Глава первая ВСЁ НАЧАЛОСЬ ИЗ-ЗА ЛЯГУШОНКА
Га-ан! Ган! Ган!.. — прозвучало под горой, будто удары гонга.
— Эй! Снова сковородка гудит. Кто это там? Взгляни-ка, Тёбо! — приказал Каттян, с размаху вонзая лопату в землю.
— Есть!
Тёбо, по прозвищу Малыш, отбросив мотыгу в сторону, проворно полез на дерево. Высокий дуб служил для ребят из дома № 300 сторожевой вышкой.
Если встать на доску, привязанную верёвкой к ветвям дерева, и оглянуться вокруг, увидишь не только всю Гору-за-храмом, но и дома под № 300 — их железные крыши темнеют рядами тут же у подножия горы, по правую руку от храма. Можно увидеть и красную электричку, мчащуюся по далёкой насыпи, и речку за рощей, и утёс на её берегу. Хорошо видны и высокие, многоэтажные дома на холме за храмом.
Тёбо поднёс к глазам бинокль, висевший на ветке дуба, и оглядел окрестности.
Какой-то мужчина стучал палкой по сковородке. Эту сковородку Каттян подвесил на сук старого дерева, стоящего у их домов, для сигнализации.
Тёбо внимательно вгляделся в мужчину.
— Гм… Никак, отец Лягушонка! Раненько он сегодня с работы. — Тёбо ловко спустился с дуба.
«А… выходной, должно быть», — подумал он.
Фусако, которую ребята прозвали Лягушонком, старательно копала землю. Узнав, что её зовут, она сразу же надулась и сказала со вздохом:
— Ох и надоело же! Опять за чем-нибудь пошлёт.
Отбросив лопату, она вытерла грязные руки о старенькие джинсы, огляделась.
— Ребята! На кого похожа наша Фусако, когда надуется? — учительским тоном спросил Очкарик Мацу.
— На толстощёкую лягушку! — выкрикнул Дабо, шмыгнув грязным носом.
— Правильно! Хэ-хэ-хэ! — Длинное, как огурец, лицо Мацуо[1] сморщилось в улыбке.
— Лягушонок! Что ты там возишься? Давай быстрее! — поторопил девочку Каттян.
Но Фусако и бровью не повела. Видно, ей не хотелось уходить с горы.
— Ну ладно. Я быстро сбегаю, — сказала она наконец. — Ребята, давайте и ночью копать. А? Я свечку принесу, — выпалила она, узкие глаза её оживились.
— Нет уж! Не надо нам никакой свечки.
— Почему, Каттян?
— Заметят огонёк — сразу же обнаружат нас. Что тогда? Да и зачем сейчас думать о ночи? Будем рыть, пока не стемнеет. Давай беги скорее.
Фусако нехотя поплелась домой.
Лягушонок учится в четвёртом классе. Она единственная девочка в озорной ватаге мальчишек из дома № 300. Однако ни Лягушонок, ни мальчишки этого не замечают. Они всегда вместе с тех пор, как помнят себя. В компании мальчишек Лягушонок и сама стала сорванец сорванцом, но с этим уже ничего не поделаешь.
Ребята из дома № 300 решили тайно от всех вырыть себе пещеру. Самым подходящим местом для этого была Гора-за-храмом. Там и начали копать, соблюдая все меры предосторожности. Заметят взрослые или ребята из многоэтажных домов — всё пропадёт. А пещера будет просто замечательной! Достаточно взглянуть на план, который хранится в кармане у их вожака Каттяна.
Раньше они играли на пустыре, а теперь там стоят многоэтажные дома. Ребятам из тех домов соорудили площадку для игр. У них даже помещение есть, где можно укрыться, если на улице дождь. А ребятам из дома № 300 и вовсе негде стало играть. Вот они и надумали вырыть себе пещеру в горе.
— Знаешь, Каттян, а моя мама сказала…
— Что ещё? — нахмурился Каттян.
— Да насчёт старой сковородки… Молодцы, говорит, ребята! Здорово придумали. Теперь можно и не бегать на гору, не разыскивать там своих мальчишек.
— Ещё бы! — горделиво заметил Каттян. — Взрослым всё подсказывать надо. Им ни о чём думать не хочется. А заметят что-нибудь удобное — тут же и ухватятся. Однако и нам на руку: не узнают, что мы тут делаем, не помешают копать. Правда? — улыбнулся он.
Как только Фусако вернулась домой, отец сразу же попросил её сходить в магазин.
Матери у Лягушонка не было, всё хозяйство в доме вёл отец. Он работал водителем такси. С утра, перед уходом на работу, отец готовил еду на весь день. И только изредка посылал Лягушонка за продуктами.
— Хотел сегодня приготовить твой любимый рис под соусом карэ[2], а лавки у вокзала, как на грех, закрыты. Не сбегаешь ли в магазин самообслуживания? Купи картошки, моркови, чесночку, немножко мяса, ну и пакетик сухого соуса.
— Пап! Ты и яблоко натри, ладно? Недавно я у Мацуо ела рис с яблоками. Очень вкусно!
Фусако даже облизнулась. Ей давно уже хотелось есть. Ах, какой душистый был рис в доме у Мацуо и пахло от него так сладко!..
— Вот, значит, чем тебя угощали! Конечно, с яблоками ещё вкуснее. Да не забудь луку репчатого. Ну, беги!
Фусако ликовала — на ужин будет её любимый рис! Напевая песенку, она выскочила в сад, схватила старенький велосипед, повесила на руль сумку для покупок и помчалась в магазин.
Ей не хотелось встречаться с «пончиками» — так они прозвали ребят из высоких домов, — поэтому она не поехала напрямик через их двор, а, миновав храм, направилась в объезд, по дальней дороге.
Благополучно закончив покупки, Фусако вышла из магазина, постояла, вытерла потное лицо.
«Кажется, ничего не забыла. Купила всё, что отец наказал. Надо скорее вернуться и поработать немножко на Горе-за-храмом. Посильнее проголодаюсь — побольше съем», — подумала с улыбкой Фусако и поехала между домов, в которых жили «пончики». Она решила сократить обратный путь. Однако этого как раз и не следовало бы делать.
За углом, на площадке для игр, оказалось полно «пончиков»: кто болтался на турнике, кто качался на качелях, кто съезжал по горке, — облепили всю площадку, как мартышки. Бросив на них острый взгляд, Фусако сразу же заметила толстого Таро — вожака «пончиков», — рядом вертелся нахальный мальчишка по прозвищу Красная Майка.
«У, противные!» — с досадой подумала Фусако и решила проехать мимо ребят молча, но не тут-то было — «пончики» заметили её.
— Эй, ребята! Смотрите-ка, кто едет! Вертушка-квакушка из дома номер триста. На велосипеде! — крикнул кто-то.
И все разом заорали:
Мальчишки с криком неслись за велосипедом.
Фусако изо всех сил нажимала на педали. Она мчалась, как заправский гонщик — согнувшись дугой и крепко вцепившись в руль.
неслось ей вслед.
Фусако вертела педали, крепко стиснув зубы. Уши её горели. От злости она всегда краснела и оттого сердилась ещё больше.
— Эй, куда же ты! Квакни: «Ква-ква!..»
Фусако миновала храм и, не снижая скорости, покатилась по тропинке с холма. «Пончики» всё ещё бежали за ней, выкрикивая дразнилку.
Посредине тропинки Фусако вдруг резко затормозила, обернулась и скороговоркой выкрикнула:
— Эй, вы! Пончики, пышки, толстые кубышки! Поросячий корм! Слабо вам сбежать с холма!
— Слабо?!
Раскрасневшиеся от бега мальчишки понеслись вниз по тропинке. А Фусако, ехидно засмеявшись, показала им язык и, нажав на педали, снова на полной скорости покатилась вниз по склону.
Сквозь хор мальчишечьих голосов она ясно различила громкий голос Красной Майки:
Лягушонок хорошо знала голос этого нахального мальчишки, но решила не отвечать.
Свернув в переулок, она соскочила с велосипеда, прислонила его возле дома и бросила в окно кухни сумку с покупками.
— Фусако! Два головастика в бутылке сдохли, — послышался из комнаты голос отца.
Но Лягушонок не отозвалась, она уже мчалась на Гору-за-храмом.
— …И кто же закричал первым? — спросил Каттян, перекладывая лопату из одной руки в другую, глаза его сердито сузились, как у лисицы.
— Конечно, самый толстый. Да, Лягушонок? Кому ж ещё! — сказал Дзюн, заглядывая в лицо девочки.
Лягушонок молча кивнула.
— Разве Лягушонок не имеет права проехать мимо их домов на велосипеде? — Очкарик Мацу поправил очки на продолговатом, как огурец, лице, обвёл всех невозмутимым взглядом.
Ребята молчали. Этот Очкарик всегда задавал вопросы невпопад, но с самым серьёзным видом.
— Конечно, имеет. Потому и злость берёт, — сказал Дзюн.
— Им, наверно, чудно показалось: Лягушонок — и на велосипеде! — шмыгнув носом, усмехнулся Дабо, но никто не засмеялся.
Все смотрели на Каттяна, который продолжал молча орудовать лопатой. И только по тому, как резко вонзал он её в землю, было видно, что он сердит.
— Гм… У этих «пончиков» языки поганые, — казал он наконец.
— И мозги немного набекрень! — Тёбо обвёл пальцем вокруг головы.
— Ну ладно! Проучим их ещё разок, — сказал Каттян, решительно взмахнув длинными чёрными ресницами.
— Помните, «пончики» были виноваты, а представительницы «Комитета матерей» из высоких домов приходили на нас жаловаться родителям? Помните? — шмыгая носом, торопливо бубнил Дабо.
И Каттян вспомнил, как они разбили окно в зале.
В прошлом году летом они надумали сколотить вместе с «пончиками» плот, чтобы плавать на нём по реке. Для этого они утащили пустые ящики из-под яблок — целая гора их валялась позади магазина самообслуживания. Однако продавщица овощного отдела заметила, как они эти ящики тащили. «Пончики» вовремя улизнули, и досталось только Каттяну и его ребятам.
Можно ли было допустить такую несправедливость? Конечно же, они разозлились. Пробрались к «пончикам» во двор и отколотили их там. Побоище на палках развернулось под окнами спортивного зала, и в разгаре его раздался вдруг звон разбитого стекла, посыпались осколки…
Последствия были ужасны. Представительницы «Комитета матерей» явились в дом № 300 и заявили: «Пусть ваши дети не ходят на площадку. Там будут играть только наши дети». Сказали и удалились, тонкие, как щепки, и лица, как у кузнечиков.
Тогда-то и началась настоящая война с «пончиками».
Недавно Лягушонок и Мими, сестрёнка Тёбо, пошли покачаться на качелях, а их прогнали. Чуть было до драки дело не дошло…
— Хорошо же! Напишем «пончикам» ультиматум, — сказал Каттян. — Дзюн, пиши: «Если вы не пришлёте к нам парламентёра с извинениями, всем, кто дразнил сегодня Лягушонка, зададим трёпку. Ответ — завтра, до десяти утра. Положить под ящик для пожертвований в храме». Теперь беги к высоким домам и передай ультиматум кому-нибудь из «пончиков».
— Да что там церемониться, Каттян? Давай всех отлупим, и дело с концом! — предложил Дабо.
— Ладно! Успеем! — отрезал Каттян.
Затем он приказал прикрыть пещеру сухими ветками, а лопаты спрятать в густой листве и спустился с горы вместе с быстроногим Дзюном.
По всему было видно, что назревала новая битва между ребятами из дома № 300 и ребятами из многоэтажных домов.
— Мы им покажем, как дразнить Лягушонка! — сказал Каттян на прощание. — Ишь выдумали: «Квакни разок!»
Глава вторая ДЗЮН УХОДИТ НА РАЗВЕДКУ
Дзюн быстро поднимался вверх по тропинке, окутанной сумерками. Он шёл к многоэтажным домам, расположенным на холме, нёс важное послание, которое должен был передать «пончикам» от имени своего вожака Каттяна.
У храма он перевёл дыхание и незаметно, словно ниндзя[3], оглядел окрестности, притаившись в тени столба.
На площадке для игр ни души.
У качелей и детской горки копошились какие-то неясные ночные тени.
— Гм… Никого… — Дзюн разочарованно щёлкнул пальцами. — Придётся идти дальше, к домам.
А вдруг он не найдёт ни одного «пончика»?
Дзюн даже присвистнул сквозь щербинку в зубах. На лице его было написано замешательство.
«Тогда пойду к их Таро домой и там вручу ему ультиматум. А может, бросить в почтовый ящик у двери? Нет, не годится. Отдам прямо в руки. И сразу же наутёк», — решил он.
Тем временем на небе уже появились звёзды. Они ярко сверкали в вышине, а над домами мрачно вырисовывалась водонапорная башня — будто пусковая ракетная установка.
Дзюн глядел на высокие здания, окутанные ночной мглой, и ему казалось, что он становится всё меньше и меньше и вот-вот исчезнет совсем. Всё, что попадалось ему на глаза, было каким-то неправдоподобным, сказочным.
«О-хо-хо!» — тяжело, как старик, вздохнула телефонная будка и, поправив красный берет, свалившийся набок, заковыляла в ночную тьму.
Каждый дом казался странным привидением.
Что это там слегка пританцовывает на площадке для игр? Уж не карлики ли? В детстве бабушка рассказывала ему, что по вечерам, когда люди ложатся спать, карлики вылезают из-за шкафов и перегородок и резвятся на просторе. Не они ли теперь там веселятся? Чу! Качели скрипнули. Дзюн насторожился. Нет, всё тихо. А детская горка! Словно богомол. Фу, какая гадкая! Дзюн пристально вгляделся в железную горку. Нет, пожалуй, она больше похожа на саранчу, которой оторвали голову. Он вспомнил, как они прошлым летом ловили саранчу, которая жрала траву на их горке. Когда её давили, она хрустела.
Точно так же хрустели семена бурых морских водорослей, которые они давили на берегу прошлым летом. Водоросли выбросило волной на песчаные дюны, они ослепительно сверкали на солнце, будто усыпанные осколками стекла.
— Посылают одного ночью! — прошептал Дзюн недовольно.
Однако приказание Каттяна нужно выполнить во что бы то ни стало.
Спрятавшись за столбом, он усиленно ковырял носком башмака свою тень. Наконец решился. Надвинул поглубже ярко-красную бейсбольную шапочку, затянул потуже пояс и побежал прямо к площадке для игр.
— Ну вот… Не так-то легко заметить. А если найдут, отопрёмся: ничего, мол, не знаем. Может, это мусорщик оставил.
— Ладно, сойдёт. Ну, кто завтра сможет рано встать?
В углу, у сараев, толпились ребята. В темноте лиц не разобрать, одно ясно — «пончики».
«И нахал этот, Красная Майка, тут же. Найдут — несдобровать мне!» Дзюн, притаившись в густой листве и прислушиваясь к голосам, прижался к земле, как черепаха.
— Утренняя зарядка в шесть часов. И кто только придумал в такую рань зарядкой заниматься! Утром так спать хочется. Всем известно, что дети должны спать десять часов. Но я, так и быть, встану в пять.
— Тогда я в полпятого поднимусь.
— Ты? В пол пятого? Да ты же самый первый соня в нашем дворе! Оставь этот бред на ночь.
Это был голос Красной Майки.
— Какой бред? Встану, и всё.
— Интересно, как это у тебя получится?
«Красная Майка в мою сторону смотрит, — подумал Дзюн, — как бы не заметил».
— Я всё равно просыпаюсь на рассвете — в туалет хожу. Заодно и встану.
— Ну и странная у тебя привычка! В уборную на рассвете бегать. Чудак ты! — хихикнул кто-то.
«Опять в мою сторону смотрит», — подумал Дзюн. Над ухом противно гудел москит, но отмахнуться от него было нельзя — Дзюн боялся пошевелиться.
— Ничего не поделаешь. Такой уж уродился.
— Но ведь ты снова в постель залезешь. И проспишь. Ясное дело, Соня!
Все засмеялись, и Дзюн, воспользовавшись этим, чуть-чуть высунулся из кустов. Хотелось рассмотреть, что они там прячут.
— Ребята, а кто раньше приходит: молочник или почтальон?
— Конечно, молочник. А что, если молочника попросить?
— Ну да! Намотать на руку шнурок, а другой конец протянуть до молочного ящика. А в ящике записку оставить: «Прошу вас дёрнуть за шнурок, чтобы я проснулся». Тогда никого не нужно беспокоить, молочник разбудит.
— Вот здорово придумал! А ты, Таро, придёшь?
— Гм…
Вожак «пончиков» выпятил живот, руки в карманах штанов.
«Ишь как задаётся!» — отметил про себя Дзюн.
— А как же завтрак? Рис с мисо[4] тю-тю, значит?
— А не найдётся ли у вас молока с булкой?
— Гм… Думаю, найдётся. Попрошу с вечера приготовить. Ну всё. Завтра утром первыми приходят Кэн-тян и Соня. Не забудьте же!
— Хорошо.
— И никому ни слова! Это наша тайна. И ещё: до завтра, чтоб имя хорошее придумали. Понятно?
Разговор умолк, ребята ушли.
Что это «пончики» прятали в углу, за сараем?
Дзюн осторожно высунулся, огляделся по сторонам и вылез из кустов на четвереньках, будто медведь. О письме, которое он должен был передать «пончикам», он совсем забыл.
В тёмном углу, за сараями, стояла большая картонная коробка. В коробке что-то шевелилось и скулило. «Что это в ней?» — подумал Дзюн.
Он открыл крышку коробки и изумлённо вытаращил глаза.
В коробке сидел маленький белый щенок.
— Вот это да! Собака!
Щенок вертел хвостом, опустив морду, словно ему было стыдно чего-то.
Дзюн, весело засмеявшись, взял щенка на руки. Щенок тихонько лизнул его в подбородок.
— Ну, будет, будет! Какой ты славненький, беленький!
Тут Дзюн вспомнил, что Фусако очень хотела иметь собаку.
— Вот хорошо! Отнесу Лягушонку. Обрадуется, наверно, — прошептал Дзюн, заглядывая в глаза щенку, уютно устроившемуся у него на руках.
— Значит, письмо ты положил в коробку вместо щенка? — спросил Каттян.