Павел Дмитриев АНИЗОТРОПНОЕ ШОССЕ (Квадратное время. Часть I)
Пройдите по этому коридору, — сказал чиновник бесцветным голосом, — розги направо, ботинок налево.
Следующий…
© братья Стругацкие, 1963 год1. Железнодорожная романтика. Одесса, апрель 1930
Много ли нужно для счастья в двадцать пять лет? Яркое весеннее солнце в спину, перекрывающие рокот толпы крики продавцов фастфуда, под ногами подрагивающий от неспешной локомотивной толчеи асфальт, со всех сторон солидное клацанье буферов, разноголосые, переливчатые гудки и непонятный звон металла… А еще, как настоящий подарок, из репродуктора доносится немилосердно шипящая, но вполне узнаваемая песня «Я милого узнаю по походке», под которую невольно вспоминается надрывно рвущий гармонь Гарик Сукачев.
Впереди носильщик, эдакий здоровенный детина в нелепой форменной фуражке и сером засаленном фартуке поверх старой солдатской шинели. Не просто так — он тащит за спиной на подставке-сиделке наш багаж. Странный атавизм, везде в Европе для этого используют специальные тележки, похожие на двухколесную тачку, однако «жемчужину у моря» научно-технический прогресс все еще обходит стороной. Хотя, скорее просто нет надобности, не часто нынче у пассажиров встречаются пудовые сундуки или необъятные кучи коробок-картонок.
Даже наши, далеко не самые огромные в мире чемоданы, явно смущают окружающих новизной и мягким блеском импортной кожи. Что отнюдь не мелочь, а реальный статус, который легко удерживает на расстоянии докучливых газетчиков, лотошников Главдорбуфета, а также заставляет мелкотравчатых служителей железнодорожных законов брать под козырек вместо очередной проверки документов. Кроме того, чемоданы как магниты притягивают взгляды хорошеньких девушек!
Хотя, зачем такие сомнительные поводы? Надеюсь, им без багажа есть на что посмотреть: мой рост под метр девяносто, не страшные (надеюсь) черты лица. Основу «прикида» составляют темно-серые, в крупную синюю клетку пиджак и широкие брюки с манжетами, к которым прилагается белоснежная рубашка с закругленными по последнему слову моды уголками воротника. Неплохо проработаны и детали: небрежно повязанный галстук, весь в черно-золотых узорах, да новенькие броги, чуть поскрипывающие при каждом шаге, а как вишенка на торте — абсолютно бессмысленная, но обязательная по местным правилам приличия кепка.
Дорого, броско, но ведь не нужно каждому встречному-поперечному объяснять, что чуть более года назад я и сам таскал мешки в порту — как обычный грузчик. А все внешние признаки моего достатка и успеха лишь антураж авантюрного спектакля, который пытается разыграть на просторах молодой советской республики Яков, мой старший, аж тридцатилетний партнер и идейный вдохновитель. Заодно — тщеславный наглец в своей нелегкой «работе» и кичливый франт в одежде. Даже сейчас вместо добротной, но вполне тривиальной классики к серым бриджам он натянул вызывающие гольфы до колена в мелкий черно-белый ромбик, массивные черно-белые же штиблеты, а пиджаку предпочел шерстяной джемпер, разумеется, одной расцветки с гольфами. Хорошо хоть кепка обычная, серая, иначе впору выходить не на перрон одесского вокзала, а прямиком на арену цирка, клоуном.
Стоит ли жаловаться на качество реквизита? За несколько месяцев совместного путешествия я успел полюбить милую привычку моего спутника проводить каждый день как последний, а значит выбирать только лучшие решения, не слишком заботясь при этом о цене. Поэтому ничуть не расстроился, когда для покупки билетов в родном городе он обратился в отдельное окно кассы, приметное, кроме скромной таблички «управление спальных вагонов прямого сообщения», совершенно невероятным для данного места и времени отсутствием очереди.
Приятная и безукоризненно вежливая девушка споро рассмотрела наши справки-разрешения с места работы, занесла в журнал фамилии и, почеркавши несколько минут химическим карандашом на бумажках под копирку, выдала ярко-красные типографские квитанции-плацкарты[1] с пиратским гербом в виде перекрещенных абордажного топора и якоря над аббревиатурой Н. К. П. С. да калькуляцией стоимости, по которой взыскивалось за мягкость, место и белье целых 43 рубля. Этим дело не ограничилось, уже в обычной кассе Яков, ткнув пальцем в скромный плакатик «по плацкарте Н. К. П. С. билеты приобретаются вне очереди», оттер от окошка всех желающих и взял билеты «в мягкий», по 84 рубля за каждый. Итого примерно двухмесячный заработок рабочего, безумные деньги за чуть более чем двухдневный вояж до Москвы.
Результат стараний по повышению комфорта в размещении наших седалищ не заставил себя долго ждать. Последним в составе и, соответственно, первым со стороны вокзала нас ждал более чем примечательный вагон. Не привычный для меня зеленый, как здесь принято называть «жесткий», не желтый второго класса и даже не синий первого… Весь обшитый дорогим деревом, он светился благородной фактурой[2] как будто сам по себе, и этому ни капли не мешал потемневший от времени, местами облупившийся лак, наоборот, он придавал вагону сходство с океанской яхтой, получившей свое и от седых пенных гребней штормов, и от обжигающего солнца тропических штилей. Начищенные бронзовые поручни и оконные наугольники еще более усиливали впечатление, в подобранном сочетании они блистали на солнце с какой-то особой, тяжелозвонной[3] силой.
«Так вот ты какой, международный спальный вагон»! — ударила короткой искрой догадка.
Перед глазами встала бесконечно далекая, но все еще памятная спокойным уютом комнатка в Хельсинки, неяркая лампа под зеленым абажуром, и под ней перечерканный тут и там карандашом томик «Трех столиц» Василия Шульгина, в котором, собственно, я и наткнулся на воспоминания о подобном слипингкаре.[4] Как давно и как недавно это было!
Но предаваться воспоминаниям некогда. Кондуктор, пожилой усатый мужчина в застиранном синем френче, украшенном золотистой, под цвет вагона, и страшно тяжелой на вид номерной бляхой «проводник-истопник» на груди, встречал нас у дверей. Увидев наши билеты, он тут же, несмотря на бравый командирский вид, склонил в угодливом поклоне голову, увенчанную черной фуражкой с синим кантом. В лучах солнца сверкнула уже знакомая мне полупиратская эмблема.
— Сделайте одолжение, господа, проследуйте в шестое купе, рассаживайтесь со всяческим удобством.
Роскошь внутреннего убранства сразила наповал на первом же шаге. Стены из лакированных панелей красного дерева, вставки из красного тисненого плюша, молочные, с инкрустацией и массивной бронзовой окантовкой плафоны, тяжелые, по-банковски надежные шарниры и замки дверей, начавшая вышаркиваться, но еще вполне годная ковровая дорожка, собранные в затейливые рюши гардины на окнах…
Как будто вернулись добрые имперские времена, и нет за окнами суетливой, пошлой, да еще поиздержавшейся до последнего предела весны 1930 года.
— Куда класть изволите? — носильщик за спиной бухнул сапогами, разом стирая наваждение.
— Тебе лучше знать, братец, — со смешком ответил Яков, уступая место в узком проходе. — Да поаккуратнее там, кожу не поцарапай!
— Ведь наверняка в Германии вагон делали, — не смог я удержать давно вертящийся на языке вопрос. — Ей-ей, не под силу царской промышленности такие чудеса сотворить, да еще в количествах, чтоб хватило в Одессу гонять!
Вместо ответа Яков указал рукой на закрепленную над дверями табличку: «Верхне-Волжский завод, город Тверь. 1904 год. Купе № 6».
Между тем носильщик закончил упихивание наших чемоданов и узлов, получил долгожданную полтину серебром и вместе с густым ароматом дегтя утопал к выходу. Мягкий диван с прихотливо изогнутыми ореховыми подлокотниками и высокой спинкой сразу поманил в свои объятья. Хоть и немного неудобно на него садиться из-за нависающей верхней полки в массивной отделке красного дерева, зато если уж забрался, то доступны все удобства — и мягкая спинка, и подлокотник, и удобный столик под широким сдвоенным окном.
Но, стоп, откуда вторая полка в двухместном купе?! Резко перевожу взгляд: дивана напротив нет и в помине, вместо него широкое кресло, а дальше боковая стена выступает внутрь купе, и, черт возьми, там есть еще одна дверь! Неужели… Точно, уборная! Хотя, нет, только раковина умывальника, да вдобавок, судя по виднеющейся в глубине второй двери, одна на пару купе, но все равно здорово! Я с удовольствием повернул массивные бронзовые краны, сполоснул руки под струей воды, вытер кстати висящим на вешалке полотенцем. А жизнь-то налаживается!
В сознании промелькнул слабый червячок сомнений, не перебарщивает ли Яков? Могут ли будущие студенты, которыми мы выступаем согласно его легенде, путешествовать с таким немыслимым комфортом? Но почему бы и нет? Формально НЭП не свернут, богатство, частная торговля и производство разрешены. Пусть советский золотой червонец в мире с 1927 года идет по цене макулатуры.[5] Пусть налоги врагам-эксплуататорам вкручены выше небес, оптовые и товарные биржи закрыты, коммерческий кредит запрещен. Все равно люди не успели отвыкнуть от многовековой привычки к открытому богатству. Так что кроме солидных, отягощенных животами и портфелями совбуров[6] к нашему вагону живо тянутся купцы-кооператоры, они же жулики-коммерсанты. На первый взгляд — непримиримые классовые враги, однако при них совершенно одинаковые барышни, кичливо и глупо разряженные по меркам старушки-Европы.
Никому нет дела до великовозрастных детишек, недобитых на окраине триэсэрии нэпачей, вернее сказать, не умеющих видеть дальше своего носа идиотов, по капризу стукачей и недоработке чекистов сохранивших на черный день в достатке «червяков», «сеятелей» и «николашек», но при этом мечтающих отправить своих отпрысков, любимых племянников или младших братиков «в люди» по высшему разряду. Вместо того чтоб вывести их тропами причерноморских немцев-контрабандистов подальше от социалистического рая. Пока не поздно.
Прав мой куда более опытный спутник, когда говорит:
— И ладно, пускай все вокруг запомнят разодетых гуляк, пуще того, в деталях рассмотрят ботинки и чемоданы — для Москвы у нас есть другие вещи. Много хуже, если кому-то достанет мозгов обратить внимание на лица!
С последним трудно не согласиться по очевидной причине. Внутренних «пачпортов» в Советской республике нет вообще, абсолютно и совершенно. Не успели их ввести большевики, так что в качестве уникального удостоверения личности обычно выступает кучка мятых бумажек с мало читаемыми оттисками печатей, да протертая на сгибах простыня свидетельства о рождении, начинающаяся с незатейливой фразы типа «по указу его императорского величества одесская духовная консисторiя свидетельствуетъ…» Сложно сказать, сохранились ли соответствующие записи в огне гражданской войны, и сколько месяцев, а то и лет может занимать их реальная проверка.
Следствие бардака — неограниченный простор для использования чужой личины, а то и кустарной подчистки-подделки. Если я правильно понял, Яков отдал «хорошим» людям за актуальные в данный момент бумаги жалкий десяток червонцев. Хотя настолько дешево идут только «контрики», «попы», «торгаши» и прочие «интеллигенты», свидетельство о рождении с правильным рабоче-крестьянским происхождением обойдется чуть не в десять раз дороже. Спрос заметно превышает предложение. Наплевать, реально поступать в университет мы, разумеется, не собираемся, зато налицо значительная экономия, да и деньги можно тратить, не выходя из образа.
Однако нарываться в Республике Советов опасно, поэтому Яков подстраховался трудовыми успехами — у нас в полном порядке книжечки «трудовых списков» с перечнем вполне пролетарских должностей, моя последняя звучит глупо, но вполне солидно: электрик-настройщик волочильного цеха одесского государственного жестяно-баночного завода имени М. И. Калинина. Верно от особого уважения фамилия с инициалами вписана безвестным клерком большими, почти печатными буквами.
А еще у Якова в запасе совершенно убойный документ: комсомольский билет. Причем на этом вполне надежном и действующем картонном чуде природы с портретом Ленина на обложке нет не только фотографии владельца, но и печати. Воистину, страна непуганых идиотов. Заверить столь серьезный документ способна простая роспись безвестного секретаря губкома!
Наконец вдали прозвучала резкая трель свистка кондуктора, за ней сочный, на три тона ниже гудок паровоза, и волна перестука буферов обозначила старт состава. Первая пара часов прошла за обустройством и взятой с собой снедью под традиционный железнодорожный чай, поданный в шикарных подстаканниках с царским гербом и аббревиатурой МПС, что, впрочем, не смогло компенсировать его отвратительный вкус.
За окном давно промелькнули окраины Одессы, и теперь тянулись подернутые свежей зеленью поля, деревеньки, кривые заборы и прочие невнятные сараи. Паровоз тащил состав неспешно, километров 30-40 в час, но как-то удивительно ровно, не разгоняясь и не притормаживая. Под тихий, чуть слышный перестук колес Яков расстелил постель и прилег подремать. Я попытался последовать его примеру. Увы, безуспешно.
Снова, уже в который раз вспомнилась история, благодаря которой меня и занесло на «эти галеры».
2. Встречают по одежке. Ленинград, декабрь 2014/1926 — январь 1928
Произошел перевернувший мою жизнь случай весьма далеко от Одессы и большевиков. А именно, в длинные рождественские каникулы 2014 года, я, Алексей Коршунов, студент четвертого курса электротехнического факультета УрФУ, здоров, не женат и прочая, прочая решил приобщиться к великой русской культуре, в смысле, посетить исторические достопримечательности Петербурга. А заодно принять участие в парочке Ingress[7] — ивентов, то есть наконец-то познакомиться в реале со старыми друзьями по игре.
Перелет Кольцово-Пулково прошел без задержек и оставил достаточно сил. Поэтому после заселения в отель, чтобы не скучать, я отправился похакать Ingress-порталы в центре северной столицы. Со стороны, должно быть, забавное зрелище: здоровенный парень с рюкзачком за спиной идет, уставившись в лопату LG G3, по тротуарам, переходам и площадям вне потока и ритма праздничной толпы, сообразуясь только с собственными целями. Иногда суетливо мечется из одной стороны в другую — в попытках «дотянуться» до неудачно расположенного узла или ключа на виртуальной, но при этом привязанной к реальным GPS-координатам карте. Или же, наоборот, замирает в одной точке на несколько минут, быстро манипулируя пальцами по экрану. Последнее означает попадание на «свой» портал, который можно усилить, зарядить или залинковать с соседними, или же на слабый «чужой», который желательно разгромить, и, разумеется, немедленно перекрасить в «свой» цвет.
Короткими перебежками, от портала к порталу, я мотался до позднего вечера; заветный «Level 14» маячил совсем близко. Наконец остался лишь один хак «уника», последнего из двух тысяч, нужных до золотой медальки, причем далеко идти не надо, вот он, почти передо мной, осталось зацепить хитро расположенный синий разлапистый «костер» на виртуальной карте, для чего сдвинуться метров на десять внутрь квартала в реальном пространстве. Толкнул попавшуюся рядом дверь почему-то не запертого кодовым замком парадного, аккуратно прошел на другую сторону дома, в закуток перед дверями черного хода… Есть контакт!
Палец опустился на активизировавшуюся кнопку, экран залила долгожданная заставка-поздравление. В этот же момент появилось какое-то странное чувство, как будто я разделился на уйму копий самого себя, буквально, в одном и том же месте нас стало как минимум сотня, а может и тысяча. Полностью постичь всю глубину процесса я не сумел, и, судя по всему, вырубился на несколько мгновений. Упасть, впрочем, не успел. Потряхивая головой от удивления — никогда ранее нервы не пытались сыграть подобную мерзкую шутку — поплелся обратно, попутно пытаясь оценить количество плюшек, свалившихся на меня с новым уровнем. Однако окно интерфейса подернулось рябью помех в стиле старого телевизора — показывая тем самым потерю сигнала спутниковой навигации.
— Странно, но не удивительно, — пробормотал я вслух. — Не иначе тут стены по метру.
Увы, за пределами дома ситуация не выправилась. Хуже того, я обнаружил, что отсутствует не только навигация, нет связи вообще! Перезагрузка мобилы не помогла, как и замена батарейки с передергиванием сим-карты. В отчаянии оторвав глаза от телефона, обвел взглядом улицу… И чуть не сел в сугроб.
WTF!!! Что происходит? Где тут скрытая камера?!
Машин не было. Совсем! Как и фонарей освещения. Прохожие тоже отсутствовали… Не считая парочки весьма подозрительных субъектов, как-то очень неоднозначно посматривающих на меня с противоположного тротуара. Рассуждать некогда, сунув многострадальный смарт в карман, я быстрым и уверенным шагом направился в сторону гипотетического центра.
Отмахав несколько кварталов, я очутился в заметно более оживленном месте. По густо заваленным конским навозом улицам то и дело проезжали повозки на конной тяге и автомобили антикварного вида. Попадались и непривычно одетые пешеходы. Я — в прошлом, с этим уже невозможно спорить. Вопрос: в каком именно.
К моей удаче, на углу примостилась явно неуместная в век сотовой связи труба газетной тумбы. На главной, самой удобной для чтения позиции… Как можно ожидать другого?! «Правда», от 25 декабря 1926 года. Под неверным светом луны я разглядел на первой странице заголовок: «Реакционные законопроекты английского правительства», над ним убогую карикатуру, на которой несколько гипертрофированных буржуев протягивали непонятную бумагу с печатями истощенному мужчине, наверно, рабочему.
— Хорошо хоть не к мамонтам! — констатировал я, с трудом сдерживая дрожь.
И ведь не поймешь толком: морозно на самом деле, да так, что не помогает благоразумно поддетый перед прогулкой фирменный комплект термобелья, или до позвоночника добрались холодные щупальца ужаса.
В полной прострации я добрался до «того самого» дома, что сыграл роль машины времени, узнал точный адрес: Английский проспект, 20. Прошел от парадного до черного хода раз пятьдесят, включая и выключая Ingress во всех возможных и невозможных местах. Ни малейшего успеха. Поневоле пришлось признать собственный распыл по разным мирам процессом необратимым и анизотропным, но надеяться, что в далеком 2014 году мой двойник в теплом и уютном ресторанчике и компании новых-старых друзей хвастается новым уровнем и медальками виртуальных достижений…