Прошло полгода. По ночам в подвале богатого кизлярского особняка глухо стучал печатный станок, мягко выплевывая зеленые бумажки, которые стоящие у станка работники Гамзата ловко подгребали руками, бросали на пол и топтали босыми пыльными ногами. Самодельным долларам надо было придать «рабочий» вид — так их легче было сбывать валютным барыгам в Москве, Ленинграде, Тбилиси, Ереване, Риге, Таллине, Сочи, Ташкенте, Одессе… и в других концах необъятной тогда советской родины.
А потом подпольный монетный двор накрыли. Старика Гамзата от вышки спасло только одно — что он печатал не советские рубли, а американские грины.
Его отправили отдыхать на Колыму, там он и умер года три спустя, завещав перед смертью своим землякам беречь Закира. Тогда-то он и получил гордую кликуху Большой — не только за внушительный рост и величавую стать, но и за несравненный большой талант. Пользуясь известностью и авторитетом своего покровителя Гамзата, Закир Большой быстро продвинулся в воровской иерархии, и в тридцать пять лет на большом сходняке в Сочи — первом в его жизни — его короновали и отдали под контроль подпольные игорные заведения курортных городов — от Кисловодска до Минеральных Вод. Потом он расширил свою власть на Северном Кавказе.
Его уважали за гордый нрав и чувство справедливости — всем было известно, что Закир Большой зря слова не скажет и всякий спор разрешит по понятиям. Он быстро стал незаменимым при решении не только мелких, но и крупных ссор среди воров Северного Кавказа, особенно если эти ссоры касались раздела сфер влияния. Когда в Советском Союзе разрешили кооперативы и оборотистые люди начали первый легальный бизнес, Закир постоянно выступал в роли примирителя и третейского судьи. В 90-е годы его власть на Северном Кавказе стала непререкаемой. Если на Черноморском побережье почти все дела вершил Шота Черноморский, то на российском Северном Кавказе многое оказалось под властной рукой Закира Большого. Знакомство с ним, не говоря уж о дружбе, многие почитали за честь. И многие этой чести удостаивались. Закир Большой был радушный и хлебосольный хозяин. В Махачкале у него был роскошный трехэтажный особняк — не хуже, чем в свое время у Гамзата в Кизляре. Двери этого дома были всегда широко распахнуты, и кто только не перебывал тут за многие годы — певцы, поэты, музыканты, дипломаты, финансисты и промышленники, даже руководители советских республик. И хотя Закир уже лет восемь как обосновался в Москве, все равно именно в своей дагестанской вотчине он чувствовал себя дома, там он был царь и бог, всеми любимый, всеми уважаемый, всеми почитаемый. Известнейший дагестанский поэт, лауреат всевозможных премий, написал даже в его честь стихотворение «Встреча в Махачкале», в котором уподоблял статного красавца Закира горному орлу, величаво парящему над снежными вершинами.
И вот теперь он, как послушный ничтожный баран, которого тянут на веревке на бойню, ехал на большой сход, чтобы выступить застрельщиком сомнительной операции…
Неделю назад ему опять позвонил генерал Урусов и предложил встретиться.
Но не в ресторане Речного вокзала, а на Страстном бульваре — в скверике за кинотеатром «Россия». Закир уже люто ненавидел этого плешивого генералишку с лицом добродушного плута. Закир видел, какое удовольствие доставляла Урусову возможность поунижать знаменитого дагестанского вора, упиваясь своей властью над ним, над его волей. Во время последней встречи мент опять сполна покуражился и поиздевался над Закиром. Сначала он заставил ждать себя двадцать минут; пунктуальный Закир появился на условленном месте вблизи небольшого летнего кафе строго в назначенный час, в семь вечера. Скамейку, где должен был состояться разговор, уже застолбили два хорошо знакомых Закиру амбала, тенью ходившие за генералом Урусовым. При виде приближающегося Закира оба как по команде встали и пересели на соседнюю скамейку — телохранителям не полагалось присутствовать при переговорах шефа. С двадцатиминутным опозданием появился Урусов. На сей раз он оставил дома свой шутовской молодежный прикид и пришел в строгом темном костюме, светлой рубашке и при галстуке. Впрочем, узел галстука был распущен и верхняя пуговка расстегнута, что придавало Урусову сходство с одним скандально известным депутатом. Едва кивнув Закиру, он как ни в чем не бывало присел рядом и выдавил свою обычную кривую усмешечку.
— Ну что, уважаемый, чем порадуешь, разузнал что-нибудь про Шелехова?
Закир, понимая, что совсем не за этим позвал его Урусов на посиделки, отрицательно помотал головой:
— Нет. Разговоров много, а толку мало. Говорят, что, скорее всего, дело рук одного ангажированного гастролера с бригадой.
Урусов качнул головой. Евгений Николаевич блефовал. Ему уже три дня как было достоверно известно, кто, зачем и по чьему приказу замочил депутата Шелехова. Но было ему также известно, что операция проведена с высочайшей санкции, и посему его, генерал-полковника Урусова, это убийстве не касалось — никто не станет предъявлять ему претензий. Никто не заставит заниматься расследованием. Более того, расследование уже было поручено людям, которые никогда не сумеют раскрыть это убийство. И сделано так было намеренно. Потому что убийцу-одиночку, скрывающегося до поры в своей подмосковной берлоге, ждал скорый беспощадный суд и неумолимый приговор, который приведут в исполнение умелые руки специально обученных этому печальному ремеслу профессионалов. Так что про Шелехова генерал Урусов спросил Закира просто так, для затравочки.
— Ладно. Пока оставим это. Теперь вот, Закир Юсупович, настал мой черед обратиться к тебе с просьбой.
— А разве я, генерал, что-то у тебя уже просил? — поймал его на слове Закир.
Урусов поморщился и махнул рукой:
— Ай, дорогой, не придирайся. Значит, еще попросишь. Я же хочу с тобой поговорить о Варяге. Есть мнение, что его пора подвинуть от… воровской кассы.
Многие так считают, но не решаются начать разговор. Ты должен оказать мне содействие и замутить дельце на сей счет.
Закир удивленно поднял густые черные брови:
— Чье же это мнение? Неужто воров? Но тогда я бы знал об этом по своим каналам. Ума не приложу, начальник.
Дагестанский авторитет тоже решил блефануть. Он же сам на прошлом сходе бросил Варягу жесткое и обидное требование — отдать общак. Но тогда он, Закир, выражал свое личное мнение и мнение тех, кто думал точно так же. У них были свои соображения и планы на общак. Хотя насчет других воров теперь у Закира закралось сомнение, что, например, если Максим Кайзер, или Витек, или Тима нашептывали ему про общак, то действовали по чьему-то наущению. Черные глаза Урусова зло сверкнули.
— Нет, Закир Юсупович, воры тут ни при чем. Хотя кое-кто из них очень даже при чем, но речь не о них. Не строй из себя невинного простачка — ты же прекрасно знаешь, что у нас все тесно переплетено. И у вас на Кавказе, и у… здесь, в Москве…
Закир не смог сдержать улыбку: проговорился-таки хитрый шакал. Хотел сказать: «у вас на Кавказе — у нас в Москве», да духу не хватило. От Кавказа Урусов давно отрекся, а в Москве еще не полностью прописался, вот и робеет назвать этот город своим.
Урусов же, не заметив улыбки Закира, продолжал тихим вкрадчивым голосом:
— Большие люди решают судьбу Варяга. Очень большие. По сравнению с ними даже такие крупные авторитеты, как ты, Закир, просто пигмеи. Я знаю, у вас через неделю на Дмитровском будет «отчетно-выборное» собрание. Там встанет вопрос об общаке. И, естественно, о Варяге. Ты, Закирушка, пользуешься бо-ольшим авторитетом у московских воров. Питерские и сибирские тебя тоже уважают, я уж не говорю о кавказских. А там, на сходе, как я понимаю, будут все основные. Так что давай скажи им свое веское слово. Варяга надо задвинуть! — Последнее слово Урусов произнес жестко, сузив глаза и капризно сжав губы. — Вот такая у меня к тебе небольшенькая просьбочка. И ты уж постарайся.
— Генерал, я никак не пойму, коли МВД все известно заранее — и про Варяга, и про сходняк, почему бы просто не подвалить на автобусах и не повязать весь сход, а в заварухе Варяга взять и шлепнуть при попытке вооруженного сопротивления? И все дела.
Урусов тоненько захихикал.
— Ты же вроде умный человек, Закирушка. А рассуждаешь — дурак дураком. Я ж тебе толкую: у воров на Варяга вырос зуб. И воры должны с ним разобраться, — нажимая на слово, уточнил генерал. — Больше тебе скажу: в МВД отлично знают про сходняк, и вся территория вокруг ресторана будет обложена плотным кольцом бойцов спецназа, чтобы не дай бог чего не приключилось, чтобы не дай бог непрошеный гость туда не просочился. У эмвэдэшников одна забота — чтобы прошел сходняк чин-чинарем. Но решить судьбу Варяга должны сами воры. Понимаешь, Закирушка, ты, именно ты и твои кореша должны решать его судьбу. Варяга надо задвинуть! — повторил Урусов. — И если вдруг сход закончится не так, как надо, обещаю тебе, что кое у кого будут большие неприятности, уже на следующий день кое-кто — в первую очередь Шота Черноморский — получит от меня бандерольку с ценнейшими документиками. В таких делах промахов не должно быть. Нам это тоже никто не простит там… — И Урусов многозначительно поднял вверх указательный палец и поднялся, чтобы уходить.
На том беседа и кончилась. Странный был разговор. В тот же вечер, занявшись для успокоения нервов любимым делом — собственноручным изготовлением печенья арал-хунк с ореховой начинкой, Закир раскатывал тонкое тесто и обдумывал слова Урусова. Зачем пройдоха генерал все это ему рассказал? Ведь наверняка у них среди воров есть свои надежные осведомители, которые и без Закира смогут настроить людей против Варяга, тем более что первая стычка уже произошла. Чуть дело до стрельбы не дошло тогда… А такое воры своим не прощают — не могут просто так простить и Варягу. И Дядя Толя, авторитетнейший вор, можно сказать, впрямую войну Варягу объявил. После такого сходняк может и без его усилий принять самое крутое решение…
И все же Урусов попросил — обратился к нему — вот ведь какое дело! — попросил оказать содействие. К чему бы это? Либо хочет подстраховаться понадежнее, либо не уверены его хозяева в нужном решении схбдняка. Ясно одно: им смерть как надо Варяга отлучить от денег. А значит, сход должен будет выбирать кого-то другого. Кого же? И не в этом ли собака зарыта: своего человека им нужно поставить.
У большого рекламного щита с надписью «Мы любим Отечество» белый «линкольн» Закира плавно свернул с Дмитровского шоссе на маленькую дорожку и подкатил к ресторану «Золотая нива». Закир открыл дверцу и, бросив водителю Иссе: «Жди тут, никуда не отъезжай», пошел быстрым шагом ко входу в ресторан.
Сейчас за этими стеклянными дверями малоприметного ресторанчика, каких в Москве воз и маленькая тележка, должна была решиться судьба российской воровской короны и всей воровской кассы. Но эти вопросы не решаются без того, чтобы не была задета судьба всего российского воровского сообщества. Потому что ставки были очень высоки. Ибо игру сегодня делали здесь не столько сидящие за столом, сколько главным образом незримые участники — те, чьи имена не назывались, а о некоторых из них не знали даже участники большого схода.
Закир всегда ходил без телохранителей. Это давно уже вошло у него в привычку. Он считал себя слишком правильным вором, чтобы кому-то пришло в голову наказать его. За свою жизнь он не беспокоился. Вот и сейчас, как обычно, он был один.
Войдя в просторный холл, он сразу заметил по углам охранников Максима Кайзера — тот сегодня отвечал за безопасность схода. Дюжие ребята в черных пиджаках с оттопыренными внутренними карманами, в которых явно просматривались стволы, неторопливо прохаживались вдоль застекленных стен. Заметив Закира Большого, один из них — быковатого вида — почтительно кивнув, подошел ближе и тихо пригласил пройти в зал:
— Все уже в сборе.
— Варяг приехал? — коротко осведомился Закир. Бык помотал головой:
— Не-а. Но еще две минуты осталось.
Закир понимающе мотнул головой и, расправив плечи, решительно, с невозмутимым видом направился к приоткрытой двери.
А на душе у него было муторно и неуютно.
Глава 14
Оперативная группа «спецназа» Николая Чижевского подкатила к станции метро «Тимирязевская» ровно в восемнадцать ноль-ноль. За рулем малоприметной синей «бээмвэшки» 89-го года выпуска сидел отставной майор Абрамов в потертом пиджачишке и застиранных джинсах, сзади — Фарид Усманов и молодой боец Андрюша Пронин по прозвищу Зверек, оба облаченные в такие же лохмотья. Выйдя из машины, все трое неторопливо затопали вперед по Дмитровскому шоссе.
Руководивший операцией прикрытия Абрамов действовал по давно выработанной и ставшей уже почти инстинктом привычке: к месту операции группа подходила незаметно, не привлекая к себе ничьего пристального внимания. Со стороны могло показаться, что трое скромно одетых мужчин какие-нибудь члены приемной комиссии горстройуправления, направляющиеся по делам на местную стройплощадку. Это обманчивое впечатление подкреплялось тем, что у всех троих в руках болтались древние замусоленные портфели а-ля советский ИТР, явно набитые документацией, сметами, отчетами и проч.
Троица не спеша добрела до находящегося на реконструкции пятиэтажного здания с зияющими проемами выставленных окон и ощерившимися зубцами проломов в нескольких местах кирпичной кладки. Фасад дома был прикрыт снизу доверху плотной зеленоватой сеткой, спасавшей пешеходов от строительной пыли.
Стройплощадка была обнесена невысоким дощатым забором, выкрашенным грязно-желтоватой краской. Метрах в десяти-пятнадцати от конца забора стояла одинокая «девятка», забрызганная застарелой грязью. В «девятке» сидели два мужика и о чем-то яростно спорили. Вроде все спокойно. Можно было начинать…
Абрамов поставил своим подчиненным четкую задачу. На стройке в этот час ремонтные работы уже сворачивались, и строители собирали нехитрый инвентарь. К шести часам стройплощадка должна была совсем опустеть. Разумеется, никаких сторожей с собаками тут не было. Трем дозорным надо было незаметно проникнуть за хилый заборчик вокруг ремонтируемого дома и, рассредоточившись по этажам, занять удобные позиции для наблюдения.
Абрамов сразу же заметил двухэтажную стеклянную коробку ресторана «Золотая нива» на противоположной стороне шоссе. Нарочито выразительным жестом указав на фасад ремонтируемого здания, он вполголоса обратился к Усманову:
— Только не верти головой, Фаридик. Прямо напротив нас через улицу — объект. У дверей уже столпотворение! Сейчас займем исходное и все рассмотрим повнимательнее.
И впрямь, хотя времени было еще четверть седьмого, около ресторана наблюдалось заметное оживление. Непосредственно перед стеклянной двустворчатой дверью выстроились в шеренгу четыре тяжелых джипа с затемненными стеклами.
Вокруг джипов и перед рестораном толпились крепкие ребята — все как на подбор: с бритыми затылками, в черных костюмах, с переговорными устройствами в лапах.
Не ускользнуло от наметанного взгляда Абрамова и то, что у тротуара неподалеку от «Золотой нивы» был припаркован белый гаишный «форд».
«Все предусмотрено», — усмехнулся Абрамов. Он понял, что «форд» стоит тут на тот случай, если какой-нибудь лох-автолюбитель поставит свою тачку в неприятной близости от места проведения схода.
Быстренько оценив обстановку, Абрамов кивнул своим ребятам: мол, за мной! — после чего трио деловито протопало через незапертую калитку на территорию стройки.
То, что случилось затем, бойцы Чижевского уже не могли видеть. А произошло вот что. Как только Зверек, шедший последним, исчез за калиткой, дверцы грязной «девятки» распахнулись и из машины вылезли два здоровенных амбала. Оба держали под мышками увесистые свертки. Первый, светловолосый, глянул на второго, брюнета, и молча кивнул в направлении калитки. Тот в ответ кивнул, толстым, словно сарделька, пальцем указав направление их движения — внутрь и направо, за тремя мужиками в потертых пиджачках.
Крепыш блондин нагнул по-бычьи голову, задвинул ее в салон «девятки» и стал что-то тихо говорить в укрепленный на приборной доске переговорник.
Выслушав ответ, он вылез и юркнул в приоткрытую калитку. Брюнет последовал за ним.
Абрамов, повинуясь старому профессиональному инстинкту, не стал углубляться в здание, опасаясь какого-нибудь сюрприза, тем более что и передвигаться внутри каменной коробки было затруднительно: во многих местах лестничные пролеты были сняты, потолочные перекрытия отсутствовали. Усманов и Андрюша Зверек отправились в дальний подъезд, Абрамов остался в первом и стал подниматься по шатким строительным мосткам на третий этаж. Там, на его счастье, сохранились полы. Абрамов уже приготовился выдвинуться к фасаду, чтобы занять наблюдательный пункт у провала в стене, как вдруг до его слуха донесся странный шорох со стороны улицы. Его насторожило то, что это был именно шорох. Он не слышал ни голосов, ни шагов. Вместе с тем он был уверен, что это не животное — не собака и не кошка, потому что звук был характерно человеческим. В этот момент Абрамов и сам не смог бы объяснить, на чем основывалась его догадка. Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и замер, прислушиваясь. Ничего.
Он подождал минуты две. Все тихо. Крадучись подошел к проему и выглянул наружу.
Прямо перед ним через шоссе находилась коробка ресторана. Старенькие механические наручные часы «Сейко» показывали половину седьмого. Ждать оставалось недолго.
И тут раздался громкий злобный выкрик:
— Э! Вы че там потеряли, орлы?
Голос был незнакомый. Но, судя по тембру, принадлежал уверенному в себе мужчине. Тот, по всей видимости, обращался к Фариду Усманову и Зверьку.
Между тем снизу раздался скрип — это скрипели ветхие лестничные доски под тяжестью идущего… Человек поднимался наверх крадучись — прямо к нему.
Абрамов медленно вытащил пистолет ПМ из внутреннего кармана своего пиджачишки и тихонько снял с предохранителя.
***
Они успели преодолеть только один пролет хлипкой, чудом сохранившейся лестницы, как их настиг снизу чей-то резкий окрик. Андрюшка Зверек обернулся и обомлел. Внизу на улице стоял черноволосый здоровяк, которого он уже видел — и не раз. Зверек сразу его узнал. Это был один из тех двоих амбалов из «Нивы», которую он несколько раз встречал у Речного вокзала, — эти мордовороты сопровождали странного мужика в черной косухе… Что он тут делает? Как он тут оказался? Лоб Зверька покрылся холодной испариной. Он мельком глянул на Усманова. Тот хладнокровно смотрел на черноволосого, и по его взгляду было понятно, что он еще не решил, как себя вести: то ли изобразить святую простоту, то ли действовать внезапно и резко на опережение.