— Ну и отправляйся к дьяволу, дурак! — сказал голос в динамиках.
Хорза бросил корабль в сторону.
Экран заднего обзора вспыхнул белым, потом почернел. На главном экране запульсировали разноцветные рваные молнии. Динамики в шлеме Хорзы и в подголовнике кресла взвыли. Все приборы на пульте замигали, их стрелки заметались.
Целую секунду Хорза думал, что в них попали, но двигатели ещё работали, главный экран постепенно прояснился и вернулись в норму остальные приборы. Запищали и замигали измерители излучения. Экран заднего обзора оставался пустым. Монитор повреждений показал, что сенсоры разрушены очень мощным импульсом излучения.
У Хорзы забрезжило в голове, что произошло, когда радар на корме, даже вернувшись в рабочее состояние, ничего больше не показал. Он откинул голову и засмеялся.
Сумка Бальведы действительно скрывала бомбу. Возможно, она взорвалась, попав в плазму двигателей «ВЧВ», а возможно, кто-то — тогда, конечно, тот, кто пытался удержать «ВЧВ» на борту системного корабля — взорвал её дистанционно, как только летящая машина достаточно удалилась от «Цели», чтобы не причинить слишком много вреда. Этого Хорза не мог сказать. Так или иначе, но взрыв, кажется, расправился с преследовавшей их полицейской машиной.
Громко хохоча, Хорза повёл «ВЧВ» прочь от большого круга ярко освещённой орбитали к звёздам, готовясь сменить плазменные двигатели на свертыватели пространства. Вабслин снова приземлился на пол; одна его нога зацепилась за подлокотник кресла.
— Мама, — тихо простонал он. — Мама, скажи, что это только сон…
Хорза захохотал ещё громче.
— Ты сумасшедший!
Глаза Йелсон были широко распахнуты.
— Это было самое безумное в моей жизни. Ты сошёл с ума, Крайклин. Я увольняюсь. Немедленно… Дерьмо! Лучше бы я ушла вместе с Джандралигели к Госселу… Ты можешь просто высадить меня при первой же возможности.
Хорза устало опустился на стул во главе обеденного стола. Йелсон сидела на другом его конце под экраном, который был переключён на главный экран рубки. «ВЧВ» прыгнул на два часа от Вавача. После разрушения полицейской машины никакого преследования больше не было, и сейчас «ВЧВ» медленно плыл по курсу, который запрограммировал Хорза, внутрь зоны военных действий по направлению к Сверкающей Стене, к Миру Шара.
Сбоку от Йелсон сидели Доролоу и Эвигер, сильно потрёпанные на вид. Женщина и старик таращились на Хорзу, будто тот целился в них из ружья. Рты их были открыты, глаза остекленели. По другую сторону от Йелсон в ремнях кресла висело обмякшее тело Перостек Бальведы с опущенной головой.
В столовой царил хаос. «ВЧВ» не был готов к быстрому маневрированию, и потому ничего не укрепили. Тарелки и сосуды, чьи-то ботинки, перчатка, несколько наполовину размотавшихся лент и катушек и разные другие предметы были разбросаны по всему полу. Йелсон чем-то досталось, и на лбу у неё подсыхал небольшой кровоподтёк. В течение двух часов Хорза никому никуда не позволял удаляться, за исключением туалета; он приказал им по громкоговорителю оставаться на местах, пока «ВЧВ» зигзагами удалялся от Вавача. Он держал наготове плазменные двигатели и лазер, но преследования больше не было. Сейчас он полагал, что они уже в безопасности и достаточно далеко, чтобы можно было сделать подпространственный прыжок.
Вабслина он оставил в рубке. Инженер снова как мог выхаживал истерзанные системы «Вихря чистого воздуха». Он извинился за то, что вырвал у Хорзы управление, и, избегая глядеть на него, очень робко принялся убирать обломки и закреплять под пультом вырванные кабели. Хорза объяснил ему, что он чуть всех не угробил, но с другой стороны, он и сам едва не сделал то же самое, а потому хотел бы на этот раз все забыть; ведь им, в конце концов, удалось уйти подобру-поздорову. Вабслин кивнул и признался, что ничего не помнит; он даже не мог поверить, что корабль совершенно невредим. О самом Вабслине этого сказать было нельзя: он был весь в синяках.
— Боюсь, — сказал Хорза Йелсон, задрав ноги на стол, — что первый порт, в котором мы причалим, довольно безотраден и малонаселен. Не знаю, захочешь ли ты там сойти.
Йелсон положила на стол тяжёлый пистолет-парализатор.
— А куда мы, чёрт возьми, летим? Что, собственно, происходит, Крайклин? Что означает все это безумие на системном корабле? Что здесь делает она и какое отношение к этому имеет Культура?
Во время этой речи Йелсон кивала на Бальведу. Хорза тоже не сводил взгляда с агента Культуры, даже когда Йелсон замолчала в ожидании ответа. Эвигер и Доролоу с ожиданием смотрели на него.
Но прежде чем Хорза смог что-то сказать, из коридора, ведущего от кают к столовой, появился маленький робот. Он вплыл в столовую, огляделся и опустился в центре стола.
— Я верно расслышал, что настало время разъяснений? — спросил он.
Очевидно, вопрос был адресован Хорзе.
Хорза перевёл взгляд с Бальведы на Эвигера и Доролоу, потом на Йелсон и робота.
— Ну, я мог бы ещё сказать, что мы на пути к планете, которую называют Миром Шара. Это Планета Мёртвых.
Йелсон смущённо опустила взгляд.
— Я уже слышал о ней, — сказал Эвигер. — Но нам ведь не разрешат приземлиться!
— Ещё не лучше! — выругался робот. — На твоём месте, капитан Крайклин, я бы вернулся на «Цель изобретения» и явился бы, куда следует. Уверен, ты получишь там справедливый приём.
Хорза проигнорировал слова машины, вздохнул, раскинул ноги и зевнул.
— Мне очень не хочется заставлять вас лететь на Мир Шара, но даже против вашей воли я должен отправиться туда и не могу себе позволить где-нибудь задерживаться, чтобы кого-то высаживать. Поэтому вам придётся идти со мной.
— Значит, придётся? — спросил маленький робот.
— Да. — Хорза посмотрел на него. — К сожалению, да.
— Но нам ведь не дадут даже приблизиться к планете, — запротестовал Эвигер. — Они никого не впускают. Вокруг этой планеты своего рода зона, в которую никого не пускают.
— Об этом будем думать, когда доберёмся туда, — улыбнулся Хорза.
— Ты не ответил на мои вопросы.
Йелсон снова посмотрела на Бальведу, потом на пистолет на столе.
— Я оглушала эту беднягу каждый раз, как только начинали дрожать её веки, и мне хотелось бы узнать, почему я это делала.
— Чтобы объяснить все, понадобится какое-то время, но в принципе дело вот в чём: на Мире Шара находится нечто, что хотят иметь и Культура, и идиране. У меня… задание… задание идиран отправиться туда и отыскать эту вещь.
— Ты действительно параноик, — твёрдо заявил робот. Он поднялся со стола, чтобы посмотреть на остальных. — Он и в самом сумасшедший.
— Идиране наняли нас… тебя… чтобы что-то отыскать? Тон Йелсон выдавал её недоверие. Хорза улыбнулся в ответ.
— По-твоему, эта женщина… — Доролоу показала на Бальведу, — послана Культурой вступить к нам, внедриться… Ты серьёзно?
— Да, серьёзно. Бальведа искала меня. И Хорзу Гобучула. Она хотела попасть на Мир Шара или помешать попасть туда нам. — Хорза посмотрел на Эвигера. — Вообще-то у неё действительно была бомба; она взорвалась, как только я выбросил её из вакуумной трубы, и разрушила полицейский корабль. Мы все получили дозу излучения, но она не смертельна.
— А что с Хорзой? — свирепо спросила Йелсон. — Это был только какой-то трюк или ты действительно его встретил?
— Он жив, Йелсон, и в безопасности, как любой из нас.
В двери, ведущей в рубку, появился Вабслин все с тем же виноватым выражением на лице. Он кивнул Хорзе и сел подле него.
— Все отлично, Крайклин.
— Хорошо, — ответил Хорза. — Я тут как раз объяснял, что мы отправляемся в путешествие на Мир Шара.
— О-о, — сказал Вабслин. — Да.
Пожав плечами, он посмотрел на остальных.
— Крайклин… — Йелсон склонилась через стол и пристально посмотрела на Хорзу. — Ты мог угробить нас всех чёрт знает сколько раз. И во время… этой воздушной акробатики по залам, вероятно, немало людей уже убил. Ты задержал у нас тайного агента Культуры. Ты практически увёл нас к планете в центре военной зоны, к которой не позволено приближаться никому. Чтобы отыскать что-то, что очень хотят иметь обе стороны, что они… Но если идиране нанимают сильно усохшую кучку второразрядных наёмников, стало быть, они в хорошеньком отчаянии, и если за попыткой удержать нас в той грузовой бухте стоят люди Культуры, значит, они сходят с ума от страха, иначе они не осмелились бы нарушить нейтралитет «Цели» и свои высокочтимые правила ведения войны.
Может, ты воображаешь, будто знаешь, что происходит, и думаешь, что риск стоит усилий. Но я этого не знаю, и к тому же мне совсем не нравится действовать в потёмках. В последнее время у тебя были только неудачи, не будем себя обманывать. Рискуй своей собственной жизнью, если хочешь, но ты не имеешь права рисковать и нашими! Уже не имеешь. Может, мы вовсе не хотим выступать на стороне идиран, но даже если бы мы предпочли их Культуре, ни один из нас не обязан ввязываться в бой внутри военной зоны. Дерьмо, Крайклин, у нас нет ни снаряжения, ни достаточного образования, чтобы тягаться с этими парнями.
— Я знаю, — ответил Хорза. — Но нам и не нужно рассчитывать на столкновение с военными частями. Тихий Барьер вокруг Мира Шара простирается в космос так далеко, что везде охранять его невозможно. Мы приблизимся из случайно выбранного направления, и если нас обнаружат, никто уже не сможет ничего против нас предпринять, безразлично, какой бы корабль мы ни имели. При старте с планеты всё будет точно так же.
— То есть ты хочешь сказать… — Йелсон выпрямилась, — что «мигом туда, мигом обратно».
— Может быть, — улыбнулся Хорза.
— Эй! — вдруг воскликнул Вабслин и посмотрел на экран своего терминала, который как раз вынул из кармана. — Уже пора! — Он встал и исчез за дверью рубки. Через несколько секунд изображение на экране в столовой изменилось, сенсоры начали поворачиваться, пока не поймали Вавач. В пространстве, тёмном и светящемся, висела большая орбиталь — полная ночи и дня, синевы, белизны и черноты. Все подняли взгляды на экран.
Снова вошёл Вабслин и сел. Хорза чувствовал себя усталым. Его тело требовало отдыха, долгого отдыха. Мозг всё ещё гудел от напряжения и избытка адреналина, который был необходим, чтобы вести «ВЧВ» через «Цель изобретения» и наружу. Но спать пока было нельзя. Он ещё не решил, что делать. Рассказать им, кем он был, признать правду, что он Оборотень, что убил Крайклина? Насколько лояльно каждый воспримет смену предводителя, о смерти которого они ещё ничего не знают? Йелсон, возможно, лояльнее всего. С одной стороны, она, конечно, была бы рада, что я ещё жив… Но с другой, это она сказала, что, возможно, не все они стоят на стороне идиран… За время их знакомства она ни разу не проявила никакой симпатии к Культуре… но она могла изменить своё мнение.
Он, конечно, может снова превратиться в самого себя. Перед ними довольно долгое путешествие, во время которого ему — возможно, с помощью Вабслина, — может быть, удастся изменить схемы безопасности в компьютере «ВЧВ». Но должен ли он сказать им… должен ли он дать им знать? И Бальведа… Что делать с ней? Ему пришла мысль, что он мог бы использовать её, чтобы заключить сделку с Культурой, но сейчас казалось, что побег удался, а следующая остановка только на Мире Шара, где Бальведа в лучшем случае будет обузой. Самое разумное — убить её немедленно, но Хорза знал, что остальные, и прежде всего Йелсон, с этим не согласятся. Он также знал, хотя и неохотно с этим соглашался, что лично ему было бы больно убивать агента Культуры. Они были врагами, да, и если один из них вдруг окажется близко к смерти, другой ничего не сделает, чтобы вмешаться. И всё же ему было очень тяжело самому распорядиться о её смерти.
Или, может, он только воображает, что тяжело. Возможно, для него это совсем ничего не значило бы и все бредни о братстве между агентами, которые, даже стоя по разные стороны, делали одинаковую работу, были просто глупой болтовнёй.
Он открыл рот сказать Йелсон, что она должна ещё раз оглушить агента…
— Сейчас, — сказал Вабслин. Вавач-орбиталь начала разворачиваться. Экран в столовой показывал компенсированную гиперпространственную версию, так что они, даже находясь далеко за пределами Вавача, следили за событиями в реальном времени. Точно в установленный час невидимый, безымянный и совсем не демилитаризованный системный корабль, находившийся где-то по соседству с планетной системой Вавача, начал бомбардировку. Было ясно, что речь идёт о корабле класса «океан», и определённо тот же корабль передал послание, которое они видели на экране несколько дней назад при подлёте к Вавачу. Этот военный корабль должен быть куда меньше по размерам, чем уже устаревший (для военных целей) бегемот «Цель изобретения». Корабль-«океан» поместился бы в одной из Генеральных Бухт «Цели», но в то время, как на этой большой машине — сейчас уже на расстоянии одного светового часа от орбитали — теснились эвакуированные, корабль-«океан» был заполнен другими военными кораблями и оружием.
По орбитали ударил сетевой огонь. Хорза замер и посмотрел на экран, который разом осветился и на миг засиял всей поверхностью, пока сенсоры не отреагировали на мгновенное возрастание яркости и не скомпенсировали его. Почему-то Хорзе подумалось, что Культура просто распределит сетевой огонь по всей массивной орбитали, а потом возьмёт остатки в РАМ-замок, но этого не произошло. По всей ширине дневной стороны орбитали появилась одна тонкая линия ослепительно белого цвета, огненное лезвие бесшумного разрушения, вокруг которого немедленно образовался матовый, но все ещё безупречно белый облачный слой. Эта световая линия являлась частью сети, той самой ткани из чистой энергии, которая лежит под всей Вселенной и отделяет её от более молодой и намного меньшей вселенной из антиматерии. Как и идиране, Культура теперь тоже умела частично контролировать эту страшную силу, по крайней мере настолько, чтобы применять её для разрушения. Линию этой энергии, вынутую из Ничто и натянутую на лик трёхмерной Вселенной, можно было видеть сейчас на орбитали. Она заставила вскипеть Круговое Море, расплавила две тысячи километров прозрачного Краевого Вала, аннигилировала базисный материал по всей его ширине в тридцать пять тысяч километров.
Вавач, это кольцо в четырнадцать миллионов километров, развернулся, как разрезанная цепь.
И теперь не существовало ничего, чтобы удержать это. Собственный спин орбитали, источник цикличной смены дня и ночи и её искусственного тяготения, превратился в силу, разорвавшую её. Со скоростью примерно сто тридцать километров в секунду Вавач швырнул себя во внешний космос, раскрутившись, как отпущенная пружина.
Белая огненная линия появлялась снова, снова и снова. Она методично работала вдоль всей орбитали, аккуратно разбивая её на квадраты со стороной в пять тысяч километров. Каждый из них содержал сандвич из триллионов и триллионов тонн сверхплотного базисного материала, воды, земли и воздуха.
Вавач стал белым. Сначала сетевой огонь превратил воду в облака. Потом растекающийся воздух, который поднимался с каждого гигантского квадрата, как тяжёлый пар со стола, превратил свой груз водяного пара в лёд. Океан, уже не удерживаемый силой вращения, растекался, очень медленно переливаясь через край каждой плиты разрезанного базисного материала, превращался в лёд и кружился в космическом пространстве.
Прецизионная огненная линия скользила дальше, навстречу направлению вращения, разрезая все ещё изогнутые, все ещё вращающиеся куски орбитали своими смертельными световыми вспышками — светом с другой стороны нормальной ткани реальности.
Хорза вспомнил, как это назвал Джандралигели, тогда, когда Ленипобра был так воодушевлён ожидаемым зрелищем разрушения.
«Оружие, которое означает конец Вселенной», — сказал тогда мондлидицианин. Хорза вгляделся в экран и понял, что имел в виду этот мужчина.
Исчезло все. Все. Обломки «Ольмедреки», столообразный айсберг, с которым она столкнулась, обломки парома «ВЧВ», тело Миппа, тело Ленипобры, то, что осталось от трупов Фви-Зонга и мистера Один… от других, ещё живых пожирателей — если их не спасли… от арены игры-катастрофы, от доков и тела Крайклина, от лодок на воздушной подушке… животных и рыб, птиц и микроорганизмов, от всего: все мгновенно сгорело или замёрзло, стало вдруг невесомым, закружилось в пространстве, исчезло, умерло.
Безжалостная огненная линия закончила свой путь вокруг орбитали точно в том же месте, откуда начала его. Теперь орбиталь превратилась в розетку из белых плоских квадратов, медленно отдаляющихся друг от друга и уносившихся к звёздам: четыреста отдельных плит из замёрзшей воды, ила, земли и базисного материала двигались над или под планетарной плоскостью системы наружу, как будто сами были плоскими, четырёхугольными мирами.
Было мгновение милости в том, как Вавач умирал в одиноком огненном великолепии. Потом из его тёмного центра поднялась новая сияющая звезда и взорвалась, поражённая той же ужасной энергией, которая раздробила этот мир вокруг неё.
И Вавач засветился, как поражённая мишень.
Хорза успел подумать, что Культура может быть довольна, и тут экран ярко вспыхнул во второй раз. Каждая из этих отдельных игральных карт и втулка взорванной орбитали разом сверкнули ледяным искрящимся сиянием, как будто сквозь каждый обломок засиял миллион крошечных белых звёзд.
Потом свет померк, и эти четыре сотни плоских миров с их центральной осью исчезли, заменённые сетью кубических тел, которые взрывоподобно удалялись друг от друга и от останков растворяющейся орбитали.
Эти куски тоже сверкали, разрывались на миллиарды огоньков размером с острие иглы; они, угасая, оставляли обломки, которые были уже такими мелкими, что едва различались.
Вавач был теперь вздувшимся, спиралевидно изогнутым диском сверкающих осколков. Он очень медленно расширялся, как кольцо из блестящей пыли на фоне звёзд. Сверкающий, искрящийся центр придавал ему вид гигантского, никогда не мигающего безвекового глаза.