– Так вот в чём дело! – удивилась девочка.
– Да, – Лёшиков скромно шаркнул ножкой. – Хочешь, мы вместе попробуем сотворить какую-нибудь магическую шалость?
– Конечно! – от радости девочка даже в ладоши захлопала, но потом, немного подумав, спросила: – Только как я смогу понять, что эта шалость совершилась?
– А мы придумаем что-нибудь такое, что можно услышать… Кстати, у меня есть идея! – и Лёшик зашептал Стасеньке на ушко: – Давай попробуем сделать так, чтобы Карлуша запела петухом.
– Давай, давай, – не сдержав радости, восторженно закричала Стасенька.
– Что такое, кар-кар? – удивилась ворона, услышав смех. – Отчего вы веселитесь?
– Всё в порядке, Карлуша. Мы просто так, – отмахнулся Лёшик и начал читать свои заклинания. Ему было приятно, что он смог развеселить девочку.
Лёшиков произнёс магические слова, замахал руками и, слегка повернувшись в сторону Карлуши, добавил так, чтобы его слышала только Стася:
– Ты, Карлуша, должна всякий раз, как только захочешь произнести свое «кар», прокричать: «Ку-ка-ре-ку»!
В ожидании чуда девочка замерла. Наступила тишина, и ворона снова почувствовала что-то неладное. Переводя взгляд с одного заговорщика на другого, она сверкала своими глазами-бусинками, крутила головой и молчала. Наконец её терпение лопнуло.
– Что такое? Почему вы не смеётесь? – ворона хотела прокаркать и открыла было клюв, но у неё неожиданно вырвалось: – Ку-ка-ре-ку!
От удивления, страха и неожиданности Карлуша вытаращила глаза и чуть не свалилась с подоконника. Обретя равновесие, она так и осталась сидеть с открытым клювом и широко распахнутыми глазами. А Лёшиков, не давая ей опомниться, как ни в чём не бывало попросил:
– Карлуша, спой нам какую-нибудь песенку, пожалуйста.
Птица мгновенно забыла о своём неудачном «кар» и очень обрадовалась, что ей наконец-то уделили внимание. Немного поразмыслив, она решила спеть песенку про себя, любимую. Куплет начинался со слов: «Нет кар-кар-Карлуши краше, нет, кар-кар её милей! Лапки длиньше, чем у цапли, клюв у ястреба слабей…» Набрав в грудь воздуха, ворона гордо вскинула голову, открыла рот и… запела:
– Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку…
От стыда бедная птица прикрыла клюв крылом и уставилась на своё отражение в оконном стекле.
«Может быть, я превратилась в петуха?» – мелькнуло у неё в голове. Однако отражение в стекле было привычным…
Услышав необычные звуки в комнате, проснулся и Мурзик. Он встал, потянулся и, ничего не понимая, уставился на ворону. Теперь, когда бедняжка пыталась сказать «кар», у неё неизменно получалось «ку-ка-ре-ку». Карлуша выглядела ужасно испуганной, с недоумением смотрела то на Лёшика, то на Стасеньку, улыбающуюся в своём кресле, и повторяла:
– Ку-ка-ре-ку, что же это со мной, ку-ка-ре-ку? Я ведь никогда не обижала петухов и кур, никогда не кусала их и не царапала, как некоторые… Зерно у них, правда, таскала, но ведь не очень много, и им оставалось достаточно, чтобы пообедать. Но больше я и этого делать никогда не буду, только помогите мне, ку-ка-ре-ку! Помогите! Не хочу разговаривать, как петухи, не хочу!
Стасенька смеялась громко, как никогда, хлопала в ладоши и повторяла:
– Надо же, получилось! Как это здорово, как здорово! Вот так чудеса!
– Ничего не понимаю, – требовательно промяукал Мурзик, которому было совсем не до веселья. – Лёшиков, объясни, что случилось, пока я спал? Карлуша не может кукарекать петухом, не должна!
– Как это не может? А что она делает, по-твоему? – сквозь смех спросил человечек.
На шум и хохот в библиотеку прибежала Банечка. Увидев кукарекающую ворону, она так и присела на задние лапки.
– Пи-пи-пи, это просто невероятно! Это сумасшедший дом какой-то, в котором коты едят морковку, а вороны кукарекают, – пропищала мышка. – Просто не верится глазам и ушам. Лёшиков, что здесь происходит?
– Подождите, подождите-ка, – окончательно проснулся Мурзик, – кажется, сквозь сон я слышал какие-то странные слова. Что-то типа «кумкалес, эмендзикум, магбери, пантерум, кукарекитус…». А потом ты, Лёшик, велел: «Ты должна кричать «ку-ка-ре-ку»…
– Кукареку! – всё ещё пыталась справиться с собой Карлуша. – Ку-ка-ре-ку!
– Хи-хи-хи! Пи-пи-пи! – засмеялась Банечка.
– Так вот, значит, кому я обязан своей неожиданной любовью к морковке! Вот кто тут с нами шутки шутит… – обиделся кот.
Лёшик хотел сказать что-то в своё оправдание, но Стасенька вдруг перестала смеяться и произнесла:
– Хоть мне и было смешно, но всё-таки жаль бедную Карлушу. Давай вернём ей способность каркать.
– Вот-вот, Лёшиков, – подхватил Мурзик, – говоришь, что мы все друзья, а сам делаешь с нами такое, что и во сне не приснится!..
Честно говоря, Лёшиков уже и сам подумал, что натворил что-то неладное, и, пока не поздно, надо бы всё исправить. Надо вернуть как было. Пусть Мурзик ест мясо и рыбу, а ворона каркает!
– Друзья, простите меня, – проговорил маленький человечек. – Я и вправду виноват перед вами. Должен признаться, что учусь волшебству, и вот для проверки своих способностей я и затеял все эти шутки. Только я не думал тогда, что могу вас этим обидеть. А с тобой, Мурзик, всё и вовсе вышло случайно; я и не представлял, что заклинание из волшебной книги сработает.
– Но ведь оно сработало, – вздохнул кот. – И теперь все надо мной смеются… Я требую: верни обратно все мои природные способности! И не только мне, но и Карлуше, мяяяууу – грозно мяукнул он на Лёшика, чего обычно не позволял себе.
А Карлуша между тем пребывала в состоянии транса. В голове её вертелись обрывки собственных песен, хотелось выкрикнуть что-то ну очень забавное, и в то же время мысль, что она вместо всего этого противно кукарекнет, не давала раскрыть клюв. Периодически шёпотом, чтоб никто не слышал, она пыталась что-то сказать, но всё равно слышала: «Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку». Бедная Карлуша так расстроилась, что не прислушивалась к разговору друзей и не заметила, как Лёшик, привстав на цыпочки, проговорил странные слова: «Кумкалес, эмендзикум, магбери, пантерум, кукарекитус…»
А тем временем наш герой уже приступил к магическим действиям по возвращению природных способностей Мурзику и Карлуше. Он долго что-то шептал, крутил руками в разные стороны, водил головой туда и сюда и, наконец, устало присел на подлокотник кресла, ожидая результатов. В библиотеке воцарилась тишина.
– Надо, чтобы Карлуша что-нибудь сказала, – пропищала Банечка.
– Лёшик, попроси её о чём-нибудь! – подсказала Стасенька.
– Да, Карлуша, а что ты там говорила о своих перьях? Правда, что они с каждым днём становятся всё краше? – спросил птицу человечек.
Карлуша тут же забыла о своём несчастье и, гордо расправив крылья, прокричала:
– Разве ты не знал, что я среди птиц гожусь в королевы красоты? Жаль только, что у нас не устраивается этот конкурс, как среди котов, кар!
Услышав, что у неё получилось прокаркать, ворона едва не сошла с ума от счастья. Остальные тоже были довольны и громко похлопали Карлуше и Лёшику. Впрочем, Карлуша восприняла все аплодисменты на свой счёт и, довольная вниманием публики, принялась распевать свои любимые песни:
– Солнце встало, солнце село, кар-кар-кар. Я сегодня зёрна съела, кар-кар-кар.
– Ей-то хорошо, – проворчал Мурзик, которому пение Карлуши было явно не по душе, – в её случае сразу понятно, что она исцелилась. А вот я пока ещё ничего не чувствую.
– Не волнуйся, раз Карлуша каркает, как раньше, значит, и тебе скоро захочется рыбки, – утешил кота гордый своими чудесами Лёшик. И торжественно обратился к зверям: – Друзья, у меня всё получилось! Теперь я настоящий волшебник!
– А давай мы соседского кота сделаем облезлым, а то уж больно он пушистый и красивый, зазнаётся всё время и меня рыжим лентяем обзывает, – попросил вошедший в азарт Мурзик. – Сможешь?
– Смогу, теперь уже точно знаю, что смогу, – ответил Лёшиков. – Только вот вряд ли этот поступок будет лучше, чем тот, что я сотворил с тобой. Как ты думаешь, Мурзинька?
Кот задумчиво покрутил головой и, похоже, согласился с маленьким человечком.
– А давай тогда наволшебничаем целую гору сыра, и чтоб она сама пришла ко мне, – предложила Банечка.
– Думаешь, ты без неё умрёшь с голоду? Вон Стасенька даст тебе чего-нибудь, правда, Стасенька? Дашь сыра для Банечки?
– И для меня, – прокаркала Карлуша.
– И для вороны, – согласился Лёшик, – я обещал у тебя попросить.
– Конечно, дам, – пообещала девочка, которая почему-то стала грустной.
– Лёшиков, сделай меня первой красавицей во всём мире! Пусть крылья у меня будут блестящие, словно снег, глаза изумрудные и на клюве бантик, – попросила ворона.
– Вот бантик, пожалуйста, потуже, чтобы она петь не могла, – добавил Мурзик.
Ворона посмотрела на кота испепеляющим взглядом и гордо отвернулась.
Лёшик ждал, что скажет Стасенька – у кого, у кого, а у неё было гораздо больше причин попросить его волшебства. Но девочка молчала. И тогда он не выдержал и спросил сам:
Ворона посмотрела на кота испепеляющим взглядом и гордо отвернулась.
Лёшик ждал, что скажет Стасенька – у кого, у кого, а у неё было гораздо больше причин попросить его волшебства. Но девочка молчала. И тогда он не выдержал и спросил сам:
– А ты? Ты ведь тоже можешь попросить всё, что тебе хочется. Хочешь вкусную конфету? Или огромного плюшевого мишку? Или целый тазик варенья? – Он так воодушевился, что готов был горы свернуть, лишь бы девочка улыбнулась и снова захлопала в ладоши.
– Нет, пожалуй, мне ничего не надо, – задумчиво ответила она. – Я не очень люблю волшебство. Знаешь, Лёшиков, я вспомнила сейчас одну колдунью, у неё такой хриплый голос и злое, сердитое лицо… Я её очень боюсь, – добавила Стасенька, и друзьям показалось, что в её незрячих глазах заблестели слёзы.
– Но почему ты решила, что эта женщина – колдунья? – спросил Лёшиков.
– А у неё получались все злые вещи, которые она задумывала. Она делала собак сердитыми, людей – грустными, а дом – холодным и тёмным. И ещё она хотела, чтоб все вокруг подчинялись только ей. Это моя родственница, мачеха моего папы.
– Но почему я её никогда не видел у нас в доме? – удивился маленький волшебник.
– Просто сюда она ещё не приезжала. А прежде мы жили в другом доме, вместе с ней, и тогда я старалась как можно реже выходить из своей комнаты. От папиной мачехи исходил такой холод, что летом хотелось надеть шубу…
– Расскажи мне об этой колдунье, – попросил Лёшик.
– Она живёт далеко отсюда, в нашем старом доме, на окраине города. Раньше это был красивый светлый особняк, рядом с которым раскинулся цветущий сад. Так мне рассказывал папа, ведь он вырос в этом доме. А потом мой дедушка женился на одной женщине, и, как только она поселилась в его доме, всё там словно померкло. Ты даже не представляешь, Лёшиков, как там мрачно и неуютно, даже играть не хочется. Когда мы жили в особняке, мои глаза ещё видели, и я помню тот дом. А потом я заболела, стала плохо видеть и внезапно ослепла. После этого мама с папой меня больше не берут с собой, когда едут куда-нибудь в гости. Но и сами они нечасто посещают бабушку Жиролу – так зовут папину мачеху, – а когда всё же заезжают к ней, то потом ещё долго бывают какие-то хмурые. Бабушка Нина говорит, что эта Жирола – точно колдунья, и моя слепота – её рук дело.
Стасенька замолчала. Всем вдруг стало грустно. Ворона притихла, Банечка от испуга забилась в угол комнаты, Мурзик насторожился. А Лёшиков задумался. Ему давно казалась странной Стасина слепота, а тот факт, что девочка, родившаяся с прекрасным зрением, вдруг ни с того ни с сего ослепла, казался ещё более подозрительным. После её рассказа он сердцем почувствовал, что здесь действительно кроется какая-то тайна. И поклялся себе во что бы то ни стало её разгадать и попытаться помочь Стасеньке. «Ах, как жаль, что я не сильный волшебник, а только ещё учусь, – подумал маленький человечек. – Но погодите: придёт день, и я сумею выполнить свою клятву».
Глава шестая, про маленькую, лохматую и ужасно голодную находку
«Карнамигус, музицирум, парэлиус», – бормотал Лёшик, изучая магическую книгу. За последние дни он всё свободное время проводил в библиотеке, читая главы одну за другой. Иногда в комнату забегал Мурзик, но кот, объевшийся куриной печёнки, тут же засыпал. Банечка, которую Стася щедро одарила сыром и сухарями, занималась тем, что складывала провизию в норке, а Карлуша, сидя на дереве, сочиняла стихи и песни. По ночам она облетала все окрестные дома, чтобы познакомить соседей с обновлённым репертуаром:
– Спите, люди! Спите, звери! Сладких снов вам посмотреть! Я сегодня прилетела, чтобы песню вам пропеть! Кар! Кар! Кар!
Лёшиков же, изучая магическую книгу, обнаружил: для того чтобы стать настоящим волшебником, надо изучить энциклопедию суеверий, тома предсказаний, которые были когда-то сделаны великими магами, словарь волшебных терминов и ещё целую кучу всяких других книг. А главными условиями успеха любого заклинания являются искренность желания, вера в то, что оно сбудется, а также сосредоточенность и сильная воля.
– Ну что ж, думаю, всё необходимое у меня есть, – рассуждал человечек. – Я уже испробовал свои силы на Мурзике и Карлуше, но неплохо бы ещё поупражняться и убедиться, что я всё делаю правильно. Но на ком?
И тут, словно по волшебству, ему представилась такая возможность.
Как-то раз в один из солнечных и жарких деньков все собрались в библиотеке. Стасенька играла на пианино, Банечка, облокотившись о ножку стула, слушала мелодичные звуки пьесы, Лёшик листал книгу, а Мурзик, мурлыкая, подпевал. Одна только Карлуша не присутствовала – она с ночи так напелась, что охрипла и к тому же очень устала. Поэтому, прикорнув на ветке дерева, ворона уже совсем было задремала, как вдруг услышала:
– Шшшш! Хрум-хрум!
Карлуша раскрыла глаза и поглядела вниз – прямо под деревом кто-то копошился в цветах.
«Ага! Опять этот оглоед Мурзик!» – подумала ворона и чуть не задохнулась от возмущения. Да и как тут было не возмущаться! Съел морковку – у неё, Карлуши, до сих пор слёзы проступают, когда она вспоминает об этом, – поел всю траву, теперь перекинулся на цветы!
– Думаешь, я тебя не вижу? Удрал из библиотеки и губишь живую природу? – изо всех сил прохрипела Карлуша, но Мурзик в ответ даже уха не показал из кустов.
– Ах, так? Ну, хорошо! – рассердилась птица и, прочистив горло, прохрипела: – Мурзик съел морковку, травку, а теперь цветы жуёт! Разве это – кар – нормально? Разве ест такое кот?
Окно библиотеки было приоткрыто, и Мурзик, который в это время мирно спал у ног Стасеньки, услышав песенку, резко открыл глаза. Его возмущению не было предела! Совсем Карлуша завралась! Мало она ему нервы трепала, так теперь на всю округу хрипит, будто он жуёт цветы! Что подумают соседские коты? А если вдруг услышит кошка Муся? Вскочив на лапы, Мурзик, не объясняя ничего Лёшику, Стасеньке и Банечке, которые на болтовню вороны не обратили никакого внимания, пулей вылетел из библиотеки.
Выбежав во двор, он прыгнул прямо на ворону, которая в это время летала над шуршащим кустом. Естественно, что такого огромного и толстого кота, как Мурзик, Карлуша не удержала в воздухе и грохнулась вместе с ним прямо в куст. Шипы вонзились Мурзику в живот, отчего он громко мяукнул и отскочил в сторону, а вот Карлуше повезло больше – она приземлилась на что-то мягкое и пушистое. Это что-то к тому же попискивало и даже поскуливало. Ворона открыла глаза и увидела перед собой большую лохматую голову с длинными ушами и крохотный чёрный носик размером с кожаную пуговицу. Пёсик – а это был, вне всяких сомнений, пёс – вскочил на лапы и прошмыгнул в глубь кустов, но Карлуша успела крикнуть:
– Даже не думай прятаться! А то такой шум подниму, что сбежится весь дом. А главное, появится наша огромная сторожевая собака, и тебе не поздоровится, – отведя взгляд, приврала она.
– А вот и неправда, – из-за кустов показались два блестящих глаза. – Нет тут у вас никакой собаки, я уже всё обнюхал. Пахнет только человеком, мышами, котом и этими – как их? – птицами.
– Обнюхал он, – насмешливо проворчала ворона, поднимаясь с земли и отряхивая пыльные крылышки. И уже грозно приказала: – А ну выходи! Нечего наши цветы жевать!
В это время к ней подошёл Мурзик, который уже успел вытащить из своего живота пару шипов и даже зализать раны.
– Ты что, совсем с ума сошёл? – накинулась на него Корлуша. – Кидаешься на умных птиц средь бела дня…
– А нечего про меня песни петь, тем более неправильные, – смущённо проворчал кот, не замечая щенка.
– С чего это они неправильные? – оскорбилась ворона.
Пёсик внимательно слушал спор птицы и кота, переводя взгляд с одного на другого.
– А с того неправильные, что всё там неправда! Не ел я никаких цветов, вот и всё! И вообще никто их не ел!
– А вот и правда! Он ел! – прокаркала Карлуша и указала крылом на притаившегося в кустах щенка.
Мурзик оглянулся и остолбенел от изумления, а пёс смущённо опустил голову и забормотал:
– Я совсем немножко… Я только попробовал… Вы… Вы простите, очень кушать хотелось…
– Пшшш! – зашипел на него наконец Мурзик, но Карлуша не обратила на кота никакого внимания.
– Ты что, голодный? – миролюбиво спросила она.
– Ну да, – вздохнул щенок. – Я ел последний раз… не помню когда… очень давно…
– Ну, это не беда, – захлопотала растроганная Карлуша и даже смахнула проступившую слезу, – сейчас мы всё организуем. У меня тут такие друзья в этом доме…
– Накормишь своей морковкой? Ну-ну, корми, мне здесь делать нечего, – потянулся Мурзик и пошел прочь.
– Стоять! – гаркнула Карлуша. – Если я сказала «друзья», значит, друзья! Мы все!
Однако при слове «друзья» щенок моментально спрятался в кусты, а Мурзик всё же скрылся в доме.
– Да ты не бойся, они все добрые! – не унималась Карлуша, обращаясь к собаке. – Я сейчас, я мигом. Ты тут побудь!