— Значит, письмо ты положил в коробку вместо щенка? — спросил Каттян.
— Ну да! Надо же оставить что-нибудь взамен, если стянул что-то потихоньку.
— Это уж точно! Здорово ты их надул. Гы-гы-гы! Вот удивятся. Поднимутся ни свет ни заря — глядь, а там… гы-гы-гы… — Дабо просто давился от смеха.
— Го-го-говорят: «Кто ра-рано встаёт, то-то-того удача ждёт», а тут всё наоборот, — заикаясь, выдавил из себя Очкарик Мацу, покачивая маленького братца Умэо, привязанного у него за спиной. — Весёлое у них будет утречко!
Быстрым движением руки он вздёрнул свалившиеся было с носа круглые очки в пластмассовой оправе, длинное лицо его улыбалось.
— В высоких домах животных вообще держать запрещено. А они тайно решили щеночка завести. Заметят взрослые, опять выкинут беднягу. Вот я и подумал: щенку будет гораздо лучше в доме Лягушонка. Верно?
— Ну да! — кивнул Тёбо. — Правильно Дзюн говорит. А если они прибегут и станут требовать собаку да называть нас ворами, мы сразу же расскажем о щенке управляющему их домами, и тогда им всыплют, а не нам.
— Вот, вот, — согласился Очкарик, кивая.
Фусако молча играла со щенком.
— Лягушонок! Как ты назовёшь его? — спросил Дабо.
— Я думаю… Как вы считаете, ребята, подойдёт ему имя Тайхо? Смотрите, какой он толстый, и мордочка приятная, и сильный как будто.
— Как у чемпиона по борьбе сумо?[5] — Дабо, шмыгнув носом, обвёл всех взглядом, как бы спрашивая мнение ребят.
Все молча согласились.
— Тогда я пойду домой. Надо ему будку соорудить.
Лягушонок, бережно прижимая к себе щенка, побежала домой. Остальные ребята остались у дома Каттяна.
Утром следующего дня ребята из дома № 300, умывшись и позавтракав, сразу же пошли на Гору-за-храмом и принялись за работу.
Они спешили — возможно, в десять утра у входа в храм предстоит драка с «пончиками».
«Кана-кана-кана…» — звенели цикады. Обычно они стрекочут в сумерках, а тут с утра распелись — наверное, к хорошей погоде.
В это время послышались удары палки о старую сковородку.
Тёбо воткнул в землю лопату и проворно полез на дуб.
— В сковородку бьёт сама круглая, как сковородка, мама Очкарика Мацу. Одной рукой стучит по сковородке, другой прижимает к себе младенца. А по насыпи, виднеющейся там, вдали, мчится красная электричка, — певучим голосом, подражая гиду экскурсионного автобуса, сообщил Тёбо.
— Ну вот! Опять нянчить заставит. Совсем некстати! — огорчился Очкарик Мацу.
И тут Тёбо заметил какое-то странное движение у храма. Быстро подкрутив линзы бинокля, он навёл его на храм.
— Этого ещё не хватало! — невольно вырвалось у него, и по спине пробежал неприятный холодок.
— Каттян! Каттян! — позвал он, откинув бинокль, привязанный резинкой к ветке. — Тревога!
— Что там?
— «Пончики» идут! Вон там они.
— Где это «там»? — спросил Дабо.
— По горе поднимаются, из-за храма. Три… четыре… семь…
— Гм… Опередили всё-таки! — резко бросил Каттян.
Глава третья КТО КОМУ ДОРОГУ ПРЕГРАДИЛ
— Мда… нехорошо, что они сюда движутся.
Каттян стоял нахмурив брови и скрестив на груди руки, лицо его было озабоченно.
— Почему нехорошо? Давайте на горе драться. «На своём поле», как у спортсменов, — сказал Дабо. — На горе даже лучше — с какой стороны ни нападут, сразу видно. Отобьёмся. А, ребята?
— Вытри нос, Дабо. Не горячись, без тебя понимаем, что к чему. Тут не спеша обдумать надо.
— А что думать. Драться, и всё.
— Нельзя их сюда подпускать. Сразу узнают, что мы пещеру роем. Я нарочно написал в письме, чтобы они пришли к храму. Хотел туда заманить.
Дабо вытер рукой нос и ловко обтёр её о штаны. Это был его коронный номер — вроде лучшего трюка актёра театра Кабуки[6].
— Значит, они не поддались на нашу удочку, — буркнул он.
— Ну ладно. Сделаем так: раз они уже здесь, постараемся увести их подальше от пещеры. А ну-ка, живо прячьте лопаты. Заходите к ним в тыл. Дзюн — в разведку! Что бы ни случилось, к пещере не приближаться. Все слышали?
— Все! — подпрыгнул нетерпеливый Дабо, постучав себя рукой по груди.
— Каттян, а что делать с Тайхо? — спросила Фусако, поспешно отвязывая верёвку, которой щенок был привязан к дереву.
— Отведи его домой.
— Вот ещё! Я тоже хочу драться. Надо же отомстить Красной Майке, — храбро заявила Фусако.
— Давай я его отведу, — предложил Очкарик Мацу, всё ещё топтавшийся у пещеры.
— Ну, пошли. Смотрите не попадайтесь им на глаза.
Ребята, словно мыши, шмыгнули в траву, и она скрыла их с головой.
Подул ветер.
Трава зашелестела.
— Постойте! — окликнул ребят Каттян. — Я вспомнил одну вещь. Возьмите ветки и заткните их за пояс или за воротнички рубашек.
Все недоуменно уставились на Каттяна.
— Вот так. Быстро! — Каттян воткнул себе за шиворот ветку с листьями. — Как-то в кино видел, — пояснил он. — Если двигаться в траве в таком виде, будто колышется трава. Враг и не заметит нас.
— Вот здорово! Как чёрный плащ у ниндзя[7],— выпалил Дабо, поддаваясь общему настроению таинственности.
Каттян что-то прикидывает на ходу. Оглядываясь по сторонам, он обдумывает в голове план операции.
«Хорошо бы незаметно добраться до гинкго[8], расщеплённого молнией. Если взобраться по крутому склону горы, мы окажемся как раз над тропинкой, где пройдёт противник. Обойдём их с тыла и все сразу соскочим с обрыва прямо им на головы. «Пончики» растеряются, тут и битве конец». Каттян вспомнил о битве Ёсицунэ[9] в долине Итинотани, как-то он читал о ней в книжке.
Сидя в густой траве, Каттян мысленно наслаждался победой.
Гаса-гаса-гаса… — зашелестела трава. Вернулся Дзюн из разведки.
— Ну как? — стряхивая с головы паучье гнездо, шёпотом спросил Каттян.
Терпко пахло прелой травой и плесенью.
— Противник расположился у водопада. Отдыхают, пьют воду. Всего семь человек, вожак в том числе.
— Семь, говоришь…
— У них есть походная рация. Видимо, для связи с группой Красной Майки, которая осталась во дворе. Двое из семи побежали обратно к домам.
— Зачем?
— Не знаю.
— Эх, напасть бы сейчас, — предложил Дабо. — Их ведь только пятеро осталось, по одному на брата. Ишь ты, пить захотели! Столкнуть всех в озерцо у водопада. Пусть себе пьют сколько влезет. А, Каттян?
— Дабо верно говорит, — поддержала его Фусако. — Давайте поколотим их.
Но Каттян молчал.
— Подождём, — сказал он наконец. — Спешить некуда. Они в ловушке, как мыши в мешке. Лучше перережем им путь к бегству.
Все молча смотрели на вожака.
— Манёвр называется «карамэтэ» — «пробраться в крепость с задних ворот».
Каттян побежал к обрыву, остальные бросились за ним.
— Си-кю, си-кю! Говорит «Апати-1», «Апати-1»! Приём!
Притаившимся в густой траве ребятам Каттяна было слышно, как «пончики» переговариваются по рации.
— Странно, не отвечают. Батареи, что ли, сели? — послышался голос радиста.
Ребята Каттяна незаметно вскарабкались на край обрыва и выстроились там во весь рост. Ветки, воткнутые за шиворот, высоко торчали над их головами. Всё шло точно по плану, выработанному Каттяном.
— Эй, вы, «пончики»! Слышите нас? Теперь вы от нас не уйдёте!
Зелёные ветки весело полетели кверху, все с удовольствием внимали голосу вожака, отчётливо прозвучавшему средь ясного неба. Хорошо было видно, как Таро, вожак «пончиков», обнаружив у себя за спиной фигуры врагов и воскликнув: «Засада!» — замахал руками. Радист с рацией на плече скороговоркой кричал что-то в микрофон, наверно, вызывал подмогу.
— Ха-ха-ха! Зря стараетесь! Поздно спохватились. Пока явится подкрепление, вы уже будете разгромлены! — закричал Дабо и собирался было спрыгнуть с обрыва на головы врагов, как вдруг позади раздалось:.
— Вот они где, похитители собак! А ну, ребята, бей их. Чтоб ни один не улизнул.
На ребят с шумом и гиканьем летела ватага мальчишек во главе с Красной Майкой.
— Попались! — прошептал Каттян.
Только теперь он заметил, что их взяли в клещи в очень неудобном месте — на краю обрыва. Его стратегический план: преградить врагу дорогу и расправиться с ним на тропинке у подножия горы, в один миг обернулся против них самих, и оказалось, не противнику, а его ребятам был отрезан путь к бегству.
— Дзюн, зачем же ты в разведку ходил? Выходит, те двое бегали за подкреплением, а ты проморгал?
— У них же рация! Зачем им бегать?
— Да не работает она! Должен же разведчик заметить хотя бы это?
— Да не работает она! Должен же разведчик заметить хотя бы это?
Каттян набросился с упрёками на Дзюна, но разговаривать было уже некогда — над горой стояла пыль столбом: битва началась.
С кого-то слетела бейсбольная шапочка.
— Вот тебе! Вот тебе!
Красная Майка был повержен на землю.
— Ай, ай! Больно! Больно, тебе говорят! — вопил кто-то.
— Отдавайте собаку, воры!
— Ах, ты кусаться? Трус ты!
— Я трус? Получай ещё!
Всё смешалось: кто на ком сидит, кто кого колотит — не понять.
— Чур, не таскать за волосы!
— Ага! Попалась, Лягушонок! Хватай её!
— Ты что по голове бьёшь?
— Ой, она меня за ухо укусила!
— Ну и нос у тебя! До чего же грязный!
Дзюн скатился с обрыва, сцепившись с кем-то из «пончиков».
Каттян настиг одного из «пончиков», пытавшегося улизнуть, и повалил его наземь.
Кто-то толкнул Дабо, и он свалился на мальчишку. На белой рубашке мальчишки отпечатался грязный нос Дабо.
— Фу! Ты зачем испачкал мою рубашку? Вытирай! — Мальчишка, поднявшись, тыкал в нос Дабо грязную рубашку.
— Чего?! А ну, Дабо, испачкай его ещё раз! Ты же у нас мастер, Дабо.
— Не могу. Нос совсем пустой. Дую, дую, ничего не получается.
Тут Каттян увидел, что на помощь «пончикам» спешит новое подкрепление. Обидно, конечно, отступать, но, видно, придётся. С большими силами они не справятся.
— Отступаем! — крикнул он. — Тёбо, помоги Лягушонку!
Поднимая тучи пыли, они один за другим съехали с обрыва.
Однако новый отряд «пончиков» тоже помчался вниз, наперерез Каттяну.
— Бежим врассыпную! Разбегайтесь кто куда! — крикнул Каттян.
Тёбо, Дзюн и Лягушонок прыгнули в кусты.
— Вот они! Хватайте их! — вопил вожак «пончиков». Красная Майка и его отряд, скатившись с обрыва, юркнули в кусты следом за удиравшими ребятами Каттяна.
Долго ещё ребята из дома № 300 носились по зарослям, прячась от преследователей.
А когда Фусако наконец остановилась, она увидела Дабо. Коленка у него была сильно содрана.
— Ты ранен, Дабо?
— Угу. Ещё и шишка на голове. Смотри, какая большая. Это Красная Майка меня стукнул, — сказал Дабо, потирая голову.
— А я укусила его за ухо. Будет знать, как таскать за волосы. Трус несчастный!
Фусако держала в руке жука-дровосека. Переложив жука из правой руки в левую, она подняла правую руку — из ссадины на чёрном от грязи локте сочилась кровь.
Прибежал Тёбо, тоже весь чумазый, привёл свою сестрёнку Мими.
— Где Каттян? — спросил он.
— Не знаю. И Дзюна не видно. Мими, скорее помажь вот это место йодом, — попросил Дабо.
— Погоди, сначала промою перекисью водорода, чтобы заражения не было.
Обстоятельная Мими достала из картонной коробки пузырьки с лекарствами, расставила их по порядку. Мими хочет стать медсестрой, когда вырастет. Поэтому она вечно таскает с собой коробку, набитую разными пузырьками.
Случись драка или кто-нибудь упадёт и ссадит ногу, Мими тут как тут — она просто незаменима. А когда нет пациентов, Мими лечит бродячих кошек и собак.
— Ай! Щиплет! Аккуратней не можешь? — дрожащим голосом произнёс Дабо, дуя на ободранную коленку.
— Трусишка! А ещё мальчик! Потерпи немного.
Мими обернулась к Фусако, которая рассматривала жука-дровосека, посадив его на ладошку.
— Лягушонок, что это за букашечка у тебя?
— Жук-дровосек. Видишь, какой огромный! — ответила Фусако. Перевернув жука на спину, она стала разглядывать его брюшко. Жук барахтался у неё на ладошке, беспомощно шевеля шестью длинными лапками.
— Не жалко тебе его? Отпусти. Видишь, ему не нравится, — сказала Мими, смазывая йодом ссадины Дабо.
— Где же Каттян? Домой убежал, что ли?
— Ты лучше подумай, как Очкарика вызволить. Он, кажется, в плен попался.
— Как?! Он же домой пошёл ещё до драки.
— А они его по дороге схватили.
— А Тайхо как же? — спросила Фусако, пытаясь стряхнуть с волос паутинку. Она с тревогой смотрела на Тёбо, принёсшего эту весть.
Глава четвёртая А МЛАДЕНЦА ПРИВЯЖЕМ К ДЕРЕВУ
— И Тайхо забрали. Так ведь, Мими? — сказал Тёбо, повернувшись к сестрёнке.
— Ну да. Они свалили Мацу-тян[10] и стали колотить его по голове. Я сказала им, чтобы они немедленно прекратили драться, но… — Мими аккуратно засунула грязную марлю в целлофановый пакет.
— Очкарик не хотел идти домой, — перебил сестру Тёбо. — Ему братца нянчить надоело. Вот он и решил поиграть со щенком на дороге. Бегал за ним, бегал да и споткнулся. Очки с него свалились. Он их стал искать, а тут «пончики» откуда ни возьмись. Схватили его и стали лупить. Плохо быть очкариком…
— Значит, и Тайхо унесли, — вздохнула Фусако, поглядывая искоса на локоть, который Мими обмывала перекисью водорода.
— Ага. Мальчик в красной майке забрал. Свистнул, а пёсик сразу же хвостом и завертел. И языком его в щёку лизнул. Славный такой щеночек, — сказала Мими.
— Ох и недотёпа этот Мацу! Мог бы и убежать. Изловчился бы как-нибудь, схватил бы Тайхо — и наутёк. Не мог уж щенка отбить, болван! — рассердилась Фусако.
— А вдруг они Очкарика уведут в свой двор да и повесят вниз головой с качелей? Что тогда? А? — зловеще предположил Дабо, вращая покрасневшими глазами.
Но Фусако, как видно, больше волновала судьба Тайхо, а не Очкарика.
— Вчера вечером мы построили с отцом прекрасную конуру. Сегодня он хотел покрасить её, обещал краску купить. Что теперь будет?
Лягушонок разглядывала жука, добравшегося до самого кончика её пальца.
— Не огорчайся, Лягушонок. Отниму и принесу тебе твоего Тайхо. Давай лучше поищем Каттяна и Дзюна да поможем Очкарику. Дабо, как ты думаешь, не схватили ли они Каттяна?
Тёбо подпрыгнул и уцепился за ветку дерева. Затем, легко подтянувшись, он перевернулся на ней один раз и полез на верхушку. Тёбо лучше всех ребят лазил по деревьям.
— Что-нибудь видно?
— «Пончики» уходят с горы. Красная Майка несёт на руках твоего Тайхо, Лягушонок. Что это? Кажется, Очкарик? Надо же! Они привязали его к дереву.
— Значит, унесли всё-таки…
— И Дзюн там, и Каттян… Очкарик Мацу прикручен верёвками к каштану. Лягушонок, пойдём посмотрим, что там происходит.
Дабо и Лягушонок, царапины которых были уже смазаны йодом, побежали к каштану. За ними Тёбо, за Тёбо последовала Мими. Только ей одной было весело и спокойно — свои обязанности она выполнила.
— Странный ты человек, Очкарик! Тебя к дереву привязали, а ты знай себе посмеиваешься. Хотелось бы мне заглянуть тебе в котелок — варит ли он ещё или нет.
— Я не вру, Дзюн. Честное слово, мне очень удобно. Если думаешь, я вру, попробуй сам. Давай я прикручу тебя верёвками к дереву.
— Нет уж, спасибо!
— Если привязать человека вот так за руки и за ноги, получается, будто за чьей-нибудь спиной сидишь. Вот я и подумал: а что, если привязывать ребёнка к дереву, чтоб не носить его за спиной? Отличная идея, не правда ли? Хи-хи-хи…
Дзюн с изумлением слушал Очкарика.
— Ничего себе идея! И что ты всё хихикаешь? Несёшь тут всякую чушь, вместо того чтобы честно признаться, что позорно попал в плен.
— Чушь?! Что ты, Дзюн! Я всегда, в любом положении о чём-нибудь думаю.
— «Хи-хи-хи»!.. — передразнил Очкарика Мацу Дзюн. — Он думает!
Чем больше слушаешь этого Очкарика, тем сильнее злость разбирает. Дзюн решил не слушать его, однако тот, как-то чудно свесив голову набок, продолжал:
— Что ты находишь в этом странного, Дзюн? Человек тем и велик, что он в любое время думает.
Тут уж Дзюн не выдержал:
— Это ты-то велик? Тебя же поймали и привязали за ноги и за руки к дереву!
— А я и не об этом вовсе. Я же говорю, что открыл новый способ обращения с младенцами! — выкрикнул Очкарик Мацу.
— Новый способ… Смех, да и только.
— Ну конечно, где тебе понять! Ты же не таскаешь целый день ребёнка за спиной.
Очкарик отвернулся — обиделся, наверное.
— При чём здесь ребёнок? Если уж ты зазевался и попал в плен, нужно было думать, как сбежать. И не стыдно тебе висеть тут на дереве и хихикать?
— Не стыдно. Нисколечко не стыдно. — Очкарик вытянул своё длинное лицо вперёд.
— Ах вот как! — Дзюн даже покраснел от злости. Он с презрением уставился на Очкарика.
Тот, побледнев, тоже свирепо глядел сквозь очки на Дзюна сверху вниз. Так они и смотрели друг на друга. Первым не выдержал Очкарик — моргнул.
— К чему ссориться! Сядьте и помолчите, — вмешался Каттян, которому Мими смазывала ногу йодом.
Дзюн продолжал недовольно ворчать себе под нос, зло поглядывая на Очкарика, которого наконец отвязали от дерева. А Очкарик сердито смотрел на Дзюна, однако оба сели на траву и замолчали.