– Было семеро, теперь шестеро. Бери карандаш и записывай.
Юрий послушно взял лист бумаги.
– Итак, – объявил Лыков, – наш главный подозреваемый где-то здесь. Диктую, как записано в адрес-календаре. Первый – титулярный советник граф Татищев, чиновник гофмаршальской части министерства Двора. Второй – коллежский асессор князь Мещерский, служащий Департамента уделов того же министерства. Третий – коллежский секретарь Бутенев из канцелярии Морского министерства. Четвертый – коллежский асессор Арабаджев из Департамента общих дел нашего МВД. Пятый – надворный советник Лерхе, секретарь канцелярии МИДа. И наконец, шестой – титулярный советник Дуткин из Департамента торговли и мануфактур министерства финансов.
– Я немного знаю графа Татищева, – сообщил Юрий. – Он шел двумя годами старше меня в университете.
– И что, способен его сиятельство заказать убийство человека?
Валевачев изменился в лице.
– Мы были не в тех отношениях!
– Тогда твое знание ничего не стоит. Поручу графа своему агенту.
– А мне кем заняться?
– Увы, пока никем. Материя больно тонкая. Мы подозреваем шестерых на основе только наших умозаключений. Ищи кому выгодно… А бросать тень на людей, которые занимают неплохие должности… И пятеро из них честно служат. Нет у нас такого права.
– Что же, будем сидеть сложа руки? – нахмурился Валевачев.
– Сейчас мы можем вести лишь негласное дознание. Через агентуру и, пожалуй, через Дворцовую полицию. А сделать это могу один я: тебя к полковнику Ширинкину даже не впустят.
– Ширинкин? Что-то знакомое…
– Это начальник Дворцовой полиции, одной из самых секретных служб империи.
– И он захочет помогать? Ой ли?
– Если я приду с улицы, может и не захотеть, – терпеливо пояснил Алексей. – Но Павел Афанасьевич Благово в свое время познакомил меня с генерал-адъютантом Черевиным, начальником личной охраны государя. Полковник подчиняется именно ему. Черевин, возможно, самый влиятельный человек в России. На том основании, что каждый день видит Его Величество – много чаще любого из министров. Еще он умен и независим. Надеюсь, Петр Александрович не откажет в помощи. Ни ему, ни Ширинкину ведь не нужно, чтобы среди вхожих во дворец числился преступник.
– Благово умер три года назад, – осторожно заметил Валевачев. – Генерал-адъютант может и не вспомнить вас. Или не захотеть вспомнить.
– Тогда придется просить начальство. А оно, Юра, не любит, когда к нему обращаются за помощью. Меня для того и назначили заведовать Особенной частью, чтобы начальство пореже беспокоили.
На этом совещание закончилось. Алексей взял все придворные нити на себя, а Валевачеву поручил поиск Снулого. Делать это можно было, лишь взаимодействуя с сыскной полицией, и он повез своего помощника на Офицерскую.
Вощинин, увидев Лыкова, довольно осклабился:
– Приехали забирать дело о гутуевских трупах? Обеими руками отдам! Может, еще чего возьмете? Вон, вчера на Колтовских, в банях купца Власова, человека зарезали…
Надворный советник шутливого тона не поддержал и предложил позвать Шереметевского. Когда тот явился, он представил своего помощника и попросил помочь ему. Надо ориентировать осведомителей и агентов на поиск любых сведений о человеке по кличке Снулый.
Леонид сразу же огорчил Лыкова:
– Я с понедельника уже всех зарядил. Никто о таком не слышал.
– Видимо, он не из фартовых, – предположил Вощинин. – Или приезжий. Полагаю, ваш Снулый – мелкая сошка. Был бы крупный, мы бы его знали.
– Мелкий негодяй разве может убить троих? – парировал Алексей. – Нет. Номер с лакеем обличает серьезного человека.
– Серьезный должен ходить по малинам, тереться с тряпичниками, – возразил Платон Сергеевич. – Серьезный хоть раз, да отсидел. И значит, есть в нашей картотеке.
– Ваську Питенбрюха так и не сыскали? – обратился Лыков к Шереметевскому.
– Как в воду канул.
– Может, туда и канул. Тогда у нас уже четыре убийства, а не три.
Столичные сыщики промолчали. Мысль, что не им ловить такого упыря, очевидно, их радовала. Условились, что поиски Снулого будут продолжены и новости сообщат Валевачеву. Алексей вернулся в департамент. Там он надиктовал Сергею Фирсовичу очередной рапорт Дурново. Изложил две версии убийства: «женскую» и «карьерную» – и особо остановился на последней. Лыков перечислил фамилии всех состоящих в должности, исключил из списка провинциалов, а остальных послал в агентурную разработку.
Подписав бумагу, Алексей велел Шустову отнести ее в приемную, сам же отправился в Дом предварительного заключения. Арестанты как раз ужинали. По всему четвертому «уголовному» этажу расползлись кухонные ароматы. Каша со снетком, определил надворный советник. Много лет назад он провел в тюрьме на Шпалерной несколько недель[20] и хорошо помнил здешние порядки. Посудачив со смотрителем полковником Ерофеевым о рыбалке, Алексей дал Гусиной Лапе спокойно поесть. И лишь потом вызвал его в камеру следователя.
Гайменник вошел уверенной походкой бывалого арестанта. Увидев Лыкова, снял бескозырку.
– Здравствуйте, ваше высокоблагородие!
– Здорово, Вафусий Силыч. Садись.
Студнев посмотрел на сыщика с подозрением:
– Ох, неспроста по имени-отчеству зовете… Никак просьба у вас имеется?
– Ты прав. Хочу тебя насчет Снулого расспросить. Который покойников сжигает, помнишь?
Гусиная Лапа скривился:
– Я уж говорил, что ничего о таком не слыхал!
– Помню. Но ты ведь можешь поспрашивать на этаже. Вдруг кто вспомнит? Тебе скажут.
Студнев расправил плечи и заявил с вызовом:
– Я честный гайменник. Плесом бить[21] не обучен. А вы, значитца, желаете из меня капорника сделать?
– Фартовый не должен выдавать фартового. Но тут другой оборот. Снулый – посторонний вам человек, не из деловых. Откуда взялся – никто не знает.
– А вы будто всех фартовых знаете! – съязвил Гусиная Лапа.
– Значительных – всех. Тебя вон мигом определил!
– А если он из новых? Нет, не по нутру мне. Отказываюсь!
Лыков взял стул и подсел поближе к налетчику. Оглянулся на дверь и сказал доверительным тоном:
– Что, даже не хочешь узнать, что взамен? А вот это зря.
Студнев тоже посмотрел на дверь и шепотом спросил:
– А что?
– Вафусий Силыч, ты же умный человек. Маз[22], и когда-нибудь станешь «иваном». Рассуди здраво. Вот будет суд, и тебя вернут на Сахалин. На тебе четыре грабежа с убийством да побег. И куда тебя определят?
Налетчик молчал, настороженно слушал. Было видно, что Сахалин пугает бывалого человека.
– Ну? Я тебе отвечу. Определят тебя в Воеводскую тюрьму. Ты там не был, а я заглядывал… Страшное место. Рецидивиста, пожалуй что, и к тачке могут приковать. И будешь ты по нужде ходить с тачкой. Охота тебе это?
– Ну… а куда ж деваться?
– Я скажу куда. Помоги мне поймать этого Снулого, а я тебе облегчение сделаю. Большое облегчение! Черкну письмо начальнику острова, чтобы тебя распределили не в Воеводскую тюрьму, а обратно в Корсаковскую. Там и режим помягче, и зима не такая холодная. Сбежать, между нами говоря, намного проще.
Гусиная Лапа задумался. Лыков торопливо добавил:
– И никто не узнает!
– А сахалинское начальство? – вскинулся налетчик. – Неужто им не интересно будет, за что мне такая честь? Вот я и пропал! Заставят доносить, а заупрямлюсь – выдадут каторге. На этого, мол, из Питера особое распоряжение пришло!
– Эх, Вафусий, – усмехнулся сыщик. – Нашел кому сказки рассказывать – Лыкову! Ведь я ж там был! Пароход с каторжными встает в Александровском посту, и всех подряд метут в карантинные бараки. На две-три недели. А потом уже делят кого куда. Одних в Рыковское, других оставят в Александровске, а третьих пошлют в Корсаковск. Тут-то генерал и сунет тебя в нужную партию. Единый черт знает, чем руководствуется администрация при дележке.
– Ну?
– Не нукай, не запряг! После карантина в Корсаковск пришлют сразу человек двести. Ты думаешь, смотритель станет разбирать, почему среди них оказался беглый Студнев? Много о себе мнишь. Делать ему больше нечего… Разложат тебя на кобыле, отсыпят сорок плетей и сунут в кандальную. И весь разговор.
Гайменник молчал, никак не мог решиться. Лыков подождал с полминуты и поднялся. Голос его стал жестким, властным.
– Ляд с тобой, с дураком! Поймаю Снулого и без тебя. А ты подыхай в Воеводской пади!
Гусиная Лапа вскочил как на пружине:
– Ваше высокоблагородие, я согласный!!!
Сыщик стоял молча, словно раздумывая, сжалиться или уйти. Потом сказал сквозь зубы:
– Смотри… Сроку даю три дня. И учти: такое облегчение раз в жизни предлагают!
– Смотри… Сроку даю три дня. И учти: такое облегчение раз в жизни предлагают!
На другой день Лыков наметил встречу с князем Долгоруковым. Ему важно было знать, как принималось решение по замещению должности церемониймейстера. И самое главное, кто из отвергнутых более других претендовал на место.
Для встречи с сановником Алексей надел все награды и облачился в придворный мундир. Экспедиция церемониальных дел помещалась в боковом подъезде Эрмитажного театра. В десять утра надворный советник появился там и велел доложить о себе.
Долгоруков, пятидесятилетний мужчина неказистого вида, славился при дворе своими огромными подусниками, переходящими в бакенбарды. Это была мода прежнего царствования, которой и сейчас придерживались многие. Князь вышел к Лыкову в мундирном сюртуке. Увидев, что посетитель при параде, он снисходительно взмахнул руками:
– Полноте! Можно было и по-простому!
Они уселись за стол посреди кабинета. Долгоруков сразу спросил:
– Господин камер-юнкер, вы случайно не из рода Лыковых-Оболенских?
В голосе князя Алексею почудилась издевка. Он спокойно ответил:
– Нет, я из других.
Обер-церемониймейстер пересчитал ордена на груди у сыщика и одобрительно констатировал:
– Впервые вижу такое у чиновника седьмого класса. Как вам удалось получить шейного Владимира?
– Именным указом Его Величества.
– Хм. Но Анна с мечами? Вы же не военный!
– Тоже по личному распоряжению Его Величества.
– Однако!
– Пришлось много воевать, – пояснил сыщик. – Но позвольте перейти к делу. Мне поручено дознание по убийству Дашевского…
– Какая потеря! – перебил его Долгоруков. Видимо, он полагал, что должен больше говорить, а другие – больше слушать. – Этот молодой человек ожидал на Рождество производства в церемониймейстеры. Очень умный и порядочный, и вот…
– Об этом я и хотел спросить ваше сиятельство. На месте службы Дашевского мне сказали, что есть письмо от министра Двора. Значит, решение, что именно он заменит умершего барона Будберга, уже было принято?
– Да. Он лучший из кандидатов. Ну, был им…
– И сейчас вам придется определяться заново?
– Увы… – князь вздохнул так, словно ему предстояло пахать землю.
– А из прочих состоящих в должности церемониймейстера – их осталось, за вычетом провинциалов, шестеро – кто был Дашевскому главным соперником?
У Долгорукова задергалась щека, большая залысина стремительно побагровела. Он вскочил в бешенстве.
– Так вот зачем ваш приход! А я голову ломаю. Перед вами, миластадарь, князь, тайный советник и Его Императорского Величества обер-церемониймейстер! А тут… какая-то полицейская ищейка…
Лыков не поверил своим ушам. С такой грубостью за время полицейской службы он встречался впервые.
– Князь, я ведь не в бирюльки пришел играть. А убийцу ищу! – стараясь сдержать себя, ответил он. – В ваших же интересах, чтобы тот был скорее схвачен и наказан.
– Меня это не касается! – отрезал Долгоруков. – Вам поручено – вот и ищите! А сюда ходить не смейте! Я запрещаю!
– Вы не в том звании находитесь, чтобы запрещать дознание по тяжкому преступлению, – попробовал урезонить зарвавшегося сановника Алексей. Однако тот уже шел к двери. На пороге Долгоруков обернулся и бросил через плечо:
– И во всей экспедиции никто не скажет вам ни слова, учтите! Ишь чего! Эта гадкая полиция уже и в дела Двора Его Величества нос сует!
Распахнул дверь и крикнул в приемную:
– Курьер! Проводить этого!
Лыков, подавляя злость, молча прошел мимо князя. Тот сказал ему в спину:
– А еще камер-юнкер!
В раздраженном состоянии надворный советник вышел на Зимнюю канавку. Злился он и на самого себя – за галунный мундир с орденами. Мундир этот – сыщик знал – ему не шел. Как фазан в перьях! Теперь надо было ехать домой переодеваться, а извозчиков вокруг не наблюдалось. Лыков плюнул на амбицию и пошел пешком – через Мошков переулок на набережную Мойки. Ему казалось, что прохожие скалятся ему вслед. Зато городовые тянулись как перед генералом! Вдруг возле Второго Садового моста чей-то очень знакомый голос воскликнул:
– Алеша!
Сыщик повернулся. У перил стояла молодая женщина в приличном платье, в модной шляпке. И смотрела на него во все глаза.
– Анюта! Боже мой!
Это была белошвейка с Итальянской улицы, подружка Лыкова в его холостяцкую пору. Осенью восемьдесят третьего, посватавшись к Вареньке Нефедьевой и получив согласие, Алексей простился с ней. Веселая и непритязательная девушка не обиделась – она знала, что это неизбежно. Деньги у Лыкова тогда были: он получил сто тысяч за возврат в казну ворованного кабинетского золота. И молодой богач расстался красиво. Он подарил Анюте тысячу рублей «на обзаведение» и кольцо с настоящим бриллиантом. Любовники простились навсегда. Белошвейка обязалась век помнить милого дружка… И вот спустя восемь лет они встретились на краю Марсова поля!
Анюта разглядывала костюм Лыкова, словно тот был турецким султаном.
– Ты… вы…
– Какое еще «вы», Анютка! – Лыков схватил женщину за талию, поднял, поцеловал в губы и вернул на землю. – Это же я, Алексей! Здравствуй! Так рад тебя видеть!
– Я тоже, – покраснев то ли от поцелуя, то ли от неожиданности, ответила белошвейка. – Какой ты, однако, стал! Мундир с галунами… Ты случаем не в превосходительства вышел?
– Нет, что ты. Я всего-навсего надворный, а мундир камер-юнкера. Ходил тут… к одному индюку. А что ты? Замужем? Есть детки?
– Да, я теперь госпожа Букина. Сыну Васеньке пять годков, дочке Оленьке полтора.
– И кто сей счастливец?
– У Игнатия Селиверстовича мастерская.
– Торговый человек? Чем занимается?
– Сейчас скажу, – рассмеялась Анюта. – Я чуть не год учила. Длинное-предлинное название. Сейчас… Мастерская по производству гильзо-мундштучных и табачно-набивочных машин, вот!
– Серьезное дело, – одобрил Алексей. – Ты что, обаяла старика своим веселым нравом? Раз он взял тебя, бесприданницу, в жены.
Женщина повертела у него перед носом рукой со знакомым перстнем.
– Помнишь? Твой подарок. Он помог, да еще твоя же тысяча. Я ведь ее берегла. Игнаша мой вовсе не старик, и мастерскую мы в складчину затеяли. Перстень целый год в закладе лежал. И выкупили мы его назад! Так что спасибо, Алешенька, за твои презенты, они нам помогли на ноги встать. Дело тихонько, но идет; кормит наше семейство, и слава богу! А ты как? Тоже детки имеются?
– Трое! Два близнеца-сорванца и дочка-принцесса! Жена попалась богатая, можно было бы и не служить, да только я без службы не умею.
– Все ловишь страшных людей? Ох, Лешенька… Как же супруга твоя не боится? Я бы не смогла. Поперек порога легла бы, а упросила тебя поменять.
– И она боится, – просто ответил Лыков. – Ну да Бог милостив. Я теперь все больше бумажками занимаюсь, уж забыл, когда револьвер в карман совал.
Анюта хихикнула:
– Помню я твой… револьвер. Зашел бы в гости, а? По старой памяти. Игнаша в Германию уехал, патентованный станок покупать. Я детишек к соседке сплавлю. Чай столько лет не видались, есть что перебрать.
Лыков будто заново посмотрел на нее. Молодая, не утратившая девичьей стати и сделавшаяся даже женственней… Анюта стояла такая знакомая, такая своя-родная, и так хотелось ее обнять… И он не выдержал.
– Говори адрес.
– Архиерейская улица, пятый дом, по первой лестнице четвертая квартира. Когда тебя ждать?
– Завтра к семи.
Лыков на глазах у всех бесстыдно поцеловал Анюту, сел на извозчика и уехал. Едва успел до Моховой успокоиться и потушить блеск в глазах…
Дома ему снова пришлось думать над своим костюмом. После неудачи с Долгоруковым помочь сыщику мог только Черевин. Алексей знал, что государь в городе, в Аничковом дворце. Значит, там же и начальник его охраны. Но как явиться к одному из самых влиятельных людей в государстве? Сменить придворный мундир на парадный? И париться в нем, звеня медалями? А шпагой отгонять мух… Еще свербела неприятная мысль: а примет ли его генерал-адъютант? Вспомнит ли тот разговор четырехлетней давности, когда Благово привел к нему знакомиться своего ученика? Черевин умен, значит, примет. Зачем ему потатчик убийц при Дворе?
Вскоре надворный советник подходил к Фонтанке. Рослая фигура городового Кундрюцкова была видна издалека. Федор стоял на своем посту напротив Аничкова дворца, осанистый и важный. Заметив Лыкова, он улыбнулся и лихо откозырял.
– Здорово, детинушка!
– Здравия желаю, Алексей Николаич! Когда в гости зайдете?
– В конце июня, когда спроважу своих в Варнавин. Скажи, как мне лучше попасть к начальнику государевой охраны Черевину? Знаешь такого?