— Простите, мы ищем Наташу, она работает в доме, что на той стороне острова, — жалобно сказала я, указывая рукой в направлении дурацкого замка.
— А вот ее дом, — кивнула женщина на соседние хоромы. — Только Наташки нет, минут пятнадцать как убежала на озеро, вернется не раньше чем через час.
— Это она вам сказала? — спросила Женька.
— А чего мне говорить, я и так знаю. За час управится, а раньше нет. Помочь-то некому, мать больная, а папаша с утра пьяный… И где они только ее берут, проклятую. Должно быть, Фроська опять из города привезла мужиков спаивать.
— А где ее можно найти на озере? — не унималась Женька.
— Чего ее искать? Говорю, через час придет. Да вы садитесь. Посидим, поболтаем, так и время пройдет. — Она подвинулась, освобождая нам место на скамейке. Мы охотно воспользовались предложением, однако я на всякий случай спросила:
— Мы вам не помешаем?
— На скамейке сидеть? — засмеялась женщина. — Свое я отработала, теперь на заслуженном отдыхе, живу одна, только и радости, что языком почесать.
Мы с Женькой переглянулись, сообразив, что нам здорово повезло.
— А вы, значит, из щелгуновского дома?
— Вы имеете в виду дом Льва Николаевича Илларионова? — насторожилась я.
— Это он по матери Илларионов, а мы его по старинке зовем. Папашу его, Николая Семеновича Щелгунова, вся округа хорошо знала. И деда его. Известные кровопийцы. — Женщина хихикнула, точно сообщила нам что-то чрезвычайно забавное. — А как там тетка Олимпиада? Давненько ее не видать. Раньше она к себе в Михайловку ездила, домишко у нее там, от племянника остался, тогда и ко мне заглядывала, а в этом году так и не собралась. Вот ведь чудеса, живем на одном острове, родня, а годами не видимся.
— Олимпиада Назаровна ваша родственница? — ахнула я.
— Тетка, — кивнула женщина. — Человек она добрый, но ладить с ней нелегко.
— Добрый? — переспросила Женька.
— Ага, — опять кивнула наша собеседница. — Люди разные, одни доброту на лице носят, другие глубоко в душе прячут. Олимпиада человек хороший, только жизнь с ней сурово обошлась. Вот она душу-то за семью печатями и держит. А вы Льву-то родственницы или так, знакомые?
— Знакомые. Мы по работе приехали.
— Поди, в доме-то у него жить дрожь берет?
— Дом, конечно, необычный, но комнаты уютные.
— А привидений там нет? — спросила женщина насмешливо.
— Да вроде не видно, — в тон ей ответила Женька.
— Жаль. По справедливости-то надо, чтоб вся их дьяволова порода до самой смерти мучилась. Сколько народу загубили, страх.
— Лев Николаевич загубил? — удивилась я.
— Нет, этот если и придушил кого, то чужими руками, сам-то слабоват, не в родителя.
— Чем же родитель так знаменит?
— Как же, он у нас тут двадцать лет главным был по врагам народа. Говорят, от Сталина именное оружие получил, но это врут скорее всего, но крови на нем, что воды в озере. Зверюга… Никого не жалел, ни баб, ни ребятишек. Руки, ноги свяжут — и в прорубь. Развлекались так. Да видно, черти мучили, пил неумеренно и загнулся от белой горячки. Сказали, сердце слабое. Когда памятник ставили, один из местных партийцев так и сказал: «Надорвал сердце, дорогой товарищ, радея за наше светлое будущее». Кругом враги виделись, хотел быть святей святого, да родословная-то подкачала, сам-то был не пролетарских кровей, поневоле начнешь выслуживаться. Дед тут первым человеком был, но до раскулачивания не дожил, а сынок быстро сообразил, куда ветер дует, и сразу подался в пролетарии. Вот так. Говорят, любил сам допрашивать — коли в доме ночью свет горит, значит, лютует, уж как кого к нему отправят, считай, не свидимся.
— А Лев Николаевич говорил, что отец его здесь строительством железной дороги занимался.
— И «железку» на костях построили, а как же? Тоже он. Ладно, девоньки, вы на меня внимания не обращайте, дело-то, конечно, старое и нехристь этот сдох давно, так что и поминать его вроде грех, только он весь наш род извел, остались Олимпиада да мама моя, две сестры, а в семье двенадцать душ было. Всех, как косой, выкосили, дядек, теток. Я совсем маленькой была, а помню, как он маме-то сапогом в лицо… Вот злоба-то во мне и плещется на весь их род.
— Как же так? — растерялась я. — Вы говорите, отец Льва Николаевича всю вашу родню извел, а Олимпиада Назаровна у него работает.
— Так это из-за Лидочки, из-за Левкиной матери. Щелгунов ее привез откуда-то, должно быть, тоже из репрессированных… Совсем девчушка, лет семнадцать ей и было. А красавица, не рассказать. Я ее один раз видела. Он ее в этом доме держал, никуда не выпуская, точно в тюрьме. А Олимпиаду взял в услужение. Они и подружились, как сестры были. Лидочка двоих ребятишек родила, Левку и Костю, Олимпиада у них нянькой стала, и они ей как свои. Потом Щелгунов Лидочку убил, а Олимпиаде куда деваться, ребятишек-то жалко, так и осталась.
— Подождите, отец Льва Николаевича убил свою жену? — нахмурилась я.
— Да не жена она ему, а арестантка… была. Потом времена сменились, сюда учитель приехал, молодой. Ну и вышло дело, полюбили они друг друга, а Щелгунов, конечно, узнал и жену застрелил.
— И что? — Женька слушала не дыша, так потрясла ее эта история… Должно быть, все рассказанное нашей собеседницей ничего общего с автобиографией Льва Николаевича не имело.
— Ничего, — горько усмехнулась женщина. — Лиду схоронили, а Щелгунов запил, да и отдал черту душу.
— И что же, его за убийство жены по головке погладили? — не поверила я.
— По головке, может, и не гладили, но дело замяли. С одной стороны, заслуженный человек, в летах и медалях, с другой — молодая вертихвостка, путалась с кем ни попадя. Чего только не наплели: договорились до того, что она сама застрелилась. Словом, осиротели детки, растила их моя тетка. Да, видно, дурная кровь свое дело сделала. Выросли, да не порадовали. Один точно сыч в отцовском доме сидит, должно быть, есть ему за что людей бояться, а другой…
— Что другой? — испугалась я.
— А другой копия папаши. Жену убил. Здесь же, в доме. Не успел жениться, и тут же удавку на шею. Не зря говорят: яблоко от яблони…
— Когда же это случилось? — продолжила я расспросы.
— Давно… Лет двадцать назад. Косте повезло меньше, отвертеться не сумел, посадили его, но и тут выгорело: не в тюрьму, а в больницу специальную.
— Двадцать лет срок большой, — нахмурилась Женька. — Убил жену, какую-то причину он назвал? Допустим, за все про все схлопотал десять лет, это я по максимуму, на самом деле наверняка меньше. Чего ж он — до сих пор в больнице?
Женщина пожала плечами:
— Может, в самом деле у него что-нибудь с головой приключилось?
— А почему вы дом Льва Николаевича отцовским зовете? — спросила я. — Он же его недавно построил?
— Это он башню свою построил да каменный забор. А дом на этом месте лет сто стоял. Еще их прадед соорудил. Они из староверов. Здесь раньше скит был, потом дом, а в нем молельня. А Щелгунов, папаша то есть, тюрьму устроил. Так что дом новый, начинка старая, оттого про привидения и спрашиваю.
Мы с Женькой задумались над услышанным. Женщина между тем приманила котенка и стала его гладить, а потом сказала:
— Вон и Наташка.
Мы повернули головы и в самом деле увидели Наташу, она шла по тропинке с большим тазом белья в руках. Заметив нас, девушка вроде бы удивилась, кивнула, прошла мимо, а мы, извинившись перед нашей собеседницей, припустились за ней.
— Олимпиаде привет передайте, — крикнула нам вдогонку женщина.
— Обязательно, — ответила я, а Женька, догнав Наташу, взяла ее за руку.
— Наташа, мы к вам.
— Да? — спросила та хмуро. Поставила таз и добавила: — У меня белье на озере. Надо идти.
— Мы с вами, — вызвалась Женька. Девушка пожала плечами, и мы пошли к озеру. Лишь только деревня осталась позади, я осторожно спросила:
— Олимпиада сказала, вы заболели. Это правда?
— Ничего я не заболела, — рассердилась Наташа. — Я оттуда ушла. Отец ругался, а мама говорит, правильно сделала. Чертово место, доброго там не жди. Тетя Сима говорит: Олимпиада добрая, а она недобрая, она злющая и молчать велит. Только и слышу: молчи, рта не раскрывай, язык вырву.
— За что она на вас так?
— Из-за стонов этих. Говорю: стонет кто-то в подвале, — а она: «Врешь, нарочно врешь, сплетни про нас распускаешь». Какие сплетни, ее хозяев здесь сроду добрым словом не вспоминали.
— Ваша соседка рассказывала…
— Вот-вот… а она — сплетни…
— Что за стоны вы слышали? — спросила Женька деловито.
— Из подвала. И вы не верите? — нахмурилась девушка. — Я в самом деле слышала. Сегодня ночью в кладовку отправилась, а в подвале вроде кричит кто-то, а другой смеется. Жуть такая… Я к Олимпиаде… Она пошла со мной, но ничего уже слышно не было. Я к охране кинулась, чтоб дом проверили, ведь страшно же… Их и в комнате-то не было. Где-то через час пришли, сказали: дом осматривали. И этот противный Руслан с ними.
— Почему противный? — осведомилась Женька.
— Потому…
Мы переглянулись, и Женька осторожно спросила:
— Он что, приставал к вам?
— Не ко мне… Любу жалко. Она хорошая, а он… ясно ведь, что бросит, зачем ему деревенская…
— Давайте вернемся к этим стонам, — вмешалась я. — Сегодня ночью вы их в первый раз слышали?
— Нет, во второй. Первый раз за день до вашего приезда. Мстислав Наумович вечером приехал и Олег Петрович. Олимпиада попросила меня остаться, чтоб с ужином помочь и комнаты для гостей подготовить. Я раньше никогда в доме не ночевала, а тут пришлось. Дом огромный, и в окошко что-то стук да стук. Так жутко! А потом началось: кто-то внизу, прямо подо мной кричать стал, а ему вроде рот затыкают. Не знаю, как до утра дожила. Утром сказала Олимпиаде, та Льву Николаевичу, а он не велел меня больше в эту комнату селить.
— Где была ваша комната?
— На первом этаже, в правом крыле. Там комнаты попроще, специально для прислуги.
Если я ничего не путала, это была как раз та комната, где мы с Женькой прятались, когда едва не наткнулись на охранников.
— А сегодня вы там ночевали?
— Нет. Сегодня на втором этаже, рядом с кабинетом Льва Николаевича.
— Как же вы внизу очутились? — допытывалась Женька как заправский следователь.
— Я ночью проснулась и вспомнила, что дверь в кладовку оставила незапертой, когда за продуктами на завтрак ходила. Ужас как страшно идти было, но Олимпиаду побоялась, ругаться будет, и пошла. Дверь-то оказалась запертой, выходит, она, перед тем как лечь, проверила, а когда я назад шла, услышала, что опять кто-то стонет. Жуть. Я к Олимпиаде и за охраной, их на месте не оказалось, а Олимпиада… Я к ним больше не вернусь. Правду говорят, место там дурное. — Девушка подхватила таз и пошла к своему дому, не обращая на нас внимания.
— Что скажешь? — вздохнула Женька, устраиваясь на зеленой травке.
— А что тут сказать? — пожала я плечами. — Кто-то стонет в подвале. Когда Руслан мне обзорную экскурсию устроил, подвал был пуст. Ни ты, ни я в привидений не верим. Души невинно загубленных вряд ли являются своим палачам, не то палачей было бы гораздо меньше. К тому же являться ко Льву Николаевичу довольно глупо, раз зверствовал не он сам, а его отец. Значит, либо это дурацкий фокус, либо…
— В подвале кто-то есть, — совершенно серьезно закончила Женька.
— В каком смысле? — насторожилась я.
— Кого-то в этом подвале держат, — пояснила подруга и даже не ухмыльнулась.
— Ты сама-то в это веришь?
— Нет, — вздохнула она. — Но… Шекспира я тебе цитировать не буду, однако просто желаю напомнить: в жизни встречаются удивительные вещи.
— Допустим, Лев Николаевич устроил в подвале тюрьму, — разозлилась я. — Только допустим. В доме полно людей, охрана, прислуга, гости. Мы с тобой, наконец. Это риск. И кого он может там держать? Какого-то своего недруга? По-моему, от него легче избавиться, чем этак-то…
— Слышала, что соседка сказала: яблоко от яблони… Папаша тюремщик, всю округу держал в страхе, тип с явно садистскими склонностями. Убивает жену, возможно, на глазах детей. Лев Николаевич, став взрослым дядей, ни с одной женщиной судьбу связывать не стал, зато выстроил идиотский замок, как раз на том месте, где папаша тюрьму устроил. И подвалы сохранил, а в каземате должен быть узник.
— У меня такое в голове не укладывается…
— Еще бы… Родной брат убил жену и до сих пор сидит в психушке. А то, что папа — выдающийся псих, это не вопрос. Вот и детки… Один разделывается с близкой женщиной по примеру папули, а другой, незаметно съехав с катушек, держит в подвале узника.
— Но пропавшего человека ищут, и Лев Николаевич рискует…
— А если это какой-то бомж? Без родни, без документов? Человек погибнет в этом каменном мешке, его по-тихому закопают и нового привезут, чтоб хозяин не скучал.
— Какие ужасы ты говоришь, — пробормотала я и потянулась к мобильнику.
— Ты кому звонить-то собралась? — удивилась Женька.
— Не кому, а куда. В милицию, естественно.
— Анфиса, ты спятила, — покачала головой подружка. — Да нас засмеют. Или в психушку отправят.
— Я Ромке позвоню, его не засмеют.
— Он решит, что нам надо больше времени проводить на свежем воздухе. К тому же твой Ромка в Моздоке, а это довольно далеко.
— Что же ты предлагаешь?
— Искать. Если в подвале кто-то есть, мы должны помочь человеку, иначе, как только на горизонте появится милиция, от него поспешат избавиться.
— А если мы сами окажемся в подвале? — поежившись от недавних воспоминаний, спросила я.
— Надо быть оптимистом.
Тут я сообразила, что Женька уже некоторое время что-то вычерчивает палочкой на земле.
— Что это? — проявила я любопытство.
— План дома. Ну-ка, попытайся сообразить, в какой части подвала вы с Русланом путешествовали?
Соображала я никак не меньше получаса, и Женька изо всех сил мне помогала, только толку от этого было мало. Как узнать, по всему подвалу мы прошлись или самого главного мне не показали?
— Обрати внимание на то, что Наташа сказала, — закончив со схемами, вздохнула Женька. — Охраны на месте не было. И в нашем случае они появлялись как черт из табакерки. То, что в кладовой есть ход, мне совершенно ясно. Вот только куда он ведет?
— Будем искать ход в кладовой? — спросила я без энтузиазма.
— Будем. А эту ночь проведем в таинственной комнате.
— Я не пойду, — торопливо заявила я.
— Значит, я пойду одна, — вздохнула Женька, и мне стало ясно, что идти придется. — Не худо бы заручиться мужской поддержкой, — почесав в затылке, продолжила Женька. — Как тебе Олег? По-моему, очень приличный парень.
— Возможно. Только доверять ему нельзя. Вдруг он знает о проделках Льва Николаевича… Постой, ведь к Илларионову милиция приезжала, мы-то думали — из-за нашей машины… — Я почувствовала, что бледнею. — Значит, действительно кого-то ищут?
— Анфиса, давай не будем слишком фантазировать. Наша задача обследовать подвал и приглядеться к Олегу. Подвал придется обследовать вместе, а пригляжусь к нему я одна.
— А как же Олимпиада? — воскликнула я. Женька только глаза вытаращила, явно мало что понимая. — Мы же решили, что она кого-то прячет. И на Наташу она разозлилась, ведь неспроста же.
— Олимпиада кого-то заманила в подвал и там держит? — спросила Женька хмуро.
— Подожди, не путай меня, — махнула я рукой. — Кто-то стонет в подвале, а мы знаем, что рядом с домом бродил тип с бородой. И скрылся он скорее всего в дурацком замке при помощи Олимпиады, и та нервничает, когда речь заходит о подвале.
— Хочешь сказать, старая ведьма помогает своему воспитаннику? Они заманили в дом бородача и…
Не сходится, — в два голоса сказали мы. — Наташа слышала стоны до нашего приезда.
— Хватит гадать, — вздохнула подружка. — Пора действовать. — И решительно поднялась.
Возвращались мы другой дорогой, прошли через деревню, затем по тропинке к лесу, а уж потом вдоль берега озера. Выходило значительно дальше, но в логово Льва Николаевича мы не спешили.
Путь наш лежал через новостройку: кому-то, как видно, лавры нашего хозяина не давали спать, и он решил посоревноваться с ним в размахе. Дом стоял в стороне и пока только-только начал приобретать очертания. То есть строительство находилось в начальной стадии.
На стройке трудились трое рабочих. По крайней мере мы заметили только троих, а когда свернули на тропу, я увидела четвертого. Он замешивал раствор, весело насвистывая. Что-то в его облике показалось мне знакомым. Я замерла, дернув Женьку за руку, и уставилась на парня. Тут он как раз повернулся, и я узнала нашего питерского знакомого, а Женька даже имя вспомнила.
— Юра! — окликнула она. Он удивленно посмотрел на нас, но почти тут же улыбнулся и пошел нам навстречу.
— О, девчонки, смотри, как судьба сводит. Вы как сюда попали?
— Мы в гостях, вон в том доме. — Женька неопределенно махнула рукой, потому что дом Льва Николаевича отсюда при всем желании увидеть было невозможно. — А ты как здесь оказался?
— Так я сюда работать приехал. Платят прилично, и отдохнуть можно, а в Питере у меня сейчас работы нет.
— Ясно. Что ж, приходи в гости, у нас пляж отличный.
— Обязательно, — пообещал он.
Мы помахали ему на прощанье и стали подниматься по тропинке. Обернувшись в очередной раз, я вдруг увидела Наташу, она стояла в нескольких шагах от Юры с литровой банкой молока в руках. Лицо ее имело какое-то странное выражение, то ли испуганное, то ли растерянное. Юра направился к ней, взял банку, и они о чем-то заговорили.
— Кажется, наша девушка влюблена, — прокомментировала все это Женька, а я пожала плечами.
Дальше мы шли молча. Я была полностью погружена в свои мысли, и разговаривать мне совсем не хотелось, зато очень хотелось, чтобы рядом шел мой бравый полковник. Уж он-то бы быстренько вывел всех жуликов на чистую воду. С ним можно и в подземелье привидений ловить. В этом месте я поежилась — перспектива провести ночь в Наташиной комнате вгоняла меня в тоску.