Когда мы покончили с едой, встал распорядитель и произнес несколько тостов. Покойного Мэйло Рилби, чью бесценную коллекцию пожертвовал его брат, представляла молодая, привлекательная племянница. Она встала, и мы торжественно выпили вместе с ней. Мы подняли бокалы также за представителя университетского музея и за председателя Съезда антикваров, который уходил в отставку после семи лет пребывания в должности.
После обсуждения формальных вопросов слово наконец дали почетному гостю – Оливеру Болтону, главе компании «Братья Болтон», человеку необычайно знаменитому. Название компании звучало странно, поскольку никаких братьев не было. Не было даже сестры. Болтон основал компанию двадцать лет назад и поэтому никак не мог унаследовать ее. Часто ссылались на его собственные слова: мол, он всегда жалел, что у него нет ни братьев, ни сестер, и название корпорации отражает это ощущение одиночества. Признаюсь, мне трудно было понять, что он имеет в виду.
Высокий, с седеющими волосами, он выглядел весьма представительно – тот, кому машинально уступают дорогу, и одновременно тот, кто вызывает у людей симпатию. Он мог бы стать успешным политиком.
– Спасибо, Бен, спасибо, – сказал он, когда распорядитель закончил пятиминутную хвалебную речь. Похоже, в заслугу Олли Болтону ставились многочисленные находки артефактов Пропавших столетий, труды, после которых историки изменили взгляд на Тревожные времена, и множество прочих достижений.
Он упомянул свои самые выдающиеся свершения и остановился на заслугах своих помощников, которых представил собравшимся. Затем он начал рассказывать о себе: о пережитом на Араконе, когда рабочие ушли, забрав с собой лестницы, а он остался на всю ночь в гробнице; о том, как он провел ночь в тюрьме на Бакудае, будучи обвинен в разграблении могил.
– Формально они были правы. Но если бы все вышло по желанию властей, эта хрустальная чаша, которая отправляется в музей, до сих пор была бы погребена в пустыне.
Снова раздались аплодисменты.
В голосе Болтона звучала то злость, то страсть, то поэзия.
– Наша история насчитывает пятнадцать тысячелетий. Большая часть свидетельств прошлого пребывает в среде, где сохраняется все. Следы первого человека, ступившего на поверхность земной Луны, до сих пор там, – сказал он. – Я знаю, что все мы питаем одинаковую страсть к прошлому, к реликвиям, дошедшим из глубины веков и ждущим нас в темных углах, куда никто больше не заглядывает. Для меня большая честь – быть сегодня с вами.
– Как получилось, – шепнула я Алексу, – что ты не стал таким, как он?
– Хочешь перейти к Болтону? Могу устроить.
– Сколько он платит?
– Какая разница? Он ведь куда великолепнее твоего нынешнего босса.
Он делал вид, что шутит, но я почувствовала, что задела в нем некую струну.
– Нет, – ответила я. – Меня и здесь все устраивает.
Алекс смотрел куда-то в сторону. Лишь через несколько секунд он снова повернулся ко мне.
– Извини, – сказал он.
Болтон продолжал играть на публику.
– Рад, что могу обратиться сегодня к андикварским торговцам антиквариатом. Как я понимаю, здесь есть гости со всей планеты, а двое прибыли из других миров. – Минуту он представлял гостей с Волчков, а затем с Земли. – Планета-мать. (Аплодисменты.) Место, где все началось. (Снова аплодисменты.)
Я ожидала, что Болтон станет рассказывать только о себе, но он был слишком умен для этого. Он поступил иначе – подчеркнул, что «все мы делаем одну работу» и что она «принесет пользу для всех».
– Пятнадцать тысяч лет, – сказал он, – это долгий срок. За это время случалось многое – войны и восстания, темные века и социальные коллапсы. Люди склонны забывать обо всем, но мы должны помнить. Помнить, например, о филиппинских женщинах: во время одной из забытых войн они бросили вызов вражеским солдатам, чтобы доставить еду и воду своим мужчинам и их союзникам во время Марша Смерти. О, вижу, кое-кто знает про Марш Смерти. Но что мы знали бы о нем без трудов Мариам Клеффнер, которая сидит вон там, сзади? – Он помахал рукой. – Привет, Мариам.
Затем он воздал должное еще нескольким участникам съезда.
– Работа историков крайне тяжела, – заявил он, – а то, что они делают, бесценно. Среди них есть такие люди, как сидящий в первом ряду Лазарус Кольт. Лазарус – декан археологического факультета здешнего университета. Без Лазаруса и его команды мы до сих пор бы не знали, кто такие минданцы с Хаджа Луана, миф это или реальность. Золотой век минданской цивилизации продолжался тысячу лет, но внезапно она пришла в упадок, и о ней почти забыли. Почти, – он помолчал и улыбнулся присутствующим, которые не сводили с него глаз. – И вот вам пример того, что могут совершить искатели древностей и торговцы антиквариатом. Я разговаривал сегодня с Лазарусом. Он приберег для вас свою историю. Они никогда не нашли бы минданцев и даже не отправились бы на их поиски, если бы Говард Чендис не обнаружил в недрах холма сосуд для вина. Говард, конечно, тоже один из нас. – Он посмотрел налево. – Встань, Говард, покажись всем.
Говард встал. По залу прокатились аплодисменты.
Болтон выступал минут двадцать и завершил свою речь цветистой фразой. Смысл сводился к тому, что одна из приятных сторон его профессии – возможность познакомиться со многими хорошими людьми.
– Спасибо вам большое.
Он поклонился, собираясь шагнуть с трибуны, но тут встал один из участников банкета – худой черноволосый коротышка с задиристым выражением на лице. Послышался чей-то шепот, а женщина, сидевшая через столик от нас, пробормотала: «Ой-ой…» Аплодисменты смолкли. Болтон и коротышка не отрываясь смотрели друг на друга.
Кто-то попытался усадить человечка на место, но тот оттолкнул протянутую к нему руку. Болтон любезно улыбнулся.
– У вас есть вопросы, профессор Кольчевский? – спросил он.
Казимир Кольчевский. Почти легендарный археолог, которого в свое время преследовал робот-охранник.
– Да, есть, – ответил он.
Алекс потянулся к бокалу.
– Это обещает быть интересным.
– Почему? В чем вообще дело?
– Он не одобряет представителей нашей профессии. По крайней мере, тех, кто выкапывает товар из-под земли.
– Вы приписываете себе слишком много заслуг, – сказал Кольчевский. Он явно не был прирожденным оратором, как Болтон, – голосу его не хватало силы. Но он заменял силу страстностью. Повернувшись, Кольчевский окинул взглядом публику, и глаза его на морщинистом обветренном лице гневно вспыхнули. – Я думал, меня уже ничто не может удивить, но сейчас вижу, как вы оказываете почести этому вору, этому вандалу! Он выступает перед вами, выдавая себя за честного человека! За человека, который совершил нечто значительное! Вы аплодируете ему, потому что он говорит вам то, что вы хотели бы слышать о себе. – Он снова повернулся к Болтону. – Я скажу, что вы совершили.
Я заметила какое-то движение у дверей. Охранники, лавируя между столиков, приближались к Кольчевскому.
– Вы разрушили бесчисленные памятники старины по всей Конфедерации и за ее пределами. Если не сами, то через посредников. Вы поддерживали… – Кто-то схватил его и начал оттаскивать от стола. – Отпустите меня!
Сзади к нему подошли трое или четверо человек, которых возглавляла высокая женщина в форме охраны. Она что-то сказала Кольчевскому.
– Нет, – ответил он, – так не пойдет. Что, не нравится правда? – Он продолжал сопротивляться. Прибыло подкрепление. Один из тех, кто сидел вместе с ним за столом, вступил в драку с охранником. Кто-то упал. Кольчевского к тому времени уже обезвредили, прижав его руки к бокам. – Я ухожу по собственной воле, – рявкнул он. – Но это логово воров, настоящее логово.
Кольчевского потащили к выходу, он пробовал упираться. Честно говоря, он мне даже понравился.
Наконец его выволокли за дверь, но еще несколько минут в зале слышались возбужденные голоса. Болтон все это время оставался на трибуне. Когда суматоха наконец улеглась, он поправил пиджак и улыбнулся публике:
– Все это лишь часть шоу, господа. Посмотрим, что будет дальше.
Этот случай несколько подпортил настроение публике. Мы побродили среди гостей, а когда официальные мероприятия закончились, побывали на нескольких приемах. Алекс не сомневался, что клиент госпожи Голдкресс где-то здесь.
– Он не мог устоять.
– Но как ты собираешься его найти? – спросила я.
– Он нас знает, Чейз. Я надеялся, что он выдаст себя. Проявит к нам чуть больше интереса, чем обычные участники. Или будет слишком внимательно наблюдать за нами, пока мы разговариваем с его агентом.
– Ты кого-нибудь заметил?
– Многие не сводили с нас глаз, – сказал он. – В основном с тебя.
Эти слова относились к лучшему из моих вечерних платьев – вишнево-красному. Возможно, оно было чуть более открытым, чем я обычно себе позволяла.
Если кто-то и явился на съезд, он держался от нас поодаль. Вечер закончился, и мы вернулись в отель с пустыми руками.
– Ты кого-нибудь заметил?
– Многие не сводили с нас глаз, – сказал он. – В основном с тебя.
Эти слова относились к лучшему из моих вечерних платьев – вишнево-красному. Возможно, оно было чуть более открытым, чем я обычно себе позволяла.
Если кто-то и явился на съезд, он держался от нас поодаль. Вечер закончился, и мы вернулись в отель с пустыми руками.
На следующее утро я проснулась поздно. Когда я вошла в офис в десятом часу, Джейкоб показал мне список звонивших с начала дня. Одно из имен было мне незнакомо.
– Женщина из местных, – сказал искин. – Хочет заказать оценку.
Когда речь идет об антиквариате, серьезные коллекционеры предпочитают решать вопросы лично – особенно если артефакт, по их мнению, может стоить дорого. Для такого товара Алекс не делает удаленную оценку. Но большинство вещей, которые нам показывают, почти ничего не стоят, и чтобы это понять, необязательно разглядывать их с близкого расстояния.
Многие приходят прямо с улицы, в основном те, кто купил что-то на распродаже или получил в наследство. Они интересуются, не стоит ли вещь больше, чем им сказали, и, решив, что терять нечего, звонят нам. Я оцениваю товар с первого взгляда, хотя, разумеется, выбираю при этом выражения. Я вовсе не специалист по антиквариату, но хлам узнаю сразу же. А когда я в чем-то не уверена, за дело берется Алекс.
Девяносто девять из ста (по осторожной оценке) клиентов с улицы получают отказ. Поэтому, когда я перезвонила через пару часов и в офисе появилось изображение клиентки, я сперва решила, что мельком взгляну на вещь и пошлю ее обладательницу подальше.
Это была миниатюрная блондинка, нервная, неважно одетая. Она постоянно отводила взгляд. Золотистые брюки предназначались для бедер поуже, чем эти. Складчатая белая блузка с открытым воротом позволила бы увидеть немалую часть груди – при ее наличии. На шею женщина повязала ослепительно-красный платок. Улыбка ее выглядела одновременно решительной и застенчивой. Она сидела на потертой спрингфилдской кушетке, из тех, что получаешь бесплатно при покупке пары кресел.
Приветствие оказалось коротким, но довольно вежливым.
– Меня зовут Эми Колмер. У меня есть одна вещица, и я хотела бы показать ее вам. Может, она чего-нибудь да стоит?
Она скрылась из поля зрения, затем вернулась с чашкой и поднесла ее к свету. Чашка была декоративная, из тех, что можно купить в магазине сувениров, – серая, с выгравированным на боку бело-зеленым орлом. Орел был изображен в слегка старомодном стиле: он летел, расправив крылья и хищно раскрыв клюв. Такое, вероятно, пользовалось спросом в прошлом веке. Под орлом был развернут небольшой флажок с надписью. Буквы были слишком маленькими, чтобы их разобрать, но я поняла, что это не стандартный алфавит.
Женщина повернула чашку другой стороной. Я увидела окруженный кольцами шар. Сверху и снизу были надписи, сделанные тем же алфавитом.
– Что скажете? – спросила она.
– Что это за язык, Эми? Не знаете?
– Понятия не имею.
– Вам известно, что это за предмет?
Она озадаченно посмотрела на меня:
– Чашка.
– Я о другом. Что это за чашка? Откуда она взялась?
– Подарок приятеля.
– Приятеля?
– Бывшего приятеля. – Глаза ее сузились. Я поняла, что их отношения завершились не лучшим образом и женщина пытается обратить в деньги то, что от них осталось. – Однажды он увидел, как я любуюсь этой чашкой, и сказал, что я могу взять ее себе.
– Весьма любезно с его стороны, – заметила я.
– Мне понравился орел. – Она перевела взгляд на чашку и долго не отрывала его. – Он подарил мне ее в тот вечер, когда мы расстались. Думаю, он хотел мне выдать утешительный приз.
– Возможно.
– Чашка стоит больше его самого. – Она улыбнулась, и я поняла, что она не очень расстроится, если ее приятель свалится с моста.
– А где он ее взял?
– Эта чашка всегда была у него.
Я поняла, что вряд ли добьюсь еще чего-нибудь. Меня так и подмывало сказать то, что я думала: «Чашке грош цена». Но этический кодекс «Рэйнбоу» требовал от меня выяснить, о чем идет речь. Я обратилась к нашему искину:
– Джейкоб, что это за язык?
– Ищу, – ответил он.
В чашке не было ничего выдающегося, ничего такого, что выделяло бы ее из множества других, кроме странных символов. Но за годы работы в «Рэйнбоу» мне доводилось видеть множество разнообразных надписей, и, поверьте мне, они далеко не всегда что-то значили.
Джейкоб издал кашляющий звук: значит, его что-то удивило. Если бы не сеанс связи с Эми Колмер, он наверняка появился бы собственной персоной.
– Английский, – сказал он. – Среднеамериканский.
– В самом деле?
– Конечно.
– Четвертое тысячелетие, – предположила я.
– Третье. В четвертом уже никто не разговаривал на английском.
Эми оживилась. Она явно не рассчитывала на хорошие новости, и услышанного было достаточно, чтобы зародить в ней надежду. Она посмотрела на чашку, потом на меня, потом снова на чашку:
– Этой штуке девять тысяч лет?
– Вряд ли. Надпись сделана на древнем языке, но это не значит…
– Трудно поверить. Она так хорошо сохранилась…
– Эми, почему бы вам не принести чашку сюда, чтобы мы как следует ее рассмотрели?
Вообще-то, Джейкоб может сообщать нам о любых физических характеристиках предметов в удаленном режиме. Но Алекс настаивает, что сгенерированная компьютером репродукция не то же самое, что настоящий предмет, который вы держите в руках. Ему нравится видеть в этом нечто сверхъестественное. Правда, если спросить его напрямую, он скажет, что все это чушь – просто реальный объект обладает качествами, которые компьютер не в состоянии измерить. Но не вздумайте просить его об уточнении.
Я договорилась встретиться с Эми Колмер во второй половине дня, но она пришла раньше. Алекс спустился и лично проводил ее в офис, сгорая от любопытства.
Меня не очень интересовала эта женщина. Разговаривая с ней по связи, я понимала, что она ожидает с моей стороны обмана. Появившись в офисе, она избрала другую тактику, притворившись беспомощной, но весьма сексуальной самкой. Полагаю, присутствие Алекса сыграло здесь свою роль. Эми трепетала, жеманничала и, казалось, говорила, потупив взор: «Ах я несчастная, жизнь так тяжела, но вдруг мне повезет? Я буду вам благодарна за любую помощь». Возможно, она думала, что добьется от «Рэйнбоу» снижения платы за посредничество в сделке? Но она не знала Алекса.
Чашка, завернутая в мягкую ткань, помещалась в пластиковом пакете. Когда мы все уселись в офисе, Эми раскрыла пакет, развернула чашку и поставила ее перед Алексом.
Внимательно рассмотрев предмет, он закусил губу, скорчил гримасу и поместил чашку на считыватель Джейкоба.
– Что скажешь, Джейкоб? – спросил он.
Лампочка в верхней части считывателя замигала желтым светом, потом красным. То вспыхивая ярче, то угасая, она выдала почти весь спектр цветов. Процесс занял около двух минут.
– Предмет сделан из акрилонитрилово-бутадиеново-стиреновых смол. Окраска в основном…
– Джейкоб, – прервал искина Алекс, – сколько ему лет?
– Могу сказать, что предмет изготовлен в третьем тысячелетии, приблизительно в две тысячи шестисотом году нашей эры. Диапазон ошибки – двести лет в обе стороны.
– Что означает надпись?
– На флаге написано «Близится новый мир». Строки на задней стороне чашки, видимо, некое обозначение. РМФ171. В значении второго слова я не вполне уверен.
– Значит, эта чашка из какого-то офиса?
– Вероятно, это сокращение. «Регистр межзвездного флота».
– Она с корабля? – спросила я.
– Да. Полагаю, сомнений нет.
Эми потянула меня за рукав:
– Сколько она стоит?
Алекс посоветовал ей набраться терпения.
– Джейкоб, второе слово, видимо, название корабля.
– Думаю, вы правы, сэр. Оно переводится как «Поисковик». Или «Исследователь». Что-то в этом роде.
Лампочки погасли. Алекс осторожно взял чашку, поставил на стол и посмотрел на нее сквозь увеличительное стекло.
– Состояние довольно неплохое, – заметил он.
Эми с трудом сдерживалась.
– Слава богу. Хоть раз в жизни мне должно было повезти. – Алекс улыбнулся: она уже прикидывала, что сможет купить на вырученные деньги. – Разве эта чашка настолько древняя? Мои новые шторы и те уже разваливаются.
– Это керамика, – объяснил Алекс. – Керамика может храниться много столетий.
Достав мягкую тряпочку, он стал осторожно протирать чашку.
Эми снова спросила, сколько мы ей заплатим.
Алекс скорчил свою обычную гримасу, означавшую, что ему не хочется прямо отвечать на заданный вопрос.
– Как правило, Эми, мы ничего не покупаем, – ответил он. – Мы исследуем сперва товар, затем рынок. Но, полагаю, если вы немного потерпите, цена будет вполне приличной.
– Пара сотен?
Алекс отечески улыбнулся.
– Меня бы это не удивило, – сказал он.