возразила она. – Вы ничего не знаете о моем дяде.
– Согласен, – кивнул Чон До.
Она снова взглянула на него с досадой.
– Хорошо, – согласилась она. – Говорите.
– Я просто пытаюсь помочь вам понять его.
– Говорите уже, – повторила она.
– Когда туннель обваливается, – начал Чон До.
– В тюремных шахтах?
– Точно, – сказал он. – Когда в шахте обваливался туннель, нам приходилось откапывать людей. Глаза у них всегда были сплющенные и засыпанные песком, а широко открытые рты забиты грязью. Вот на это смотреть невыносимо – на забитую землей глотку и торчащий коричневый язык. Больше всего мы боялись именно этого – закончить свою жизнь так, чтобы все стояли вокруг и пялились на ужас последнего мгновенья, застывший на твоем лице. Когда ваш дядя стоит у раковины по ночам, это значит, что ему приснилось то, как он вдыхает грязь. Во сне – только мрак. Ты задерживаешь дыхание, еще, еще, а когда больше не можешь терпеть, когда вот-вот вдохнешь грязь и песок – вот тогда ты просыпаешься, жадно заглатывая воздух. Мне приходится умываться после таких снов. Какое-то время я просто дышу, больше ничего не делаю, но иногда кажется, что воздуха никогда не хватит.
Ванда внимательно посмотрела на него.
– Я хочу вам дать кое-что, хорошо? – сказала она, протягивая ему небольшой фотоаппарат на ладони. Он видел похожий в Японии. – Сфотографируйте меня. Просто наведите и нажмите кнопку.
Он поднял фотоаппарат в темноте. На небольшом экране едва различались ее контуры. Сработала вспышка.
Ванда засунула руку в карман и достала ярко-красный мобильный телефон. Когда она подняла его, снимок, который он только что сделал, отразился на его экране.
– Их сделали для Ирака, – пояснила она. – Я даю их местным – тем, с кем удается подружиться. Когда они хотят мне что-то показать, то делают снимок. Картинка передается на спутник, а потом – на мой телефон. В фотоаппарате нет памяти, так что он не хранит снимки. Никто никогда не узнает, что вы сняли и куда отправили.
– Что я должен снимать?
– Все, что хотите. Вам решать. Если вам когда-нибудь захочется что-то показать мне, что поможет мне понять вашу страну, просто нажмите на эту кнопку, – ответила она.
Он огляделся, словно пытаясь найти то, что можно сфотографировать в этом темном мире.
– Не пугайтесь, – сказала она, прижимаясь к нему. – Протяните руку и снимите нас.
Он почувствовал ее плечо и руку на своей спине.
Сделав снимок, он стал разглядывать его на экране.
– Наверное, мне надо было улыбнуться? – спросил он, показывая ей снимок.
Взглянув на фотографию, она рассмеялась.
– Душевно! Да, вам не мешало бы расслабиться немного. Улыбка не повредит.
– Душевно, – повторил он. – Этого слова я не знаю.
– Ну, понимаете, оно означает «близко», «сердечно», – объяснила она. – Когда двое делятся всем друг с другом, когда между ними нет секретов.
Он взглянул на снимок еще раз.
– Душевно, – произнес он.
* * *Той ночью во сне Чон До слышал голос Бо Сона. Будучи глухим, Бо Сон говорил громче всех, а во сне было еще хуже – он выкрикивал во тьме ночи нечленораздельные звуки. Чон До выделил ему койку в коридоре, где холод одурманивал большинство мальчишек – сначала они стучали зубами, а потом повисала тишина. Но Бо Сон во сне только громче стал говорить. Той ночью Чон До слышал, как тот хныкал и ныл, и во сне он начал понимать глухого мальчишку.
Сбивчивые звуки формировались в слова, которые, хотя и не складывались вместе, все же подсказывали Чон До, что Бо Сон пытался поведать ему правду о чем-то. Величайшую и ужасающую истину. Но как только его слова стали обретать смысл, как только глухой мальчик нашел, наконец, себе слушателя, Чон До проснулся.
Он открыл глаза и увидел возле себя морду собаки, которая прокралась к нему незаметно и улеглась на подушку. Чон До видел, как под веками у нее вращаются и дергаются глаза, когда она скулит и повизгивает от своих собственных кошмаров. Протянув руку, Чон До погладил ее, успокаивая, и скулеж прекратился.