То Пересвету вдруг мерещилось, что к нему пришел игумен Сергий, чуть согбенный, со своим неизменным черемуховым посохом, длиннобородый и длинноволосый. Его грубая ряса подпоясана простой лыковой веревкой, голова покрыта старой черной шапочкой с подвернутыми кверху краями. Присев на край ложа, игумен Сергий тихим голосом начинает сетовать, мол, гнев Божий тяготеет над Москвой. Предки князя Дмитрия, Иван Калита и Симеон Гордый, не считаясь с нравственными постулатами, гребли злато в свою казну, истребляя соседних князей саблями татар, отнимая последнее у смердов и горожан на содержание войска и подарки ордынским ханам. Князь Дмитрий, желая первенствовать над всеми прочими князьями, также попирает дедовские обычаи, идет на преступления ради выгоды. Этого Господь не прощает. Нельзя никому из князей брать на себя дело того, кто сказал: «Мне отмщение, и аз воздам!»
* * *Каждое утро ко княжескому терему приходила толпа горожан и селян в надежде увидеть игумена Сергия, испросить у него совета или благословения. Люди подолгу стояли у ворот, невзирая на январский мороз и ледяной ветер.
Однажды старец Сергий вышел к людям вместе с князем Дмитрием Ивановичем. Игумен попросил князя, чтобы его стражи впускали людей на теремной двор, где можно было укрыться от пронизывающего ветра. Князь Дмитрий, выйдя во двор, самолично приказал своим гридням отворять с утра ворота, чтобы просители и убогие ожидали игумена Сергия прямо у теремного крыльца.
Поднимаясь по дубовым ступеням обратно в теремные покои, князь Дмитрий неожиданно столкнулся с Пересветом, который, наоборот, вышел из терема на крыльцо.
— Ого, каков удалец! — Князь похлопал Пересвета по плечу. — Тебе ряса-то в проймах не жмет?
— Не жмет, — смутился Пересвет, чуть посторонившись. — Ряса по моему росту сшита.
— Иди ко мне в дружину, молодец. — Князь Дмитрий подмигнул Пересвету. — Чего тебе в монастыре киснуть, грехи всегда замолить успеешь. Служба у московского князя вельми почетна!
Пересвета будто холодной водой окатили. Столкнула его таки судьба лицом к лицу с князем Дмитрием! От такой неожиданности Пересвет слегка растерялся.
— Я бы рад, княже, — пробормотал Пересвет, — но меня обет связывает, по коему мне надлежит пройти срок послушания в монастыре, после чего я должен постричься в монахи.
— Ты все же подумай, молодец, — негромко добавил князь. — Грядут великие битвы с нехристями. Мне силачи вроде тебя скоро зело понадобятся. И в мошне у меня не пусто — смекай! — Дмитрий Иванович опять подмигнул Пересвету и скрылся за дверью.
Глава вторая Стужа
После той встречи на теремном крыльце Пересвет в последующие дни еще не раз видел московского князя вблизи и издали. Рядом с прочими князьями, съехавшимися на снем в Переяславль, князь Дмитрий смотрелся молодцевато, как истинный воитель. Он был высок ростом, статен и широк в плечах. У него были темно-синие глаза, густые брови, слегка вьющиеся черные волосы и такого же цвета небольшая борода. Голос у князя Дмитрия был громкий и властный. За трапезой ли, на совете ли седоусые князья и бояре внимали князю Дмитрию с почтительным вниманием и уважением, ибо знали, что хоть и молод московский князь, но в ратных делах смыслен и на пустопорожние речи не разменивается.
Тесть князя Дмитрия, суздальский князь Дмитрий Константинович, по возрасту и родовому укладу считался старейшим князем среди нынешних владимиро-суздальских Мономашичей. Однако и он не осмеливался разговаривать свысока со своим зятем, зная его неукротимый нрав и полководческий талант. Первое слово на совещаниях было за Дмитрием Константиновичем, согласно родовому укладу, но решающее слово все же оставалось за молодым московским князем.
Сергий Радонежский лишь один раз поприсутствовал на совете князей, после чего он объявил Ослябе и Пересвету, что завтра поутру они отправляются из Переяславля обратно в свою лесную обитель. «Не нуждается князь Дмитрий в моих советах и наставлениях, — недовольно добавил игумен Сергий, заметив недоумевающие взгляды Осляби и Пересвета. — Сына Дмитрия Ивановича я окрестил, стало быть, делать мне тут более нечего».
Между тем встречи Пересвета с челядинкой Шугой происходили изо дня в день. Обычно они встречались перед полуденной трапезой в теремной мукомольне или в амбаре, где Шуга просеивала зерна пшеницы и проса.
В тот день, узнав от Пересвета, что эта их встреча последняя, Шуга сильно расстроилась. Они были одни в амбаре.
— Почто же так, милый? — чуть не плача, вопрошала Шуга. — Что толкает старца Сергия в путь, да еще в такую стужу! Чего ему, старому, в тепле не сидится? Его же никто не гонит!
— Видишь ли, голубушка, не внемлет словам отца Сергия князь Дмитрий, а это ему шибко не нравится, — пояснил челядинке Пересвет, завязывая бечевкой холстяной мешок с зерном. Он собирался отнести его в мукомольню. — Да ладно бы токмо это, но игумен Сергий и с митрополитом Алексеем напрочь рассорился. Не по душе Сергию честолюбивые помыслы митрополита, ибо он понуждает князя Дмитрия к войне с Тверью. Сергий же всегда стоит за то, чтобы русские князья не враждовали друг с другом. Не одобряет отец Сергий и намерение князя Дмитрия воевать с Ордой. Мол, на Руси два прошедших года были неурожайные, и, какой будет грядущий год, неизвестно. Сергий считает, что сейчас нужно не воевать, а спасать смердов от повального голода.
— Наивный этот старец Сергий, — печально усмехнулась Шуга. — Разве бывало такое, чтобы беды смердов наших князей тревожили.
Пересвету тоже не хотелось расставаться с Шугой, да и жизнь в княжеском тереме была гораздо сытнее и вольготнее по сравнению с жизнью в лесной монашеской обители.
— Делать нечего, милая, — вздохнул Пересвет, прижав Шугу к своей груди. — Коль связал я свою судьбу с игуменом Сергием, стало быть, обязан ему подчиняться. Сергий ведь для меня вроде отца родного.
— Почто игумен Сергий в такую даль пешком ходит, не дело это в его-то годы, — сказала Шуга, заглянув в глаза Пересвету. — Семьдесят верст, это же не шутка!
— Монастырский устав запрещает игумену ездить верхом или на санях, — промолвил Пересвет. — Любое расстояние игумен должен преодолевать пешим ходом, ибо это закаляет дух и волю, кои так необходимы пастырю Христову.
— Но ведь митрополит и епископ везде и всюду на лошадях ездят, — заметила Шуга. — Почто так?
— Митрополит и все епископы относятся к белому духовенству, им даже жениться можно, — ответил Пересвет. — Игумены и прочие иноки, живущие в монастырях, считаются черным духовенством. Над всеми чернецами довлеет устав монастырский, по коему им запрещается иметь и копить деньги, ездить на коне и в повозке, брататься и кумиться с мирянами, носить богатые одежды, иметь жену…
— Значит, и тебе тоже нельзя жениться, так? — перебила Шуга Пересвета. Она не скрывала своей досады и огорчения.
— Мне можно жениться, ведь я пока еще послушник, — сказал Пересвет. — Вот когда приму постриг, тогда мне даже за один стол с женщиной нельзя будет сесть.
— Зачем тебе такая жизнь, милый? — Шуга усадила Пересвета на мешок с зерном, сама уселась к нему на колени. Оба были довольно неповоротливы в своих теплых шубах.
В амбаре царил мягкий полумрак, рассеиваемый тонкими косыми лучами солнца, которые пробивались внутрь через узкие щели под самым потолком.
Шуга, как бы между прочим, напомнила Пересвету о том, что она не холопка и вольна уйти от своих господ, когда пожелает.
— Мы могли бы с тобой пожениться, голубь мой, — прошептала Шуга, склонившись к самому лицу Пересвета. — Тебе нельзя возвращаться в Брянск, но мы можем поселиться здесь, в Переяславле. Можно уйти в деревню к вольным смердам. Нам же хорошо вместе, любимый.
— Я подумаю над твоими словами, милая, — промолвил Пересвет, чувствуя, как нежные девичьи губы оставляют поцелуи у него на лице. — Обещаю в скором времени известить тебя о своем решении.
— На дороге из Переяславля в Москву есть село Косариха, — сказала Шуга, встав на ноги и засунув озябшие кисти рук в рукава шубейки. — Ты должен знать это село, ведь вам никак его не миновать по пути в Сергиеву обитель.
Пересвет согласно покивал. Действительно, идя в Переяславль, он, Ослябя и игумен Сергий заночевали в Косарихе. На обратном пути им наверняка придется провести там еще одну ночь, поскольку пройти за один день пешком семьдесят верст никому не под силу.
— В Косарихе живет моя родная тетка, — продолжила Шуга, с улыбкой поглядывая на Пересвета. — Я иногда навещаю ее. А от Косарихи до Сергиевой обители всего-то верст тридцать. Смекаешь?
Пересвет понимающе кивнул. И тут же спросил:
— Как я узнаю о твоем приезде в Косариху?
Пересвет понимающе кивнул. И тут же спросил:
— Как я узнаю о твоем приезде в Косариху?
— Бери мешок, милый, — скомандовала Шуга. — Нам пора в мукомольню, обговорим все это за работой. Сразу предупреждаю, раньше лета мне в Косариху не выбраться.
— Жаль, коли так, — сказал Пересвет, с легкостью вскинув на плечо пудовый мешок с зерном.
* * *Выбравшись из низины на взгорье, Пересвет оглянулся назад. Перед ним раскинулась бескрайняя заснеженная даль, как бы придавленная скопищем мрачных облаков, затянувших небеса. Там, на белой немой равнине виднелись черными точками избы деревень, над которыми поднимались сизые дымовые столбы; мороз с утра стоял крепкий.
Укрытое снегами замерзшее Плещеево озеро с такого расстояния совершенно сливалось с окрестными белыми лугами. И только деревянные стены и башни Переяславля-Залесского, темневшие вдали, служили ориентиром для определения южной береговой линии озера и устья реки Трубеж, впадавшей в него.
Пересвет снял рукавицу с правой руки и осторожно вытряхнул из нее себе на ладонь маленькую золотую серьгу с бирюзой. Это был подарок Шуги. Прощаясь с Пересветом в полутемных сенях, Шуга вынула из уха серьгу и отдала ему, сказав при этом, чтобы он не забывал ее.
Бросив последний прощальный взгляд на далекий город, где осталась Шуга, Пересвет надел рукавицу и поспешил по дороге вдогонку за игуменом Сергием и Ослябей, уже перевалившими косогор и почти скрывшимися из виду. Укатанный санями снег звонко скрипел под сапогами Пересвета.
Верстах в восьми от Переяславля игумена Сергия и двух его спутников нагнали два всадника и крытый возок на полозьях, запряженный тремя лошадьми. Это были люди митрополита Алексея. Один из всадников стал уговаривать игумена Сергия вернуться обратно в Переяславль. Мол, в такой мороз добрый хозяин и собаку на улицу не выгонит.
Сергий наотрез отказался возвращаться, заявив, что он привычен к холоду и голоду, что ему дальний путь по морозу милее, нежели выслушивание безрассудных речей князя Дмитрия и его духовного покровителя, облеченного митрополичьим саном. Конники и возок повернули обратно к Переяславлю.
Пересвет поплотнее натянул на голову собачий треух, обменявшись молчаливым взглядом с Ослябей, лицо которого было укутано сложенной вдвое шерстяной накидкой. По глазам Осляби было видно, что ему не по душе упрямство игумена Сергия.
Единственно, в чем отец Сергий уступил митрополиту Алексею, он облачился в добротный медвежий тулуп, подаренный ему князем Дмитрием. Однако, отправившись в путь из Переяславля, игумен Сергий взял с собой и свой старый овчинный тулупчик, чтобы подарить его кому-нибудь из монахов в своей обители. Теплой зимней одежды в монастыре постоянно не хватало для его обитателей.
Сразу за косогором начинались леса хвойные и смешанные, по сторонам от дороги то возникали густые боры, пропахшие хвоей, то светлые березняки и осинники. Ветви деревьев и кустов были покрыты пушистой изморозью; в лесу царила глубокая тишина, над дорогой висела морозная дымка. Три путника в длинных шубах и теплых шапках шли в молчании по санному пути, над их заиндевевшими лицами клубился белый пар от дыхания. Шаг у игумена Сергия был не столь широк, как у Осляби и Пересвета, поэтому двум послушникам поневоле приходилось подлаживаться под темп движения идущего впереди старца. У обоих послушников за спиной висел мешок с провизией и самыми необходимыми вещами. Имелся заплечный мешок и у игумена Сергия, куда он запихал свою видавшую виды овчинную шубейку.
Находясь в пути, игумен Сергий имел привычку погружаться в глубокие размышления, которые придавали ему сил. Иногда, чтобы справиться с навалившейся усталостью, отец Сергий начинал бормотать себе под нос священные псалмы. Он привык всякое душевное расстройство и телесную немочь одолевать с помощью молитвы, ища поддержки у незримых Божественных сил.
Пройдя за день около сорока верст, игумен Сергий и его спутники добрались до села Косарихи. От этой деревни в глубь лесов пролегала дорога, постепенно переходящая в тропу, следуя по которой можно было добраться до Сергиевой обители.
Поскольку солнце уже скрылось за верхушками сосен, Сергий принял решение заночевать в Косарихе. В трех верстах от Косарихи прямо посреди лесной чащи лежало еще одно село, Горелое Болото. Изначально Сергий намеревался именно там остановиться на ночлег, но сил на дальнейший путь у него просто не осталось.
Лишь очутившись в жарко натопленной крестьянской избе, Пересвет в полной мере ощутил, как он устал и продрог. Наевшись брусничного киселя с ржаным хлебом, Пересвет вступил в беседу с угощавшей его хозяйкой, выспрашивая у нее про смерда Рутына и его жену Авдотью. Мол, племянница Авдотьи, живущая в Переяславле, попросила его передать весточку здешней ее родне. Оказалось, что изба Рутына стоит у самой деревенской околицы. В то время как игумен Сергий и Ослябя улеглись спать возле печи за занавеской, Пересвет живенько собрался и отправился в гости к Рутыну и Авдотье. Еще в Переяславле Пересвет условился с Шугой, что сведет знакомство с ее родственниками в Косарихе. Это было нужно Пересвету для будущих свиданий с Шугой в этой деревне.
* * *Утром Ослябя, едва растолкав Пересвета, с беспокойством сообщил ему, что у отца Сергия жар и кашель, но он намерен продолжить путь к обители.
— К тому же стужа крепчает, как назло, — добавил Ослябя.
— Нужно уговорить игумена остаться на день-другой в Косарихе, — сказал Пересвет.
Однако никакие уговоры на Сергия не подействовали. Выпив горячей воды с медом и помолившись на образок Богоматери, игумен отправился в дорогу. Он лишь позволил Ослябе забрать у него заплечный мешок со старой шубой.
Смерды и их жены сбежались, чтобы посмотреть на святого старца, невзирая на ранний час и лютый холод. Сергий хоть и сильно недомогал, но без раздражения в голосе благословил каждого, кто подходил к нему. Пересвет подивился такому долготерпению и человеколюбию игумена.
Если до Горелого Болота Сергий дошел довольно бодрым шагом, то, оказавшись на лесной тропе, он вдруг начал быстро слабеть. Его шатало из стороны в сторону, поэтому Пересвету приходилось поддерживать старца за руку.
Мороз стоял такой, что в лесу трещали деревья.
Пересвет не успевал отогревать рукавицей замерзшие нос и щеки, ему хотелось прибавить шагу, чтобы согреть озябшие пальцы ног, но идти быстрее он не мог. Игумен Сергий и без того с трудом переставлял ноги, опираясь на него.
В дремучем ельнике за тремя уставшими путниками увязалась стая волков.
Видя беспокойство своих послушников, у которых не было с собой никакого оружия, отец Сергий молвил им, мол, молитва и сила крестная защитят их от дикого зверя и от лихого человека. Верный своему жизненному правилу, игумен Сергий слабым хриплым голосом принялся повторять заученный наизусть псалом святого Иоанна Лествичника как верное средство от страха и избавления от любой опасности.
Слушая монотонное бормотание игумена Сергия, Пересвет устало брел по колено в снегу рядом с узкой тропой, по которой шел старец. Одной рукой Сергий опирался на посох, другой — на локоть Пересвета. Ослябя, идущий позади Сергия, то и дело оглядывался назад, ощущая холод между лопатками. Волчья стая следовала за людьми, растянувшись длинной вереницей на тропинке. Матерый вожак тыкался узкой длинной мордой в человеческие следы, то навостряя, то прижимая к голове свои острые короткие уши. Когда Ослябя оборачивался, то его глаза, обрамленные белыми заиндевелыми ресницами, всякий раз встречались с песочно-зелеными внимательными глазами лесного хищника.
Волки сопровождали людей почти до самого монастыря, лишь когда потянуло дымом из монастырских печей, звери отстали, затерявшись в лесу.
В тесную бревенчатую келью Пересвет и Ослябя внесли игумена Сергия на руках, ибо он упал без сознания у самых ворот обители.
Монахи немедленно сбежались к постели занемогшего Сергия, объятые смятением и тревогой. Послали за иеродьяконом Симоном, сведущим во врачевании. Пришел и властный Стефан, старший брат Сергия, имевший в обители должность эпитирита, то есть инока-надзирателя. Стефан сердито погрозил Ослябе и Пересвету кулаком, не промолвив ни слова, но по его глазам было видно, что он негодует на них за то, что они не убедили игумена переждать холода в Переяславле.
Пересвет хотел было ответить Стефану, мол, упрямство его брата сильнее любых уговоров, но Ослябя не позволил ему этого, уведя его прочь. «Не вноси склоки и раздоры в сии мирные стены, брат», — шепнул Ослябя Пересвету.
Глава третья Вести из Брянска
В марте этого же года в Переяславле-Залесском состоялся еще один княжеский съезд. Оба Дмитрия, московский и суздальский, подтвердили свою решимость вместе бороться с Ордой.