Маргарита встала напротив Козакова и тихим, проникновенным тоном проговорила:
— Будущее возможно изменить, нужно только захотеть этого.
— Н-не понимаю, о чем вы говорите, — залепетал побледневший Владимир Антонович, явно понимавший, на что намекает Маргарита.
— Бывает, что человек поступает опрометчиво, не разобравшись в ситуации и приняв неверное решение. Иногда есть время все поправить.
Не было сомнений: Маргарита имела в виду что-то конкретное, но вот что?
— Так значит, вы считаете, что мой поступок был опрометчивым? — прошептал Козаков.
— И в том, и в другом случае — да.
Я совершенно ничего не понимала и тупо переводила взгляд с Маргариты на Владимира Антоновича и обратно.
— Вы ошибаетесь, — заговорил Козаков, сверкнув глазами, — этот поступок не был опрометчивым. Я долго думал, прежде чем решился на эту последнюю крайнюю меру.
— Но, если бы ваше решение оказалось правильным, вы не нуждались бы в помощи.
Я чувствовала, что еще немного, и меня разорвет от возмущения и нетерпения. Они говорили на языке, понятном только им одним, — не скажу, что мне было лестно оказаться в положении непонимающего слушателя.
— Я полагаю, Владимир Антонович, что нам пора поговорить начистоту, — мягко, но настойчиво произнесла Маргарита.
— Хорошо, — сдался Козаков, — я скажу вам. Помните, я говорил вчера, что смерть Валентины была результатом самоубийства? Это было настолько очевидным, что ни один следователь не мог меня ни в чем уличить. Тем более что у меня было надежное алиби — весь вечер и всю ночь с субботы на воскресенье я провел дома.
— Кто-нибудь, кроме вашей жены, может это подтвердить? — спросила я.
— Нет, никто к нам не приходил, и сами мы никуда не выходили.
— Стало быть, ваше алиби не такое уж надежное? — заметила Маргарита.
— Но и у Валентины меня никто не видел! — с вызовом сказал Владимир Антонович.
— Это облегчает вашу ситуацию.
— До вчерашнего дня я и мысли не допускал, что в связи со смертью Валентины у меня могут возникнуть серьезные осложнения.
— Что же случилось вчера?
— Вечером, когда я пришел домой, Лида дала мне письмо, которое она вынула вчера из почтового ящика. Письмо было анонимное, распечатанное на принтере, на конверте не было ни одного штампа, то есть письмо просто подбросили в наш почтовый ящик.
— Вы конверт не сохранили? — на всякий случай спросила я.
— А что бы вам это дало? Конверт был девственно чист, без единой надписи.
— И вы не представляете, кто мог прислать вам это письмо? — для чего-то осведомилась я.
— У меня есть кое-какие подозрения, но я не располагаю никакими доказательствами.
— Что было в письме? — задала вопрос Маргарита.
— Писавший обвинял меня в смерти Валентины, то есть он не утверждал прямо, что я накинул петлю на шею Валентины, но из письма следовало, что она пошла на смерть «из-за меня».
— Письмо при вас? — поинтересовалась я.
— К сожалению, нет. Я был так взбешен, что тут же разорвал его и спустил в канализацию. Потом, конечно, пожалел, но было уже поздно.
— Что еще было в письме?
— Голословные обвинения, не конкретные, а какие-то общие, размытые. Я понял, что меня просто хотят напугать, вывести из равновесия, заставить дергаться.
— Вы подозреваете кого-то?
— Вот об этом я и хотел с вами поговорить, — медленно ответил Козаков. — Но это очень щекотливая тема, мне не хотелось бы, чтобы наш разговор получил огласку.
— По-моему, вчера мы уже договорились о том, что ничего из сказанного вами не выйдет за пределы этих стен, — вставила я, — могу только повторить то же самое.
Разумеется, словесные обещания — малополезная вещь. Но, видно, у бедняги Козакова не было иного выхода, кроме как довериться нам с Маргаритой и положиться на милость судьбы и звезд.
— Как только на человека сваливаются беды одна за другой без каких-либо видимых причин, вполне естественно начать искать виновника, врага, задумавшего отравить тебе существование и довести до краха.
— Да, Владимир Антонович, это совершенно естественно.
— Я задумался над этим не сразу. Сначала мне казалось, что это временные неприятности, а то, что они происходят одна за другой, я списывал на совпадение. Затем в какой-то момент до меня начало доходить, что подобных совпадений не бывает. Наверное, я стал понимать это после того, как в моей жизни снова возникла Валя Савельева.
— То есть перед Новым годом?
— Именно тогда. Дело в том, что связь была слишком очевидна, — загадочно добавил Козаков.
— Связь с Плутоном?
— Да-да, с тем человеком, о котором вы вчера сказали. Представьте себе, даже Лида, со своей недалекостью — будем говорить прямо, интеллектом моя жена не обременена, — так вот, даже она заподозрила, что речь идет именно об этом человеке, хотя я ни разу не упоминал при ней его имени.
— Я совершенно согласна с тем, что ваша жизнь во многом подчинена влиянию Плутона, — сказала Маргарита, — и еще я вижу, что в данный момент у вас нет достаточного потенциала, чтобы противостоять этому влиянию.
— А вот здесь вы неправы! — вдруг подскочил Владимир Антонович. — Я могу противостоять этому человеку!
— Вам кажется, что вы можете. Но сейчас он сильнее, чем вы.
Козаков разом сник, его лоб покрылся капельками пота, глаза потухли. Мне показалось, что он вот-вот разрыдается.
— Кто этот человек? — прямо спросила Маргарита.
— Мой давний знакомый и бывший приятель Алексей Голубев.
— Я слушаю вас, — проговорила Маргарита, садясь напротив Козакова.
Я тоже села рядышком и навострила уши.
Но нас ждало разочарование. Рассказ Владимира Антоновича свелся к нескольким сухим фразам. Было ясно, что ему очень тяжело говорить на эту тему. Некий Алексей Голубев, с которым Козаков вел знакомство еще со студенческой поры, в одночасье стал его злейшим врагом. О том, как и почему это вышло, Владимир Антонович предпочитал не распространяться.
— Шесть лет назад, когда я открыл свою фирму, Алексей уехал из города, я надеялся, что навсегда. Но вдруг случайно обнаруживаю, что он снова появился здесь, да еще и открыл фирму, так же как и моя, занимающуюся недвижимостью.
— То есть стал конкурентом?
— Именно так. Хотя до этого к риэлторской деятельности этот человек не имел ни малейшего отношения.
— Вы говорите, что узнали об этом случайно, как это произошло?
— Мы деловые люди и привыкли всегда держать руку на пульсе. Когда до нас дошло, что в городе открылась еще одна риэлторская фирма под названием «Лидер», мы, естественно, заинтересовались тем, кто ее учредил. Мой референт, которому я поручил это дело, предоставил мне все данные. Прочтя имя и фамилию директора фирмы, я в первый момент не поверил глазам. Потом стал наводить справки и выяснил, что не ошибся, и мой конкурент — не кто иной, как Алексей Голубев.
— Он пытался встретиться с вами?
— Нет, совсем нет. К тому времени как я узнал о его приезде, Голубев успел проработать в нашем городе три с половиной месяца.
— Ну а вы, Владимир Антонович, делали попытки встретиться и поговорить с ним?
— Не хватало еще, чтобы я навязывался этому ничтожеству, — процедил Козаков. — Думаете, я не понимаю, для чего он все это затеял? Он даже не счел нужным как-то прикрыть себя — прямо назвал свое имя, чтобы я знал, кто под меня копает.
— Он копает под вас?
— Это точно! Мы потеряли больше половины клиентов, испортили партнерские отношения с лучшими банками и фирмами. И все это сразу после того, как в городе появился этот злосчастный «Лидер»!
— Я, конечно, не бог весть какой знаток, — сказала Маргарита, — но мне кажется, чтобы так успешно против вас действовать и нанести вам такой урон за небольшой срок, Голубев должен был быть очень хорошо осведомлен о ваших делах.
— Вы умница, Маргарита! — горячо подтвердил Козаков. — Он действует что-то уж слишком успешно. С недавнего времени я стал присматриваться ко всем своим сотрудникам. Я точно знаю, что среди них завелся шпион, снабжающий Голубева всей необходимой информацией. Найти бы этого подонка! — заскрежетал зубами Козаков. — Но я не могу этого сделать. Словно у меня в фирме орудует невидимка. Сколько бы я ни проверял — все чисты, как слеза. Ни одной зацепки. Двоих, которые мне не понравились, я уволил сразу после Нового года. У меня не было на них абсолютно ничего. Просто они вызывали у меня смутную неприязнь. Но после увольнения ничего не изменилось. Стало даже хуже, потому что теперь все сотрудники смотрят на меня чуть ли не с ужасом. А ведь у меня была отличная команда! — с сожалением воскликнул Владимир Антонович. — Я всегда очень тщательно подбираю людей, долго присматриваюсь к человеку. Я был уверен, что смогу положиться на своих людей в любой ситуации.
— Попробую помочь вам, Владимир Антонович, но для этого мне нужны данные на всех ваших сотрудников, а также все, чем вы располагаете касательно Голубева и его фирмы.
— Я все принес, — сказал Козаков, смущаясь, точно признавался в постыдном поступке, — так… захватил на всякий случай и, кстати, порылся в старых записных книжках и обнаружил дату рождения Валентины.
— Это замечательно, Владимир Антонович, я сейчас же приступлю к обработке данных.
— В моей фирме работает тридцать человек, включая уборщицу и четверых охранников, — произнес Козаков. — У меня в штате пятнадцать риэлторов, четверо юристов, два секретаря, два бухгалтера, водитель, менеджер по кадрам, он же мой заместитель и ваш покорный слуга. Текучки я не приветствую и поэтому, по примеру японцев, ввел у себя систему поощрения старых сотрудников. От выслуги лет у нас зависят величина зарплаты и другие блага. Замечу еще, что все сотрудники предварительно прошли тщательную проверку. Я считаю, что лучше семь раз отмерить, прежде чем отрезать.
— Неужели вы одинаково уверены во всех тридцати своих сотрудниках?
— Придирчивее всех я отбирал тех, которые стоят наверху и, соответственно, в курсе всего хода дел. Это главный бухгалтер, начальник юридического отдела, мой референт и, разумеется, мой заместитель. Именно эти люди могли бы нанести мне существенный вред.
В ходе пояснений Козакова Маргарита делала пометки в записной книжке.
— Таким образом, Владимир Антонович, — сказала она, — круг подозреваемых довольно узок — всего четверо.
— Самое ужасное, что во всех четверых я должен быть уверен, как в самом себе. Всех этих людей я знаю по многу лет. Я просто не представляю себе, как выйти из этой ужасной ситуации, просто не представляю.
— Попробуем резюмировать наш разговор, — сказала Маргарита, — вы считаете, что в неудачах, переживаемых вашей фирмой, прямо или косвенно виновен Алексей Голубев, вы полагаете также, что у него имеется информатор среди ваших сотрудников. Кроме того, вы подозреваете, что самоубийство вашей бывшей подруги тоже связано с Голубевым и он прислал вам анонимное письмо с целью окончательно сломить ваш дух.
— Вы правы, Маргарита Анатольевна, совершенно правы.
— От меня требуется, чтобы я проверила Голубева на предмет его причастности к происходящему и попробовала обнаружить предателя из числа четырех сотрудников «Респекта».
— Совершенно верно, Маргарита Анатольевна, но можно проверить и остальных работников, на всякий случай. Хотя у них в принципе не было даже возможности добыть интересующие Голубева данные.
— У вас хорошо отлажена система внутренней безопасности, — ввернула я.
— Мое кредо — доверяй, но проверяй. Возможно, я кажусь вам чрезмерно осмотрительным, но, уверяю вас, только это качество помогало мне оставаться на плаву и процветать столько лет.
С тем Козаков и откланялся, сказав, что заглянет вечером.
— И все-таки он опять не все договаривает, — с легкой досадой заметила Маргарита.
— Скажи спасибо, что он при своей патологической недоверчивости вообще нам открылся.
— А в чем он, собственно, открылся? Козаков не сказал совершенно ничего конкретного. Он очень осторожен.
— Главное, что он все-таки решился воспользоваться твоими услугами, а уж дальше ты ему вправишь мозги, — убежденно сказала я.
* * *Я не могла следить за работой Маргариты, так как мне нужно было спешить по своим собственным делам. Я освободилась лишь поздним вечером и, придя домой, обнаружила, что Козаков уже сидит у нас в гостиной. Судя по всему, он только что пришел и я ничего не упустила.
— Вы нашли что-нибудь? — спросил Владимир Антонович у Маргариты.
Но та не торопилась с ответом. Сидя за письменным столом у монитора, она грозно взглянула на Козакова и ответила вопросом на вопрос:
— Почему вы не сказали мне, что Савельева была в близких отношениях с Голубевым?
— Как вы это узнали?
— Я могла бы вам это объяснить, но мне не хочется терять время. Послушайте, Владимир Антонович, или вы мне будете говорить все, или у нас с вами ничего не получится. Савельева была женой Голубева, не так ли?
— Мистика! — потрясенно выдохнул Козаков. — Неужели вы могли узнать это по вашим картам?
— Вижу, что все мои пространные объяснения не пошли впрок. Да, я выяснила это путем сравнения карт Голубева и Савельевой. Разумеется, все более чем приблизительно — не хватало данных. Но и без подробных фактов ясно, что Савельева была тесно связана с Голубевым, настолько тесно, что она могла быть либо его близкой родственницей, либо женой. Итак, Владимир Антонович, Голубев был женат на Валентине Савельевой, не так ли?
Я сама смотрела на Маргариту, как на волшебницу, хотя мне давно пора было привыкнуть к ее «штучкам». Что же касается Козакова, то он пребывал в совершеннейшей растерянности.
— Да, они были женаты. Но об этом не знает никто, даже Лидия.
— Тогда тем более вам должно быть ясно, что я не могла узнать об этом никаким другим образом, кроме сравнения карт. Но вы понимаете, что усложняете мою и без того непростую работу?
Козаков смиренно попросил прощения. Он все еще не мог прийти в себя.
— Вы расскажете мне об этом? — спросила Маргарита.
— Да, конечно, я вам расскажу. Алексей и Валентина действительно были женаты, если только такую жизнь, как у них, можно назвать супружеством. Алексей не любил Валю и не скрывал своей холодности, она очень страдала от этого. Когда мы познакомились, я сразу проникся жалостью к этой женщине. Но я понимал и Алексея. Валентина, как бы это сказать, всегда была слишком чувствительной. Ее сентиментальность раздражала. Однако я понял это слишком поздно, когда у нас с ней уже завязалась интрижка. Заметив мое сочувственное отношение к себе, Валентина стала льнуть ко мне. Я поддался, но очень скоро пожалел об этом. Эти слезы, постоянные витания в облаках, непонятные восторги, трагедии, высосанные из пальца… Признаюсь, мне стало тяжело выносить Валентину. И я не удивился, когда они с Алексеем расстались. Я бы от такой жены сбежал уже на следующий день.
— Так вот почему Голубев стал вашим врагом? — вырвалось у меня.
— Ну что вы, Лилия, — Козаков посмотрел на меня с видом оскорбленного достоинства. — Я с самого начала знал, что он совершенно равнодушен к жене. Да что там говорить, он мог не появляться дома целыми неделями. Так что никакой вины перед ним я не чувствовал. К тому же я совершенно уверен, что Валентина ни за что на свете не призналась бы мужу в своей измене.
— Она так боялась его? — спросила Маргарита.
— Да нет, дело совсем не в этом. Просто Валентина изначально приняла на себя роль оскорбленной невинности. Из самого обыкновенного тщеславия она не захотела бы выйти из этой роли, которой, можно сказать, наслаждалась.
— То есть получается, что вы завели с ней роман просто из жалости? — съязвила я. — А вы совсем не похожи на альтруиста.
К моему удивлению, Владимир Антонович воспринял этот выпад совершенно невозмутимо.
— Я был тогда моложе, наивнее и глупее. Если бы вы видели, какой была Валентина в те времена, вы бы, наверное, поняли, почему я не смог устоять против внезапного порыва. Шесть лет назад это была настоящая красавица. К тому же она была, как бы это сказать… одухотворенной. Да, забыл сообщить, она ведь всю жизнь занималась музыкой. Даже играла в оркестре, на скрипке, кажется, или на виолончели. В общем, производила впечатление романтичной дамы, да и ореол мученицы придавал ей известную притягательность в глазах такого наивного человека, как я. Но вскоре я понял, что красота в женщине не компенсирует отсутствие способности трезво мыслить.
Маргарита не стала продолжать эту тему и спросила:
— Вы уверены, что Голубев не знал о вашей связи?
Козаков кивнул.
— Тогда почему они развелись именно в то время, когда закончились и ваши отношения?
— Вы и это знаете? — Владимир Антонович покачал головой. — Уверяю вас, я не имею к этому никакого отношения. Как я уже говорил вам, у них давно дело шло к разводу, это был только вопрос времени. До какого-то момента Алексею, по-видимому, было удобно жить с Валентиной, а затем, когда он решил перебраться в Москву, чтобы попытать счастья там, жена превратилась в обузу, от которой он не преминул избавиться. Вот и все.
— Голубев уехал в Москву, потому что здесь у него дела шли плохо? — спросила я.
— Алексей всегда отличался амбициозностью. Его никогда не устраивало то, как у него идут дела. Всегда хотелось большего. Он сколотил приличный капитал и решил, что с этими деньгами сможет хорошо устроиться в Москве. Я не знаю, что там с ним было, так как после его отъезда потерял с ним связь. Очевидно, Москва оказалась ему не по зубам, или же он соскучился по родному городу. А скорее просто решил свести счеты со старыми врагами.