– В самом деле? – со смешком удивилась она. – Хм-м, а ты знаешь, Андрей, стоит, наверное, подумать насчет твоего охранника. Да мне и самой хочется, чтобы справедливость восторжествовала, а то живут себе некоторые, творят, что хотят, а о чести мундира не задумываются. Пускай сегодня меня с работы встречает кучерявенький твой.
– Хорошо, встретит, – пообещал Дмитриев, получив еще один тумак по спине. – А ты мне сейчас по телефону не намекнешь, что именно…
– Нет, не намекну, – неучтиво оборвала его Ангелина. – Все ему расскажу… если заслужит. Пока, пока.
– Вот теперь ты понял, на что меня толкаешь, а! – заорал Давыдов, как только разговор закончился, и снова начал таскать стул по кабинету. – Я же пяти минут не выдержу, Андрюша, с этой дурой!
– Выдержишь, – перебил его Дмитриев. – Неизвестно, что она нашла, роясь в мининских шкафах. Это может быть очень важной уликой.
– Роясь в его шкафах!.. – простонал Саша и, поставив стул наконец в центр кабинета, оседлал его. – Представляешь, что за штучка! Какое она право имела по его шкафам лазить? И ты меня – в пасть этой акуле!.. Ладно, в интересах дела я потерплю, конечно, но и ты давай коли этого Лозовского. Сколько он будет молчать, интересно?! Совсем, что ли, идиот, не понимает, что только усугубляет все своим молчанием? Ты ему уже сказал, что экспертиза установила, что кровь, которой было заляпано все в кабинете Волиной, и его кровь идентичны?
– Сегодня собираюсь, – нахмурился Давыдов. – Это последний мой аргумент. Если и это не припрет его к стенке и не заставит говорить, тогда просто не знаю, что делать.
– Что делать? В суд дело передавать, вот что делать! Ты его жалеешь, не пойму, что ли? – Саша с подозрением прищурился. – Чего жалеешь-то, а, Андрюша? Думаешь, не он маму с дочкой убил?
– Какой ловкий! Труп Волиной не найден, во-первых, до сих пор. Может, она жива и скрывается где-нибудь. Может, это она дочку того и в бега подалась. На трупе Аллы ни единого синяка или царапины. Есть заключение, что она умерла от передозировки. О каких убийствах речь, милый?! Все, что мы можем предъявить ему сейчас, – это то, что он с целью грабежа проник в кабинет своей начальницы и любовницы и…
– Ограбил, а потом убил ее, когда она застала его на месте преступления, – закончил все и за всех знающий Давыдов. – Труп спрятал. И теперь играет в глухую несознанку.
– Каким, интересно, образом он труп мимо охраны протащил? Никто ведь из охранников ничего не видел.
– Ага, только потом один из них погиб под колесами неизвестной машины.
– Но погибает-то в тот момент, когда Лозовский уже сидит! – разозлившись, Давыдов резко ударил ладонью по столу. – Это что может значить?
– Что у него был сообщник, – беспечно подергал плечами Давыдов.
– Или что Лозовский никакого отношения ко всем этим преступлениям не имеет. Или что Сурков этот в самом деле задумался и проворонил машину.
– А как тогда все в кабинете запачкать кровью сумел твой Лозовский, если он ни при чем? – снова начал заводиться Саша. – А Сурков этот… За хлебом он с портфелем пошел. Ты поверил?
– Мало ли, может, он и водки еще собирался прикупить.
– Пакеты существуют для этих целей! И с дисками камер наблюдения не все понятно. Охранники говорят, что ничего не пропало, что все диски на месте, а как же тогда на них не зафиксировано то, как попал в здание злоумышленник?
– А ведь и верно, – закивал Давыдов, он совершенно упустил из вида этот факт. – В кабинет Волиной, допустим, по карнизу. А в само здание-то? Не по воздуху же этот человек прилетел? Как-то он в здание попал?.. Теперь понятно, что не договорил мне Сурков.
– И что же?
– Он обиделся на меня при первой нашей встрече, ведь я с ним не очень дотошен был. Что-то порывался мне сказать, а потом передумал. Может, гнева хозяйки побоялся. Может, мне решил не помогать. Но потом, видимо…
– Решил на своей осведомленности подзаработать и загремел под колеса машины, – ввернул Давыдов. – Как тебе такое, Андрюша?
– Считаешь, что записи с камер наблюдения были у него?
– Не со всех камер. Достаточно одной. Той самой, которая просматривает вход в здание.
– Охрана представила запись?
– Да, но… Но на ней ничего и никого. Где гарантия, что это не копия, с которой удалили все, что нужно? Может, этот Сурков взял настоящий диск, сделал копию, убрав с нее то, что мы не должны видеть. Подождал, подождал хозяйку, да и решил подзаработать. Как тебе такое, Андрюша? – Давыдов со вздохом дотянулся до своего стола и выдернул из пачки бумаг сводку за неделю. – Только ведь никто разбираться с этим наездом не станет. И никто его связывать не будет с нашим делом. У нас и дела-то как такового нет. Лозовскому мы если что и можем предъявить, тут ты прав на все сто, так это проникновение в кабинет Волиной. Все остальное в суде развалится, как бы мне ни хотелось припереть его к стене.
– Нужно искать Волину, – подсказал Дмитриев, отбирая сводку у Саши и внимательно в нее вчитываясь. – Да… Александр Сурков погиб в результате несчастного случая. Заметь, не умышленного наезда, а в результате несчастного случая. Это уже готовое заключение, оспаривать его никто не станет. Нам свои же в глотки вцепятся, намекни мы им, что Суркова умышленно убил человек, который приехал к нему на встречу. Скажут, вам дел нераскрытых мало? Ведь одно дело искать водителя с исковерканной машиной, а другое – искать киллера. Понял ход моих мыслей?
– Да понял я. Свои же нам первые скажут, что Сурков мог зазеваться, мог под колесами оказаться из-за собственной рассеянности, таких дел по стране – сотни. А вот когда давят нарочно… – Саша со вздохом глянул на коллегу и покачал головой. – На одну Ангелину теперь, получается, и надежда. Не раскрути я ее на откровенность, дело Марианны Волиной, которого по сути-то еще и нет, может на долгие годы покрыться пылью.
– Да, дорогой, на тебя одна надежда, – выдохнул наконец с облегчением Дмитриев, поняв, что друг сдался и больше на него не дуется. – Не просто же так она Светке моей сказала, что Минин прячет в своем шкафу бомбу, которая может звезды на моих погонах сделать крупнее.
– А на моих?! – притворно возмутился Давыдов.
– Будут и тебе комиссионные, лишь бы дело выгорело. А теперь ступай, Лозовского ко мне с минуты на минуту приведут.
– Мне нельзя поприсутствовать?
– Лучше не стоит. – Дмитриев открыл сейф, чтобы достать оттуда тоненькую папочку с тесемками, которая все никак не хотела пополняться новыми сведениями. – Постараюсь дожать его сегодня результатами анализа крови, может, и сломается наш красавец.
Глава 15
Его снова вызывали на допрос, смысла в котором он совершенно не видел. Они ничего не знали, ничего не могли ему предъявить. Они топчутся, бьются, непрозрачно намекая ему всякий раз, что крепко держат его за жабры, только так и выпустят, оставшись ни с чем.
Потому что у них на него ничего нет. Ничего!
Он никого не убивал и убивать не собирался. Алла закончила свою бестолковую беспутную жизнь именно так, как и должна была закончить. Марианна…
Марианна где-то прячется, в этом Лозовский был просто уверен. Она просто взяла и оторвалась ото всех, оторвалась от проблем, от боли. Она ушла, уехала, убежала. И это ее выбор, ее право. Он-то здесь при чем?! Его-то за что держат в вонючей камере?
Слава богу, хоть посадили в одиночку. Это помогает держаться. Помогает, не участвуя в общих тюремных беседах, говорить с самим собой. Есть возможность еще раз прокрутить все, что с ним случилось, все осмыслить, проанализировать.
Хотя ни к чему хорошему его самоедство пока не привело. Только еще сильнее сам себе стал противен.
Первый и самый главный вопрос, которым он себя без конца бичевал: зачем он спутался с Марианной Волиной, как ни странно, так и остался без ответа. И, как ни странно, Лозовский однажды, рассматривая сквозь решетку серое октябрьское небо, поймал себя на мысли, что скучает по ней. Скучает по ее телу, всегда послушному в его руках, скучает по ее смеху, по ее мудрости, по ее умению молниеносно расставлять все по своим местам.
Будь она рядом, он никогда не попал бы в такую нелепую ситуацию. Она ни за что бы не позволила этим желторотым следователям глумиться над ним, она давно бы вытащила его отсюда и простила бы. За что? Да за то, что он наговорил ей тем их последним вечером. За то, что не разобрался в себе, за то, что поспешил.
Он уже много раз пожалел об этом. Много раз пожалел о том, что поселил с собой рядом Наташу.
Да не потому же, господи боже мой, что с Марианной ему было гораздо удобнее! Не потому!
Ведь именно так многие думали о нем. Многие не рассматривали их чувства как истинные. Для Марианны, может, и делали скидку. Может, и верили, что Ярослав Лозовский – последняя ее припозднившаяся любовь.
А вот что касалось его…
Ему доставалось. Он знал, что доставалось. В его любовь к Волиной никто не верил. Считали его альфонсом, а то и просто дураком, прожигающим свою молодость на старых костях.
Ему доставалось. Он знал, что доставалось. В его любовь к Волиной никто не верил. Считали его альфонсом, а то и просто дураком, прожигающим свою молодость на старых костях.
И что самое страшное, он и сам так стал со временем думать. Он сам, поддавшись общественному скудоумию, наслушавшись скабрезностей, умело вдуваемых ему в уши Алкой, стал думать, что с Марианной пора расстаться. Что он не любит ее, вернее, разлюбил. Что это откровенный мезальянс. Что их союз – лишь тема для насмешек.
Однажды проскользнувшее сомнение со временем прочно угнездилось, пустило корни, отравило все, изгадило. И он стал искать. Стал искать совершенно другую женщину, ту, с которой смог бы прожить остаток жизни, с которой бы стал по-настоящему счастливым человеком.
Нашел, стал жить, стал впитывать в себя счастье, которое она ему устраивала. По капле впитывал, считал, что смакует, что наслаждается. А оказалось, что очень старательно уговаривает себя быть счастливым, не сравнивать их, не замечать того, что Наташе никак не дотянуться до Марианны, что, как бы она ни старалась, а она и не старалась вовсе, ей не стать другой. Той самой, которая нужна ему. Той самой, от которой он по глупости своей так легкомысленно отказался.
Не смог! Не смог и не сможет он быть без нее счастливым! Вот что понял Лозовский, когда мерил камеру шагами, ведя бесконечный разговор с самим собой. И каким бы безжалостным ни было время, воздвигнувшее между ними препятствие почти в двадцать лет, оно не в силах было ничего изменить. Он, кажется, все еще любит ее…
– Простите, я прослушал. – Лозовский потер вспотевший лоб ладонью.
В кабинете Дмитриева было жарко. Снять куртку он постеснялся, слишком грязной была под ней рубашка. Теперь пожинал плоды собственной скромности, пот по спине струился водопадом.
– Есть мнение, что вы убили гражданку Волину, затем расправились с ее дочерью, – монотонно повторил Дмитриев, избегая смотреть на него.
Неприятен он ему был, это понятно. Как человек, польстившийся на богатство и ради этого убивший. Как мужик был неприятен, ради материального блага спящий с женщиной много его старше. Просто неприятен был потому, что небрит, что вонял потом, что не хочет говорить с ним начистоту.
Но, невзирая на это, в отличие от своего лохматого коллеги, Дмитриев вел себя сдержанно и корректно. Может, и стоило рассказать ему всю правду? Может, перестать играть в молчанку и уже начать хоть как-то себя защищать? Хотя бы ради того, чтобы выбраться на свободу и разобраться до конца со своими женщинами, раз уж в собственных чувствах он разобрался.
– Зачем мне их убивать? – удивленно отозвался Лозовский. – И Марианна… Разве она мертва?! Вы нашли ее?!
«А он ведь волнуется, спрашивая о ней, – подумал Дмитриев, наблюдая за Лозовским, отчаянно потеющим в своей теплой куртке. – Почему волнуется? За нее? Или потому, что ее могут найти? Не ее, а правильнее, ее труп!»
– Нет, не нашли, – нехотя признался Андрей.
– С чего тогда решили, что она мертва?! – разозлился Ярослав. – Она жива! Она просто… Просто уехала или сбежала, если хотите.
– Откуда такая уверенность? С того памятного дня ее никто не видел. В четверг… – Дмитриев назвал число, – она не пришла на работу, и никто ее больше не видел живой.
– Видеть не видел, но она звонила мне.
– Она?! Звонила?! Когда?! – Дмитриев не мог поверить в удачу, заставившую этого настырного парня начать наконец говорить.
– Через день после своего исчезновения, – начал вспоминать Лозовский. – Ну, да, правильно. В четверг она пропала якобы. А в субботу звонила.
– Что говорила? Я хочу спросить, о чем вы с ней говорили?
– Я не говорил, – досадливо поморщился Лозовский, вспомнив неприятный разговор с Наташей. – Жена взяла трубку, я работал в саду.
– Волина представилась?
– Нет, да и номер ее никогда не определяется. Но она хотела переговорить со своим милым мальчиком. А только она меня так называла и никто больше.
– Никто?
– Алла, ее дочь, могла в шутку. Но она ведь на тот момент, если я не ошибаюсь, уже была мертва?
– Значит, вы с ней лично не говорили?
– Нет. Потом звонила еще какая-то женщина, ее номер в моем телефоне не был забит, жена сказала. Тоже попросила меня.
– Вы не подошли?
– Меня просто не позвали, – виновато улыбнулся Лозовский. – Наташа ревнует. Она даже звонки тут же из телефона стерла, я потом проверял. За «милого мальчика» мне тоже досталось.
– Считаете, звонила Волина? – Дмитриев задумался.
– А кто еще? Думаю, что она.
– Они были знакомы? – уточнил Андрей.
– Кто?
– Ваша жена и Волина?
– Нет. Марианна вообще про Наталью ничего не знала.
– А Наталья про нее?
– Она знала.
Ярослав неприязненно поморщился, вспомнив, каким неприятным открытием стала для него Наташина осведомленность. Хитрила, получается? Изо всех сил желала заполучить его, потому и молчала? Хотя, может, она и права. В любви и войне все средства, как известно, хороши, вот она по-своему, по-женски, и хитрила ровно столько, насколько хватило ее сил. А потом прорвалось, потом выплеснулось, когда Марианна позвонила утром и назвала его милым мальчиком.
Где же она может скрываться? Где может прятаться ото всех? Даже дочь свою хоронить не стала. Причина должна была быть очень веской, очень! А может, она узнала про него и про Аллу? Так-так-так, а почему он не подумал об этом раньше? Почему снял со счетов, что его любовница может узнать про его тайные шашни с ее дочерью? Ведь если она узнала!..
Страшно просто представить, что она могла сделать с Аллой. А Алла теперь мертва. Это что же получается, черт побери?!
– Получается, мать убила свою дочь, – подвел черту Дмитриев под его предположениями, осторожно и с большой неохотой высказанными вслух. – Как считаете, такое возможно?
– Нет. Думаю, нет. Они могли поссориться, могли даже поцарапаться. Марианна как-то показывала мне глубокую царапину на руке, оставленную ее дочкой. Но чтобы… Она не могла воткнуть шприц с этой дрянью дочери в вену. Не могла!
– Вот видите, вы ее все равно защищаете, – удовлетворенно хмыкнул Дмитриев. – А многие считают ее страшным человеком.
– Я тоже иногда так считал.
– А сейчас нет? Не считаете?
– Сейчас… Честно?
Лозовский не понимал, откуда вдруг у него появилась потребность в откровенности. Может, устал без общения за эти дни, может, устал вести бесконечный монолог, слоняясь меж обшарпанных стен камеры. А может, просто проникся симпатией к этому парню, который наверняка был ему ровесником и наверняка в чем-то его понимал.
– Хотелось бы, чтобы честно, – улыбнулся ему Дмитриев, боявшийся поверить, что перелом все ж таки наступил и Лозовский, кажется, намерен выговориться.
– Я скучаю без нее. Сильно скучаю. Когда были вместе, то… Она ведь иногда так подавляла! Так ненавистна мне была ее властность, сила ее, несгибаемость. Ей ведь иногда даже говорить ни о чем не нужно было. Глазами вот так сделает… – Ярослав попытался воссоздать живущий в памяти тяжелый взгляд Марианны. – И все! Комментарии излишни. И говорить ничего не можешь, хотя хотелось бы!
– Потому вы и попытались найти счастье с другой женщиной? – безошибочно угадал Андрей.
– Да. Честно и добросовестно над этим работал и думал, что все сложилось, все у меня вышло. Пока здесь вот не очутился и не появилось время на то, чтобы все переосмыслить. Знаете… – Лозовский все же решился на то, чтобы скинуть с себя куртку, извинился, пристроил ее на спинке стула, поморщился от запаха собственного пота, снова извинился и продолжил: – Знаете, сегодня утром проснулся со странным ощущением… Не чувство благодарности, конечно же, но что-то наподобие него за то, что я в камере. Не очутись я здесь, может, и жизни бы мне было мало на то, чтобы понять… Не могу я без нее. Монстр в юбке, конечно, скала, глыба, но… Но не могу!
– А если с ней что-то случилось, Ярослав? Как тогда станете жить? – спросил Дмитриев, поняв наконец, почему ему с самого начала нравился этот парень.
Он не врал в отличие от остальных. Он либо молчал, либо недоговаривал, либо не врал. И в отношениях с Марианной Волиной он был искренним. И порвать с ней решил, когда устал. А ведь мог бы притворяться, как другие. Мог бы быть дальновидным и использовать свое сытое, удобное положение.
А он просто оказался честен, и все.
– Я не думаю, что с ней беда. – Лозовский заметно побледнел. – Мне кажется, я бы это почувствовал. Нет, она просто сбежала. Бросила все на произвол судьбы и сбежала. Так ведь часто бывает, когда человек оказывается в тупике, из которого не видит выхода. Согласны?
– Не знаю, что и сказать.
Дмитриеву пора было переходить к основной теме допроса, но он все медлил, боясь разрушить хрупкое доверие между ними. Оно дорогого стоило.
– Было бы много проще установить, жива она или сбежала, если бы мы могли воссоздать события той ночи поминутно, – осторожно начал Андрей, будто по тонкому льду двинулся. – И если бы не смерть ее дочери… Мы же не знаем, встречалась с ней той ночью Волина или нет.