— Меня тоже не приглашал. — Ленка подумала и взялась за телефон. — А куда пойдем — это я сейчас узнаю. Что-то, правда, никаких праздников у нас давно уже не было. Это нехорошо.
— Лен, перестань! Что ты выдумала?
Тамара почему-то страшно смутилась и даже испугалась. Вообще-то подобные заявки всю жизнь были в Ленкином характере — ни с того ни с сего позвонить кому-нибудь из многочисленных друзей, заявить, что у них что-то давно праздника не было, потребовать, чтобы друзья собрали всех в такой-то день к такому-то часу, и припереться самой с ящиком шампанского или вовсе с каким-то дурацким подарком. Она и к Тамаре неоднократно так же сгоняла толпу гостей, и к себе созывала. Раньше эта ее привычка Тамару не смущала и, уж конечно, не пугала. Раньше ей очень нравились эти Ленкины спонтанность и размашистость. Но ведь раньше она была на равных со всеми, одной из всех, в кругу своих… Она сама разорвала этот круг и теперь была не очень уверена в том, как ее примут.
Ленка не успела снять трубку, как телефон сам зазвонил. Тамара удивилась: кто бы это мог быть? Вся ее семья дома, у нее под крылом, и Ленка — вот она, а никто другой ей давно уже не звонил.
— Томочка! — закричал в трубке тонкий веселый голос, который она не слышала почти год, но который узнала бы из тысячи в любое время. — Ну, наконец-то дозвонилась!
С бывшей однокурсницей Надеждой она не то чтобы дружила, но с институтских времен иногда встречалась по каким-нибудь поводам, важным для себя или для Надежды. Чаще — для Надежды: у той в жизни было гораздо больше событий, которые могли стать поводами для сбора всех ее многочисленных друзей и просто знакомых, бывших одноклассников и однокурсников, соседей по столику в санатории, случайных попутчиков в поезде и даже людей, с которыми она знакомилась где-нибудь в очереди к стоматологу или на выставке «Уральские самоцветы». Надежда умела легко знакомиться и легко, необременительно дружить, никогда ни о ком не забывала, никогда ни с кем не ссорилась, никого не просила ни о какой помощи — правда, и к ней за помощью обращаться не стоило: она искренне не понимала, как человек может хоть что-нибудь сделать не для себя, любимого, а для кого-то другого… Тем не менее Тамаре Надежда нравилась, в гостях у нее было весело и вкусно, болтать с ней было весело и интересно, смотреть на нее было весело и приятно… В общем, Надежда была из тех легких и забавных людей, которые, не прилагая никаких усилий, поднимают у всех окружающих настроение.
— Я тебе уже три дня звоню, а никто не отвечает! — звенел в трубке тонкий птичий голосок Надежды. — Где хоть тебя носит?! Ты ведь уволилась! Ладно, придешь — расскажешь. Завтра к двум, форма одежды любая, подарков не тащи. Я еще не знаю, что мне надо.
— Подожди, — растерялась Тамара. — А что за праздник-то? День рождения у тебя вроде бы в сентябре…
— Так новоселье! — еще громче зачирикала Надежда. — Ну да, ты же ничего не знаешь! Ты же болела! Да, как ты себя чувствуешь?.. Ну, придешь — расскажешь. Виктор Васильевич новую квартиру купил! Я всю жизнь именно вот такую хотела! Мы ее уже почти обставили!
— Надюш, тормозни, я не врубаюсь, — попросила Тамара беспомощно. — Какой Виктор Васильевич? Какая квартира?
— Так Витька мой! — Надежда замолчала на пару секунд, хихикнула и гордо сказала: — Я за та-а-акого крутого вышла, ты себе не представляешь. Пока ты болела. Я хотела, чтобы ты у меня свидетельницей была, звоню — а ты болеешь! Сама виновата! Не могли же мы свадьбу отложить, правда? Ничего, не расстраивайся, в следующий раз ты опять у меня свидетельницей будешь!
Вот тебе и раз! Она, оказывается, даже свадьбу Надежды проспала, а ведь на всех предыдущих четырех была бессменной подружкой невесты. Ну, ничего, на следующей опять будет…
— Шустрая ты какая, — с уважением сказала Тамара, невольно улыбаясь. — Поздравляю, Надюш. А куда идти-то?
— Записывай адрес. — Надежда пошелестела какими-то бумажками и закричала так, что Тамара даже вздрогнула: — Витька! Ты куда адрес дел? Вот здесь листочек лежал, рядом с вазой! Я опять забыла — у нас дом сорок семь или семьдесят четыре?.. Том, а хочешь — он за тобой заедет. И еще у меня просьба — найди Леночку, я до нее никак не дозвонюсь, а вы там все-таки рядом… И приходите обе без мужиков, с мужиками и так перебор получается, Витька всех своих друзей собирает, а они почти все холостые! Представляешь? Так что Леночку ты обязательно найди, может, мы ее наконец пристроим.
— Да она сейчас у меня, — сказала Тамара. — Передаю трубку, приглашай ее сама.
Пока Ленка болтала по телефону, Тамара пошла советоваться со своей семьей, что можно подарить Надежде на новоселье. Хотя та и предупреждала, что ничего не надо, но с пустыми руками на новоселье идти как-то неудобно…
Вся ее семья с самого утра лепила торт «Наполеон». Тамара не понимала, как можно делать один торт в течение нескольких часов, тем более что коржи для него она сама еще вчера напекла, но в процесс не вмешивалась и сейчас с некоторым сомнением смотрела на результат коллективного труда: торт почему-то получился разлапистый, слишком высокий и немножко будто падающий, как Пизанская башня. Архитекторы этой башни тоже смотрели на нее с некоторым сомнением.
— Тортик можно подарить, — великодушно предложила Наташка. — Тетя Надя твоя тортики обож-ж-жает… Хотя вообще-то я тоже обожаю.
— И я, — откликнулась Анна, возившаяся у мойки с посудой.
— И я, — сказал Николай, облизывая испачканные кремом пальцы.
— И я обожаю. — В кухню заглянула Ленка. — Торт — это святое, торт мы дарить не будем. Ставьте чайник, я сейчас за лимоном сбегаю.
Ленка умчалась за лимоном к себе домой: с четвертого этажа вниз, потом через два дома — дом, потом на восьмой этаж, потом весь путь в обратном порядке, хотя на углу в двух шагах стояла овощная палатка. Николай стал возиться с чаем, смешивая по щепотке из разных пачек, девочки принялись наводить порядок в кухне, а Тамара пошла к себе — прикинуть, что бы такое можно надеть завтра на Надюшкино новоселье. Жаль, свадьбу ее она проспала… Пятое замужество! И никаких трагедий по поводу четырех разводов. Старший сын вырос у бабушки с дедушкой, Надиных родителей, младший живет в семье своего отца, третьего мужа Надежды… Надежда видится с детьми не слишком часто — и, кажется, нисколько не страдает от этого. И кажется, в ее лексиконе вообще отсутствует слово «семья». И при этом она вполне счастлива. Кажется, что счастлива.
Может такое быть? Тамара не верила, что такое быть может. Она бы не смогла жить вдалеке от своей семьи. Не зная в каждую минуту, где они и что с ними. Без их голосов, без их глаз, без их радостей, неприятностей, капризов, претензий, без их ссор на тему «чья очередь стирать», без разбросанных по всей квартире газет, носков и видеокассет, без звона посуды в кухне, без запаха сложносочиненного чая, без коллективного творения ее семьи — кособокой Пизанской башни под названием «Наполеон». Она все это любит.
А Надюшка любит каждого нового мужа, любит горячо, искренне, весело, но почему-то совсем недолго. Чужую радость она готова разделить, но не терпит чужих неприятностей, капризов, претензий и разбросанных носков. Любовь кончается — и ей уже неинтересно, что будет дальше с ее бывшим мужем. Бывший — он и есть бывший. Что было — то прошло. Очень независимая женщина. Не зависимая ни от чего.
Когда-то Тамара прочла, что крах семьи, развод и расставание многими женщинами переживаются даже тяжелее, чем смерть близких. В это она сразу поверила. Смерть близких все-таки можно пережить. А как пережить собственную смерть? Потому что конец твоей семьи — это конец тебя.
Об этом они немножко поговорили с Ленкой по дороге к Наде на новоселье, но у Ленки всей семьи-то было старенькая болезненная и не очень ласковая мама да младшая сестра, тоже незамужняя. Ленка их, конечно, любила, помогала всем, чем могла, но не собиралась посвящать им всю свою жизнь… Да что там — жизнь посвящать! Она даже виделась с матерью и сестрой не слишком часто, даже звонила им не каждый день и уж, конечно, не меняла свои планы, например на отпуск, из-за их болезней или капризов. Ленка тоже была независимая.
Может быть, это правильно — жить так, как живут Надежда и Ленка? Может быть, все так живут — тысячи, миллионы, миллиарды людей? Может быть, это как раз все они нормальные, а у нее какое-то психическое отклонение? Болезнь. Диагноз: «зависимость от семьи». Как бывает зависимость от алкоголя или от наркотиков. Лечить без толку.
На нее вдруг навалилась тоска — глубокая, безысходная тоска, к которой примешивалась еще и острая зависть ко всем им, нормальным, ни от чего не зависимым, к Надежде и Ленке… Разве можно идти в гости с таким настроением? Она виновато глянула на Ленку:
— Я к Надюшке не пойду. У меня что-то… голова разболелась. Ты уж сходи, ладно? Привет передавай. А я домой…
— С ума сошла! — возмутилась подруга и крепко вцепилась ей в руку. — Голова разболелась! Сейчас вылечим. Приехали уже, вот он, дом-то! Тебе что, даже квартиру посмотреть не интересно? Пойдем, пойдем, нечего киснуть, не понравится — уйдешь.
Они и правда уже приехали, стояли прямо перед домом несколько вызывающей архитектуры, с эркерами, балконами, огромными лоджиями, зеркальными окнами, какими-то башенками на плоской крыше. Широкий двор — сплошной зеленый газон, от кованых ажурных ворот в белой кирпичной ограде — мощеная дорожка к огороженной сеткой автостоянке в углу двора, у трех подъездов — каменные вазы устрашающих размеров, а в них — по целой цветочной клумбе. И машины на стоянке были убедительные, все больше джипы и «мерседесы». Причем, кажется, даже совсем новые. Похоже, Надюшкин Виктор Васильевич и в самом деле «та-а-акой крутой»… Нет, квартиру все-таки стоит посмотреть…
Да уж, такую квартиру посмотреть действительно стоило. Надюшка сама открыла обитую светло-желтой кожей дверь — на лестничной площадке было только две двери, обе светло-желтые — и с пронзительным птичьим щебетом кинулась Тамаре на шею:
— Ой, какая ты красивая! А говорят, что болела! Врут, да? Врут! Леночка, ты где босоножки купила? А там такие же, только белые, были? Девочки, не разувайтесь, у нас это не принято! Пойдемте, я вас с Витькой познакомлю! И с гостями! Там знакомых мало, вам интересно будет!
Надежда тут же поволокла их к Витьке и к гостям, на ходу объясняя, кто есть кто. Ленка с интересом слушала и даже какие-то вопросы задавала. Тамара уже ничего не слышала: едва переступив порог этой квартиры, она тут же будто выпала из происходящего, забыла о новоселье, о самой Надюшке и о ее крутом Витьке, она видела только черно-белые мраморные плитки пола в прихожей, зеркальную стену справа и бесшумно раздвигающиеся дверцы встроенных шкафов слева, светильники, похожие на экзотические цветы, цветы, похожие на ювелирные украшения, огромный холл со стеклянными столиками и низкими диванами, затянутыми белой замшей… Много света, мало цвета, тонкий аромат и едва уловимый перезвон хрустальных палочек, свисающих с потолка над дверью. И это только, считай, прихожая. Дальше-то что будет?
Хозяйка заметила ее оцепенелый восторг, польщенно засмеялась, чирикнула ей на ухо:
— Сейчас все покажу. Только познакомлю со всеми — и покажу. А Леночку с гостями оставим.
Процесс знакомства с гостями прошел мимо сознания Тамары, она машинально поулыбалась кому-то, покивала, подержалась за чьи-то руки, а сама все таращилась на синий потолок и белые стены, на зеркальные окна и на восхитительно широкие подоконники, на лакированные полы из светлого дерева и на двери, покрытые каким-то мелким сложным узором. Ну а за дверями-то этими — что? Что там, в остальном пространстве? Надюшка говорит, что здесь пять комнат! Неужели каждая из них — вот такое чудо?
Нет, каждая из комнат была не таким чудом. Каждая из комнат была совсем другим чудом, не похожим на предыдущее, но в то же время будто продолжающим его и заодно готовящим потрясенного гостя к следующему. Вот бы такую квартиру ее семье! Всей ее семье, чтобы и Анна рядом, а когда девочки выйдут замуж, места хватит и для их мужей, а потом и для их детей. Вот о какой квартире она мечтала с тех самых пор, как они с Николаем поженились, и он пришел в их дом, и бабушка с дедушкой приспосабливались в собственной квартире жить по-другому, чтобы не мешать молодым, а она пыталась не помешать им, хотя это не очень получалось, особенно когда родилась Анна. Николай как-то раз сказал, что жить отдельно от стариков было бы намного удобней. Она это его высказывание тактично не заметила, она всегда тактично не замечала чужих оплошностей: мало ли что может с человеком случиться. Это, мол, он нечаянно… Так, временное затмение. Такое нельзя замечать, а то потом самому оплошавшему стыдно будет. Николай эту ее тактику знал, поэтому все понял и никогда больше к этой теме не возвращался, даже тогда, когда появилась Натуська и ни у кого в семье не осталось своего угла. Когда Анна выскочила замуж за того придурка, именно Николай настоял на том, чтобы купить ей отдельную квартиру. Ах, если бы в то время у них была вот такая — пять комнат, и двадцатиметровая кухня, и две огромные лоджии, и две ванные комнаты, и три колоссальные кладовки, и холл, как вестибюль Дома культуры железнодорожников… Все были бы вместе, все были бы у нее под крылом, и она сразу разобралась бы, что там творится с этим придурком, и ее девочке не пришлось бы так страдать. Да что теперь об этом… У нее никогда не будет такой квартиры. Это ж какие деньги!
— Деньги как раз не такие уж и большие, — радостно защебетала Надежда, и Тамара с неловкостью поняла, что про деньги она сказала вслух. — Обстановка, отделка — это да, это дорого. А сама квартира — это обмен, это две старые квартиры, моя и Витькина, ну, доплата, конечно, но Витька это за деньги не держит, что ему несколько тысяч! Это ему один друг хату сделал. Он недвижимостью занимается, так что все может… Слушай, я сейчас тебя с ним познакомлю! Он обещал прийти, может, пришел уже, пойдем к народу, вот увидишь, он тебе понравится, и с хатой поможет, если хочешь!
Тамара не была уверена, что Витькин друг ей понравится, она не питала иллюзий насчет друзей, которые могут помочь за несколько тысяч долларов. Да и не было у нее нескольких тысяч, она не Витька, который несколько тысяч «за деньги не держит».
Но Витькин друг Юрий Семенович ей неожиданно понравился. Среднего роста, но очень широкоплечий и плотный, смуглый, черноволосый, с арийским профилем и темными библейскими глазами, грустной серьезности которых странно противоречил насмешливый изгиб четко вырезанных сургучных, будто запекшихся, губ, он был не то чтобы красив, но так ярок и необычен, что, наверное, бросался бы в глаза в любой толпе любых красавцев. Он сразу проявил к ней живейший интерес, нисколько этого не скрывая, сел за столом рядом с ней, предварительно согнав с места кого-то из Витькиных друзей — такого же крутого, как Витька. И этот крутой друг послушно пошел на другой конец стола, на ходу ворча, что как что-то хорошее — так все почему-то Семенычу…
— Потому что я этого заслуживаю, — самоуверенно заявил Юрий Семенович, и все выразили согласие с этим заявлением, а Тамара подняла бровь.
Вообще-то ей не очень нравились такие люди — бесцеремонные, напористые, откровенно самоуверенные… Как правило, они оказывались просто самодовольными и эгоистичными дураками, а вся их откровенность была на самом деле просто хамским неуважением к окружающим.
Юрий Семенович заметил ее поднятую бровь, окинул ее своим печальным, серьезным и даже, можно сказать, хмурым взглядом, насмешливо улыбнулся сургучными губами и с интересом спросил:
— Вы с чем не согласны — с тем, что я заслуживаю лучшее, или с тем, что лучшее, что здесь есть, — это вы?
— Лучшее, что здесь есть, — это квартира. — Тамара не удержалась и вздохнула. Вздох получился тяжелым.
— Квартира? — Юрий Семенович искренне удивился. — Хм… Ну, это смотря с чем сравнивать. Мне, например, вот эти грибочки больше нравятся. Замечательный посол, очень рекомендую. Вам положить?
Тамара засмеялась, глядя в его лицо — на грустные глаза и насмешливый рот, — и он с удовольствием засмеялся, блестя не очень ровными, но очень белыми зубами. Нет, он не был дураком. Он был умным. Может быть, даже очень умным. И вообще симпатичным.
Весь вечер они просидели рядом, потягивая хорошее, настоящее киндзмараули, пробуя разные закуски, не слишком обращая внимание на окружающих и все время разговаривая. Юрий Семенович умел говорить, и говорил он на любую тему как-то так, что она сразу становилась очень интересной. Ну что для нее значили какие-то инвестиции или кредиты? Теорема Ферма. Но вдруг она поймала себя на том, что слушает с интересом, и вопросы задает, и даже, кажется, уместные. Он с блеском говорил и об этих самых инвестициях, и о способах консервирования грибов, и о модных писателях, и о психологии… С таким же блеском он травил анекдоты — парадоксальные, изящные и невыносимо смешные. Она хохотала до слез, а он смотрел грустными библейскими глазами и слегка улыбался запекшимся ртом. Да, он умел говорить.
Еще он умел спрашивать и слушать. Слушать — и опять спрашивать. К концу вечера он знал о ней все. Ну, почти все… И она о нем, наверное, почти все знала. Был рядовым инженером, работал в рядовом НИИ, получал копейки, никаких перспектив, в перестроечных вихрях НИИ рассыпался в пыль, не стало и копеек, жена, конечно, ушла, он собрал трех своих друзей, таких же нищих и брошенных, и они вчетвером начали свое дело, единственное, в котором что-то понимали, — компьютеры. Потихоньку, помаленьку, начиная с установки и наладки, с поставок комплектующих и программ, они за три года превратились в крупнейшую компьютерную фирму не только во всем городе, но и в нескольких соседних городах. Потом он почувствовал опасность — что-то уж слишком много конкурентов развелось, конкуренция становилась все более жесткой, если не сказать, жестокой, бизнес, связанный с компьютерами, становился откровенно криминальным, а в криминал лезть он категорически не хотел. Компаньоны даже слушать не хотели о смене рода деятельности, и тогда он просто продал им свою долю, оказалось, что очень выгодно продал, и открыл на вырученные деньги небольшой продуктовый магазин. Через два года у него было уже три хороших магазина в городе, пять мелких магазинчиков за городом, на Симферопольской трассе, новая машина, вторая жена и большая квартира, обставленная второй женой дорого и страшно неудобно. Из трех его бывших компаньонов двое погибли — не случайно, нет, контрольный выстрел не бывает случайным… А третий сумел вовремя уехать за бугор, и даже с какими-то деньгами, хоть и небольшими. Когда Юрий Семенович почувствовал опасность, грозящую его магазинам, он вспомнил двух своих погибших друзей и сбежавшего третьего, порадовался, что сейчас у него нет компаньонов, которых надо уговаривать, — и в одночасье продал все свои магазины, автолавки и склады вместе с запасом товара. Вторая жена от него тут же ушла, вместе с квартирой, новеньким «БМВ» и счетом, открытым на ее имя в день свадьбы. Он огорчился, потому что привык и к этой перегруженной вещами нелепой квартире, и к этой молоденькой хорошенькой девчонке, которая целых три года считалась его женой, а главным образом — потому, что привык к налаженному быту, не отвлекающему его от работы. Огорчился, но не особенно: все-таки у него теперь были деньги, начинать с нуля не приходилось, а быт ему кто-нибудь обеспечит.