Только Любовь должна стимулироваться Страстью! И, наверное, будет очень хорошо, что когда-нибудь в будущем, за чьего-то хорошего знакомого, тоже лежащего на полу… без ковра, будут страстно биться не две «лапки-пенсии», а две старушки с добрыми «лапками на все лицо».
Бойтесь блеклости, господа! Ловите Страсть, Божественную Страсть! Ловите в любом возрасте!
Сантехнический этюд № 8
— Шеф! — послышался голос завхоза. — Как ты велел, я подвязал Олега длинной веревкой к дыре. Сейчас по всему подвалу курсирует и веревку за собой таскает. Вторую дыру в трубах ищет. Но не получается вторую дыру найти-то, жижа в другом конце подвала слишком глубокая. Олег-сантехник уже руку по самый локоть сует, а глубже засунуть брезгует. Что делать-то?
— Брезгует, говоришь? — задумчиво спросил я.
— Брезгует, шеф, точно брезгует, — уверенно ответил завхоз.
— А почему до локтя не брезгует, а дальше брезгует?
— Ну, шеф, хоть у него и доля такая, у Олега-то, сантехника Этого, в дерьме возиться, но не хочет он, Олег-то, быть полностью в Дерьме. Хоть немного чистым остаться хочет. Каждый человек, Шеф, с дерьмом по жизни сталкивается и вынужден его… осязать. А Олег всю жизнь в дерьме. Жалко его, Олега-то! М-да.
— Шеф! А он весело в дерьме возится. Даже с кайфом. Ощущает, что никто, кроме него, туда сунуться не может… брезгуют А он с улыбкой туда лезет.
— М-да.
— Дерьмо, шеф, любого человека по жизни преследует, — продолжал завхоз. — Но моральное дерьмо хуже физического. Важно, шеф, к дерьму весело относиться, как неизбежное его принять. Олег так и поступает. Он от морального дерьма бежит к физическому. Физическое, говорит, Олег-то, лучше морального.
— Лучше, говоришь? — озадачился я.
— Лучше, шеф, лучше, — утвердительно кивнул завхоз.
— Да, ты, наверное, прав.
— Какая разница, шеф, в каком дерьме копаться?! Так уж лучше в физическом.
— А хочется выбраться из физического дерьма-то, чтобы себя… белым человеком почувствовать? — я пристально посмотрел на завхоза.
— Не знаю, шеф. Олег говорит, что не хочется, а то спиться можно. Не каждый ведь человек, шеф, моральное дерьмо переносить может. Таким тяжелым грузом оно на душу давит, что… сразу выпить хочется. А когда среди натурального дерьма возишься, то как-то легче; натуральное дерьмо, шеф, своим запахом моральное дерьмо отшибает. Чистые они люди-то, кто в натуральном… дерьме возятся. Не чета… — расфилософствовался завхоз.
— Спасибо.
— Чо, шеф, спасибо-то? Олегу надо сказать спасибо.
— Передай от меня ему спасибо! Большое спасибо! Да и два блока сигарет «Прима» для него возьми.
— Спасибо, шеф, передам твое «спасибо»… Олегу-то. Он, Олег-то, после этого «спасибо», того и гляди, руку в жижу выше локтя засунет, да и… дыру вторую обнаружит. Он точно обнаружит, если ему спасибо сказать. И за сигареты «Прима» тоже спасибо.
— А вдруг второй дыры не окажется? — засомневался я.
Шеф! Нутром чую! Вторая дыра есть. Но в глубине жижи она… дыра-то. Ой, как трудно ее нащупать по плечо в дерьме-то. Но Олег справится, шеф, когда я ему твое «спасибо» передам, да и два блока «Примы» в придачу, — воодушевился завхоз.
.— Спасибо.
.— Мы, вот, шеф, когда в жиже возимся, тебя, честно говоря, часто вспоминаем. Тебе труднее, шеф.
— Почему?
— Ты в моральном дерьме возишься, шеф. До нас, шеф, информация вся доходит, о чем у тебя в кабинете говорят. Информация, как говорится, оседает.
— Как так оседает? — удивился я.
— Сверху вниз, короче говоря, сливается. Олег-сантехник, который большую часть времени в подвале проводит, обо всем, что у тебя, шеф, в кабинете творится, знает. Позже, правда, узнает, но узнает. Судачит он об этом с теми, кто в подвал спускается.
— С синеньким-то… этим, который в подвал спускался… Олег тоже судачил об этом?
— Нет, шеф, с ним Олег не судачил. Русского языка этот… синий негр… не знал. Он сделал свое дело и ушел, — пояснил завхоз.
— Наверное, удивился он, Олег-то, когда синенького в подвале увидел?
— Удивился, шеф, сильно удивился. Даже испугался! Олег, по причине своей сантехнической простоты, думал, что в подвалы только русские могут заходить… для… Он, шеф, Олег-то, из-за угла подвального… наблюдал, как синенький там…
— А почему он не пресек это… Олег ваш?
— Смотрел, говорит, с интересом. Никогда не видел, говорит, гак синенькие… с рекламным проспектом… так же, как и мы… в подвале… Очень, говорит, интересно было, тем более, что он, Олег, с задней стороны смотрел.
— И что он там рассмотрел, Олег этот ваш?
— Да ничего особенного, говорит. Как у всех остальных… Да и цвета синего не было в том, что он оставил… вместе с лощеной бумагой.
— Неужели Олегу это было интересно?
— В любой работе, шеф, интерес надо свой ловить. Олегу тоже Развлечения нужны. Он потом целый месяц рассказывал об этом. Весело, говорит, было. Он, Олег, думал, что… тоже синего цвета выйдет, но…
— Обычное, что ли, вышло? — спросил я.
— Обычное, шеф, — разочарованно ответил завхоз.
— А что с жижей-то будете делать? — перевел я разговор в деловое русло.
— Тут твой совет нужен, шеф, — потупил глаза завхоз.
— Совет говоришь?
— Да, совет.
— Совет, совет… Да вычерпывать ее надо, к чертовой матери! — сквозь зубы процедил я.
— Я об этом уже догадался, шеф, — гордо ответил завхоз. — Другого выхода нет. Густая она, жижа-то, чтобы трубы все прощупать…тянется за рукой… противно как-то. Верно говоришь, вычерпыватьее надо. Только вот… совковых лопат у нас нет. Казначейство, как яуже говорил, не пропустило их… лопаты эти, хотя бухгалтерия вроде и старалась убедить в необходимости совковых лопат длясолидного учреждения. Поэтому поводу знаешь, что я думаю, шеф?
— Что?
— Чем солиднее учреждение, тем более федеральное, как мы, тем больше совковых лопат должно быть там. Дерьмо, шеф, всех преследует по жизни.
— М-да.
— Ив солидном учреждении дерьмо надо вычерпывать лопатами.
— Ты прав, — проговорил я.
— Неужели казначейство этого не понимает?!
Не понимает, — я удрученно опустил голову. _— И что, даже нет статьи по совковым лопатам, чтобы их пропустить к оплате?! — завхоз негодующе вскинул брови.
— Нет, — выдавил я.
— А ты их подвалы-то видел, шеф? — спросил завхоз.
— Не видел.
— Так они, небось, купаются в дерьме! — завхоз совсем возмутился.
— Они, дураки, считают, что дерьма не должно быть вообще… — я совсем опустил голову.
— А оно, шеф, есть и будет, дерьмо-то… жижа особенно. Лопаты, шеф, как символ должны стоять… против дерьма. Даже у входа в любое учреждение надо повесить лопату совковую… для вычерпывания…
— Ну а сейчас-то, где будете брать совковые лопаты? — поднял голову я.
— У квартального сантехника можно позаимствовать. За бутылку даст, наверное.
Я встал, полез в холодильник, достал бутылку водки и протянул ее завхозу.
— Шеф, а у тебя второй бутылки нет?
— Есть, но она… начата.
— Пойдет.
— А зачем тебе вторая?
— Те рабочие, которые на помпе работают, еще не ушли. Они машину ждут, которая бы помпу увезла. Помпа ведь, шеф, сама ездить не может, она только качать умеет. Если их, ребят этих помповых, немножко подстимулировать, то они, возможно, согласятся и жижу пососать, хотя это по инструкции запрещено… жидкое только можно. Тогда нам лопатами… совковыми… меньше черпать останется.
— Давай! Иди, стимулируй!
— Уже пошел, шеф!
Олегу не забудь сказать спасибо. Не забуду шеф! Как в подвал зайду, сразу скажу. Я опять повертел в руке свою желтую авторучку. Из головы не выходили совковые лопаты. А потом мои мысли перекинулись на систему оплаты счетов в российском казначействе, в частности, совковых лопат.
Казначейство
Слово казначейство, конечно же, происходит от слова казна и оно, казначейство, призвано предупреждать разбазаривание государственных бюджетных денег, чтобы народу жилось хорошо… даже без совковых лопат. Поэтому в казначейских инструкциях (которых очень много!) вся наша финансовая жизнь расписана очень подробно, чтобы никакая сволочь, обладающая финансовой подписью, не смогла купить, например, хрустальную вазу по статье «медикаменты». По статье «медикаменты» можно покупать только медикаменты. Ну не вазу же… или совковую лопату!
Но зато очень легко закупить по статье «медикаменты» какое-либо дорогое лекарство и, списав его в истории болезни (не использовав!), отдать какому-нибудь знакомому аптекарю, чтобы он, аптекарь, продал его втихаря в аптеке и «откатил» тебе этак 50–60 % наличкой. И чем дороже лекарство — тем лучше, — и аптекарю работать веселее, и тебе прибыльнее. К тому же сейчас появились такие лекарства, цена которых надута (именно надута!) до стоимости чуть ли не космического корабля. С такими «надутыми» лекарствами очень любят работать аптекари, которые уж точно знают, что в состав этого «космического» лекарства входит в основном аспирин. Но понимают, что… порой цена лечит. И так весело они, аптекари, продают его, не забывая при этом… о значимости «психотерапевтического (за счет цены!) воздействия» лекарства. А некоторые из особо умных аптекарей даже осознают то, что эффект этого «космического» лекарства равноценен пережеванным и проглоченным денежным банкнотам, которые, вообще-то… тоже могут слегка перевариться и, так сказать, выплюнуться наружу. Зато такой лечебный эффект будет, какого никогда не дождешься от того самого аспирина, который сам по себе… почти ничего не стоит!
Казначейству, конечно же, никакого дела до «психотерапевтического эффекта» нет. Ему, казначейству, важно, чтобы аптекари, врачи, нефтяники, газовики, банкиры и прочие служащие казну не разворовывали. Они, казначеи, понимают, что человек, имеющий право поставить на бухгалтерской бумаге свою финансовую подпись, только и хочет надуть их, казначеев, и обогатиться лично, чтобы, когда заболеет, смочь купить лекарство… по любой цене. Вот и придумывают казначеи новые и новые инструкции, которые бы смогли пресечь наконец-то воровство.
Причем у них, у казначеев, считается, что чем поганее бумага, на которой напечатана эта новая инструкция, тем она солиднее и важнее. Скоро, наверное, туалетную бумагу освоят для печатания инструкций.
Например, в казначействе существует инструкция, по которой любой счет надо оплатить обязательно в течение двух недель с момента его выписывания. А бюджетные деньги приходят… например, 29 декабря в 6 часов вечера, когда в 10 вечера заканчиваются все банковские расчеты на этот год. Куда уж тут до обязательной двухнедельной оплаты счетов! Тут бы «живу остаться», чтобы заполнить все платежные поручения и привезти их для оплаты в казначейство… без пятнадцати десять! Да и выслушать слова о том, что казначеи тоже люди и у них тоже семьи и дети есть… Сволочью себя чувствуешь последней! Даже не сволочью, а дерьмом последним! И давишь, и давишь из себя это заискивающее — «ну, пожалуйста!». «Пли-и-и-з» даже хочется сказать… для солидности. Будто бы это «плиз» спасет тебя от того, что ты себя полным дерьмом чувствуешь, которое в жиже человеческой безлико растворяется и превращается в общечеловеческое дерьмо… как будто, так и надо. А ты хочешь выглядеть хотя бы… индивидуальным дерьмом и доказать, что оплата твоего счета очень нужна народу, который ты, наверное, все же любишь*.
— кстати, это написано — 29 декабря — в последний день оплаты счетов в казначействе.
Но проходит время и… является с проверкой КРУ (контрольно-ревизионное управление), которое, конечно же, первым долгом проверяет эту самую «двухнедельную оплату» счетов, понимая, что ты — директор, даже если не воруешь, обязательно на этом засыпешься. Приятно, наверное, видеть, как известный профессор оправдывается, подобострастно заглядывая в глаза… будто бы он виноват (ведь все оправдания по поводу поступления денег за два часа до конца финансового года не воспринимаются). Они, «крущники», конечно же, понимают, что ты ни в чем не виноват и что тебе, несмотря на нарушения, хочется оплатить счета на ту аппаратуру, без которой столько людей останутся слепыми. Но они, «крушники», как говорится, кайфуют от твоей униженности перед ними, сладостно воспринимая свою человеческую значимость — значимость по закону, который прописан в виде инструкций на… почти туалетной бумаге. Уж лучше бы им в подвал спуститься и в «жиже общечеловеческой» повозиться! И удивительно, что эта инструкция на «туалетной бумаге» столь сильна, а Любовь к больному человеку — столь слаба! Обидно даже, что эти всесильные инструкции печатаются не на лощеной бумаге, той самой, которую… берут с собой в подвал люди разных цветов кожи.
Главный бухгалтер нашего центра Лидия Николаевна Галиаскарова — женщина, конечно же, очень красивая и умная. От ее взгляда все наши сотрудники как-то одновременно и тащатся, и робеют. Смешанные чувства испытывают. Но, как показали мои наблюдения, они* побаиваются не ее саму, а ее знаний этих самых инструкций на «туалетной бумаге». Она прямо-таки сыплет этими инструкциями, иногда даже доставая их из стола и гордо показывая людям… на «туалетной
бумаге». Любой тушуется при виде этих инструкций казначейства и… даже… как-то… помолиться хочет на них… — как на икону, почти. Магической силой обладает. «туалетная бумага». Но Лидия Николаевна (даже не вспоминая о лощеной бумаге) всем своим видом по-доброму показывает, что «сила жизни» заключена именно в этих инструкциях. Она даже как бы слегка извиняется за. то, что эта «сила жизни» выглядит так неказисто, чуть-чуть, возможно, досадуя из-за того, что эту «силу» можно было бы оформить и по-достойнее. Но кто знает… возможно, таинство плохо пропечатанных букв в инструкциях под образным названием «Как надо жить!» и придает силу тем словам, которые, как ни странно, бухгалтера все же понимают?! А возможно, что и понимать-то этого не надо, просто поступать по-человечески, хотя бы в случае с… совковыми лопатами.
В нашем центре работает еще и профессор Сагит Асхатович Мус-лимов. Он, конечно же, не просто умен. Он очень умен. Сагит Асхатович заведует морфологическим блоком, где мы исследуем строение человеческих тканей. А Сагит Асхатович исследует это лучше Других, со страстью. Он все время страстно смотрит в микроскоп, порой вскрикивая — «О!».
Но порой он бывает невезучим, этот Сагит Асхатович Муслинов. Об его невезучих ситуациях (то машина сломалась посреди огромной лужи, то еще что-то в этом роде) в нашем центре ходят целые легенды, над которыми сам Сагит Ас-хатович от души посмеивается.
И вот однажды Сагиту Асхато-вичу Муслимову захотелось купить новый микротом, на котором можно было бы резать ткани так тонко, что каждую клеточку можно было бы разглядеть. Он начал приставать с этим вопросом ко мне и к Лидии Николаевне Галиаскаровой, да так сильно приставать, что мы, не имея денег по статье «Оборудование», решили купить ему этот микротом, оплатив его по статье «Медикаменты», поскольку по последней статье разрешается оплачивать комплектующие к оборудованию, а в качестве «комплектующих» можно представить все, что угодно; например, за оборудование выдать электронный микроскоп, а микротом представить как комплектующее к нему (что мы, кстати, и сделали). Но невезучесть Сагита Асхатовича подействовала. Проверяющая финансовая инспекция (КРУ) обнаружила, что микротом (стоимостью, вообще-то, почти 30 тысяч долларов) больше похож на оборудование, чем на комплектующие к нему.
— Не может быть, чтобы комплектующее изделие к электронному микроскопу было столь большим! — говорили сотрудники КРУ.
Может, — отвечали мы. — Еще больше бывает. Посмотрите, сам электронный микроскоп какой большой, — выше человеческого роста. Понятно?! А какой микротом маленький?! Меньше человека! Все определяется в сравнении! Вот так вот! В инструкциях, кстати, надо прописать, что комплектующее изделие должно определяться… по сравнительным размерам, а не в абсолютных величинах.
— Так-то оно так, — говорили «крушники», — но уж больно это ваше комплектующее, называемое… как его…
— Микротом.
— Да, да. Оно, это комплектующее… как его…
— Микротом!
— Да, да. Оно… микроскоп…
— Не микроскоп, а микротом! По латыни «том», или «томия», переводится как резка или резать. Микротом означает, что это прибор… ой(!)… комплектующее для резки… микрорезки тканей… человека.
— Вот вы и попались! Сами сказали, что это не комплектующее для электронного микроскопа, а прибор для резки человека.
— Не для резки человека! А для резки тканей человека для исследования под электронным микроскопом.
— Все равно это прибор, — авторитетно заявили сотрудники КРУ.
— Какая разница?
— А разница в том, что вы должны выплатить за нарушение финансовых инструкций государству стоимость этого, извините… прибора к электронному микроскопу. А это… это… 850 тысяч рублей или почти 30 тысяч долларов. Причем выплачивать будете из своего кармана! Понятно? — радостно потирая руки, сказали «крушники».
— Понятно. Но мы же ничего не воровали! Какая разница как Назвать — прибор или комплектующее?! — взвился я.
— Существующие инструкции нельзя нарушать! Мы стоим на страже интересов государства. Составляйте протокол! О, как кипело все внутри! О, как мы были унижены! Ведь мы старались ради фундаментальной науки, той самой науки, которая работает на будущее (на детей!), добывая по крупицам то, что когда-нибудь… когда-нибудь будет, может быть, основой нового метода лечения… рака, например. А тут нас еще и штрафуют за… не то слово… написанное на… почти туалетной бумаге, но обладающее дьявольской силой.
Мне тогда подумалось, что лучше бы нас КРУ оштрафовало за совковые лопаты; дешевле, во-первых, да и не так обидно. Ведь с помощью этих лопат дерьмо выгребают.
В этой связи не могу не вспомнить еще одну казначейскую инструкцию. Короче говоря, копили мы деньги на один прибор, о котором долго мечтали. Анализатором зрительного нерва называется. Мечтали мы об этом приборе, поскольку он позволяет лучше лечить людей. Немцы его выпускают. Стоит он почти 50 тысяч долларов или 1,5 миллиона рублей.
Накопили мы денег на этот прибор, и готовы были его уже оплатить. Да не тут-то было! Оказывается, существует инструкция о том, что государственное учреждение имеет право оплатить прибор стоимостью только до 200 тысяч рублей. Не более! А анализатор зрительного нерва стоит 1,5 миллиона рублей. Что делать?