Лыков встал.
– Ну, Вафусий Силыч, прощай. Ты свою часть уговора выполнил, а я выполню свою. Когда сядешь по осени на пароход, в твоих бумагах будет письмо к начальнику округа.
Налетчик смотрел недоверчиво и мял бескозырку.
– Уж вы не забудьте, ваше высокоблагородие… Я ведь там… Одна надежа на вашу порядочность.
Надворный советник пришел в департамент. Вся Особенная часть была в сборе. Первым доложился Шустов. Отношения он у Плеве подписал и развез по министерствам. Истратил на извозчика два рубля с полтиной.
Лыков немедленно выдал Сергею Фирсовичу указанную сумму. Тот жил одним жалованьем, весьма скромным, и не обязан был кататься по служебным делам на свой счет.
– И когда ждать ответа?
– Из министерства императорского Двора уже завтра, в вечернюю рассылку. Из иностранных дел так быстро не успеют, просят два дня. Морское министерство самое капризное – раньше недели никак.
– Неделя – это много, – нахмурился Лыков. – Там дел на пять минут! Сергей Фирсович, а если я вручу вам «синенькую» и вы купите морякам шустовского коньяку? Ускорит он получение ответа?
– Должен ускорить, Алексей Николаевич.
– Вот и постарайтесь.
Сыщик дал чиновнику пятерку и повернулся к Валевачеву:
– Теперь вы, Юрий Ильич. Что в сыскной?
– Увы, пусто. Братья Цыферовы нигде не числятся, ни в картотеке преступников, ни в адресном столе.
– Этого следовало ожидать. Я выяснил: Снулый – бывший агент московской сыскной полиции.
– Как это? – поразился Валевачев.
– Откуда известно? – одновременно с ним спросил Шустов.
– Источник осведомления – это секрет, – строго ответил Алексей. – Нам важно понимать, что у нас особенный противник. Приемы сыщиков ему известны. И глупых ошибок он не допустит. Понятно?
– Понятно, – хором ответили подчиненные. Затем губернский секретарь спросил:
– А имя-фамилия ему как?
– Неизвестно. Сергей Фирсович, подготовьте от моего имени запрос начальнику московской сыскной полиции Эффенбаху. Нас интересует лицо, уволенное за неблаговидные по службе поступки. Был вольнонаемным агентом. Высокий, крепкого сложения, с неприятными чертами лица. Кличка Снулый. Возможно, подозреваемый смотрится вялым или сонным. Требуется установить личность и немедленно выслать сюда фотографический портрет.
– Слушаюсь! – Шустов начал очень быстро набрасывать текст телеграммы.
– А вы, Юрий Львович, езжайте опять в Гатчину, – обратился Лыков к своему помощнику. – Там Дворцовая полиция ввела пропускные билеты для всех придворных служителей. Билеты эти с фотографиями.
– Ага! – сообразил Валевачев. – Значит, где-то есть негативы!
– Именно. Заберите карточку живого Цыферова, Ефима. Мы ее размножим и раздадим околоточным. Когда-нибудь да попадется!
– Разрешите выехать немедленно?
– Погодите. Вы должны быть в курсе дознания.
И Алексей рассказал помощнику то, что ему удалось выяснить. Со слов князя Эристова выходило, что лакею на суде помогал господин восточной наружности. Дашевский был с ним знаком и очень досадовал на эту помощь. Скорее всего, тот человек – Арабаджев. Надворный советник выяснит это сегодня при личной встрече. А вечером полковник Ширинкин сообщит ему секретные сведения на князя Мещерского и графа Татищева.
– Таким образом, – резюмировал Лыков, – из шести подозреваемых мы прощупаем троих. Останутся еще трое: Лерхе из МИДа, Бутенев из Морского министерства и Дуткин из финансов. По ним пока нет даже формуляров. Но Сергей Фирсович скоро их добудет. Мы до сих по не знаем самого важного: как выбирали церемониймейстера? Кто были главные соперники? Это известно князю Долгорукову, но он идиот. Поэтому зайдем с другой стороны.
– С какой? – встрепенулся губернский секретарь. Ишь как в сыщики заигрался!
– Да с самой обычной. Будем разговаривать с состоящими. Много и подробно. Каждый станет помалкивать о себе и валить на других. Как соберем все показания, поймем, кто главный подозреваемый.
На этом Особенная часть разошлась по делам. Шустов побежал на полицейский телеграф, Валевачев – на вокзал. Лыков же отправился на конспиративную квартиру встречаться со штабс-капитаном Афанасьевым.
Тот, как вошел, сразу стал прибедняться:
– Времени очень мало дали, Алексей Николаевич! Все ж Экспедиция церемониальных дел от меня далеко.
– Давайте лучше к сути.
– Слушаюсь! Барон Будберг скончался в феврале и освободил таким образом вакансию. Сразу началась вокруг этого суета.
– В каком смысле?
– Желающие сделаться церемониймейстером стали облизывать князя Долгорукова. Решал-то он! Фактически единолично. Ну и начались приступы.
– С чьей стороны?
– Этого пока выяснить не удалось. Знаю лишь, что прошения подали пять человек.
– Надо узнать кто, Павел Архипович. Кровь из носу! Сам я не могу – князь запретил подчиненным сообщать мне сведения.
– Дайте время, я узнаю! Послезавтра именины у титулярного советника Евреинова. Он один из двух секретарей экспедиции. Поскольку мы с Евреиновым играем в карты по маленькой, я приглашен. Попробую его разговорить. Только вот…
– Что смущает?
– Больно он любит выигрыши. Сколько разрешите ему проиграть? Чтобы стал словоохотливее.
Лыков вынул из портмоне четвертной билет.
– Хватит?
– За глаза! – обрадовался штабс-капитан, убирая купюру. – Теперь дальше. Удалось кое-что узнать про Бутенева.
– Из Морского министерства? Валяйте!
– Темная он лошадка. Кто-то сильный его тянет.
– А подробней?
– Бутеневу всего двадцать четыре года, а он уже коллежский секретарь и состоит в звании церемониймейстера. На службе появляется лишь двадцатого числа, когда жалованье выдают. Остальные дни жуирует. Высокомерен, ленив, и все ему сходит с рук. Прозвище у Бутенева в министерстве – Неприкасаемый!
– Любопытно. Кто же этот покровитель? И за какие заслуги молодому оболтусу все дозволяется?
– Это уже мне не по зубам, Алексей Николаевич. Где я и где Морское министерство!
– Хорошо, Павел Архипович. Продолжайте искать. Главный вопрос: из кого выбирали, какие были первые претенденты.
– Будет сделано. Разрешите высказать предположение!
– Слушаю.
– О претендентах. Ежели подано пять ходатайств и одно из них – Дашевского, значит, промолчали двое. Так?
– Да, из состоящих в должности в Петербурге служили семь человек. Считая с покойным.
– Так вот. Двое из семи предпочли остаться при своих нынешних должностях. Полагаю, это князь Мещерский и граф Татищев.
– Ага… А почему вы так думаете?
– Для чего им в экспедицию переводиться? Какие выгоды? Там украсть нечего.
– А они воруют?
– В две руки гребут. Мещерский в Гофмаршальской части заведует обеденными столами. Там за три года состояние сколачивают!
– Он что, хлебные огрызки таскает?
– Какие огрызки! Одного вина в год на десятки тысяч рублей в сторону течет. Никто же не считает. Золотая жила!
– Понятно. А Татищев что из Департамента уделов крадет?
– Там тоже много чего творится. Ведь граф – родственник главного удельного стряпчего Липатова. Вот они и обделывают гешефт на пару.
– Каким образом?
– Ну, Департамент уделов «округляет» государевы вотчины. Прикупает для этого соседние имения. Цену платит выше, чем стоит само имение, а помещик должен потом эту разницу вернуть. В портфеле. Иначе купят у соседа, а не у него.
– М-да… Эх и гадючник наше министерство Двора…
– Вот я и полагаю: князю с графом уходить в церемониймейстеры вовсе не с руки. Им и так хорошо.
На этом собеседники расстались. Лыков вернулся на Фонтанку и снова взялся за телефонный аппарат. Он попросил вице-директора Департамента общих дел пригласить к нему коллежского асессора Арабаджева. Просьба была не совсем обычная. Однако вице-директор по своему служебному положению знал про Особенную часть и обещал просьбу выполнить.
Действительно, через полчаса в лыковский кабинет вошел человек. У него было серьезное неулыбчивое лицо, густые усы и ранняя залысина. Смуглая кожа и курчавые волосы выдавали восточное происхождение. Глаза у вошедшего были черно-агатовые, очень живые. Мундирный сюртук от хорошего портного, ослепительно-белый воротничок: столичный франт, знающий себе цену.
– Разрешите представиться: коллежский асессор, состоящий в должности церемониймейстера Василий Михайлович Арабаджев.
– Очень приятно. Надворный советник в звании камер-юнкера Алексей Николаевич Лыков. Присядьте, пожалуйста.
Сыщик отметил про себя отчество «Михайлович» вместо «Мансурович». Хочет казаться европейцем!
Сыщик отметил про себя отчество «Михайлович» вместо «Мансурович». Хочет казаться европейцем!
– Я дознаю убийство титулярного советника Дашевского. Дело поручено Департаменту полиции. Это вызвано придворным званием покойного.
Арабаджев молча кивнул. Он был напряжен и как будто ждал подвоха.
– Мы собираем сведения о личности убитого. Вы хорошо его знали?
– Неблизко. Так, встречались иногда на придворных церемониях. Господин из тех, что любят есть в двух стойлах.
– В каком смысле?
– Ну, это такая французская поговорка…
– Я знаю. Что вы имеете в виду применительно к Дашевскому?
– Он служил в одном месте, а прислуживал в другом. И князя Долгорукова купил именно своей беспринципностью. Такие люди нравятся тем, кто сам не имеет принципов.
– Бывали ли вы у убитого дома?
– Не приходилось, – с едва заметной запинкой ответил коллежский асессор.
– И не случалось между вами никаких конфликтов?
– Какие конфликты? Вы намекаете, будто бы я имел какие-то личности против этого господина? Да он был никто. Метил на оригинальность, а сам вполне дюжинный.
– Вы не враждовали?
– С какой стати? Посторонние друг другу люди.
– А зачем вы тогда, Василий Михайлович, явились на судебный процесс Дашевского с его лакеем? И помогали последнему советами.
– Кто вам сказал, что я там был?
– Отвечайте на вопрос.
– Это глупый какой-то вопрос! – вспыхнул Арабаджев.
– Мне устроить вам очную ставку с судьей, князем Эристовым?
Состоящий в должности сразу осекся. Минуту он размышлял, глядя на Лыкова своими восточными глазами. Потом вздохнул:
– Ладно. Это был я.
– С какой целью приходили?
– А чтобы этот бесчестный человек не пролез в церемониймейстеры!
– Вы сами претендовали на освободившееся место?
– Если откровенно, я еще не решил для себя этот вопрос.
– Неужели? – съязвил Алексей.
– Уж представьте, да! Не решил. Дела мои в департаменте идут в гору, я на хорошем счету. Скоро освободится место начальника отделения по расколам и другим сектам в недрах православия. Должность седьмого класса! И мне она уже обещана начальством.
– Зачем же вы тогда препятствовали Дашевскому?
– Я только что это объяснил.
– А я не понял. Занятой человек в служебное время ходит по судам, которые до него не относятся… Давайте еще раз, и поподробнее.
– Сама личность этого господина вызывала у всех только отвращение. Дашевский нигде не задерживался. Через год-два начальство и сослуживцы уже мечтали от него избавиться. Вы слышали о его последней проделке, о доносе Протасову-Бахметеву?
– Да, я в курсе дела.
– Вот! И сам он был какой-то… полудурок. И такого в церемониймейстеры? Мне показалось это обидным. Случайно я узнал о споре между ним и лакеем из-за жалкой чайной пары. И подсказал Дашевскому мысль истребовать удовлетворение в суде. Глупыш согласился! После я вооружил лакея нужными знаниями. Дважды водил его к присяжному поверенному.
– Кто оплачивал консультации?
– Я и оплачивал. Но слуга тоже полный был идиот, ничего не мог запомнить. Любой вопрос сбивал его с толку. Пришлось идти с ним в камеру и там подсказывать. Понимаю, это выглядит некрасиво. Но Дашевский и без меня постоянно судился!
– С кем?
– С домовладельцем, у которого снимал квартиру.
– С Осиным-Бруно?
– А черт его знает.
– Домовладелец говорил мне, что он в суд не обращался. Да, жилец постоянно задерживал плату, но в конце концов отдавал долги.
– Ну, может, я что-то путаю. Там были денежные недоразумения. Дашевский жаловался, что квартиросдатчик стращает его судом. А за неделю до… попался мне такой радостный. Сказал со свойственным ему бахвальством, что заплатил за жилье на год вперед. Где только деньги взял? Вечно в долг клянчил и забывал отдавать.
Лыков сделал на листе бумаги лаконичную заметку. Действительно, Осин-Бруно говорил то же самое. У жильца перед смертью откуда-то вдруг появились средства. А он, Лыков, упустил этот момент.
– Вы, стало быть, хотели подмочить Дашевскому репутацию. Правильно я понял ваши мотивы?
– Да. Нечего таким негодяям стоять подле священной особы Его Величества.
– Но ваша диверсия, похоже, не помогла. Устин Алексеевич фактически уже получил должность церемониймейстера.
– Не помогла, – вздохнул Арабаджев. – Уж больно его возлюбил князь Александр Сергеевич. Все прощал. Долгоруков велел нашему баловню ликвидировать долги, и тогда состоится его назначение. И Устин ликвидировал.
– Вы были среди его соперников?
– В каком смысле?
– Да будет вам. Все вы понимаете. Были или нет? Ходатайство подавали?
Арабаджев насупился:
– Ну, подал. Не я один. Почти все подали.
– Стало быть, вы соперничали с Дашевским за место, – констатировал сыщик.
– Я подал на всякий случай. А сам, как уже сказано, ничего еще не решил.
– На всякий случай?
– Да. Чтобы тебя при Дворе не забыли, надо им все время о себе напоминать. Там не любят таких, которые не кланяются, не канючат… Увы, так устроены эти сферы.
– И «эти сферы», выходит, были для вас интересны? Раз вы решили поклониться.
– Придворные сферы всегда интересны, – серьезно ответил Арабаджев. – Вот вы камер-юнкер. Должны понимать. Источник милостей у нас у всех один. И хочется стоять к нему поближе.
– Стоять поближе… И для этого все средства хороши?
– Что вы имеете в виду? – с вызовом спросил коллежский асессор.
– Я допускаю, что Дашевский был устранен. И именно потому, что побеждал в придворных сферах.
Восточный человек вскочил:
– Уж не меня ли вы подозреваете?
– Сядьте, Василий Михайлович. Сядьте! Вот… Не надо на меня обижаться. Вы не знаете всех обстоятельств дела.
– Так объясните их! Прежде чем оскорблять подозрением.
– Под подозрением не вы один. Все, кто подавал прошение о замещении должности церемониймейстера, находятся сейчас на особом учете. И не надо по этому поводу делать оскорбленное лицо. А вы чего ждали? Убит человек. Идет дознание. Вам всем теперь будут задавать неприятные вопросы. Много чего вылезет наружу. Наподобие вашего похода в четырнадцатый участок мирового судьи… Терпите. Чем быстрее и правдивее ответите на мои вопросы, тем быстрее я найду убийцу. И для невиновных все закончится.
– Ладно, я буду спокоен. Но вы начали про обстоятельства, которых я не знаю.
– Дознанием уже выяснено, что организатор убийства Дашевского – некто Снулый.
Арабаджев захлопал агатовыми глазами:
– Простите…
– Это уголовная кличка.
– Но… само слово…
Черт, он же кавказский человек, спохватился сыщик, и пояснил:
– Снулый означает «вялый, анемичный». Обыкновенно так называют заснувшую пойманную рыбу. Мы подозреваем, что убийца имеет подходящую наружность. Если так, то наружность обманчива. Он безжалостный и опытный человек. Его преступная специальность – убийства на заказ.
– Кто же нанял этого негодяя?
– Кто-то из состоящих в должности.
– Но почему не рядовое ограбление? Залезли в квартиру, а хозяин там некстати оказался!
– Потому что лакей, ваш добрый знакомый, тоже убит. Но в другом месте. Его каким-то образом выманили из дома, зарезали, а тело пытались сжечь на костеобжигательном заводе. Согласитесь, на рядовое ограбление уже не похоже.
– Ну, не знаю!
– Зато я знаю. Не похоже. Кроме того, Снулый – специфическая личность. Он ограблениями квартир не промышляет.
Арабаджев задумался.
– Тогда мы все влипли. Теперь вы станете потрошить каждого из нас?
– Только тех, кто искал места. Хотя возможен и другой мотив – так сказать, половой. К убитому ходила какая-то дама, он собирался на ней жениться. Возможно, тут просто любовный треугольник. Вы знаете что-нибудь об этой особе?
– Видел однажды, мельком, и много слышал. Причем от Устина Алексеевича.
– И что же? – насторожился Лыков.
– Наш козлик отбил эту даму у Лерхе из Министерства иностранных дел.
– Сильно. А что дипломат?
– Да какой он дипломат! Штаны просиживает в канцелярии.
– Но как Лерхе отнесся к случившемуся?
– Плохо отнесся. Дал Устину по морде и вызвал на дуэль.
– А тот?
– А тот стерпел. И на дуэль не пошел, и в полицию не заявил. Иначе кто бы его взял ко Двору! С побитой-то рожей… Но вы лучше узнайте подробности из первых рук.
– Непременно узнаю, Василий Михайлович. Случай с Лерхе интересный, за него спасибо. Но, как выясняется, вы близко знали покойного. А начали нашу беседу со лжи.
– Каюсь, Алексей Николаевич. Понимал, что в истории с лакеем выгляжу некрасиво. Сознаваться в таком кому охота? Но заказать смерть человека… Это уже не про меня!