Маршалы Наполеона Бонапарта - Нерсесов Яков Николаевич 22 стр.

Три месяца спустя после заключения Люневильского мира с Австрией, в мае 1801 г., по приглашению Наполеона Ней явился в Париж. Первый консул принял генерала в бывшем королевском дворце Тюильри. Отныне это резиденция Бонапарта. Это их первая встреча. Превосходный психолог, «итальянец» Наполеон легко отыскал нужную тональность в разговоре с ярым «рейнцем». Все напоминает встречу двух старых друзей, один из которых безмерно рад показать приятелю свой дом и город. «Добро пожаловать, гражданин Ней, добро пожаловать в Париж и в Тюильри» – такими словами встречает Наполеон Нея. Первый консул мастерски изображает радушие, напоследок одарив Мишеля роскошной трофейной египетской саблей и патетически произнеся: «Примите это оружие на память о дружбе и уважении, которые я испытываю по отношению к вам. Оно принадлежало паше, нашедшему героическую смерть в битве при Абукире! Теперь вам надлежит защищать ею Республику!» Ней очарован, ошарашен и горячо реагирует на консульский подарок: «Генерал! Я клянусь, что расстанусь с этой саблей только вместе с моей жизнью!»

Но, несмотря на любезный прием и обходительность, Наполеон не дал Нею какой-либо очень важной должности: Ней – «рейнец», и этим все сказано. Известно, что многие известные офицеры (Клебер, Даву, Моро, Бернадот и др.) и солдаты Рейнской армии с некоторой неприязнью (порой обоснованной) либо предубеждением относились к своим коллегам из Итальянской армии Бонапарта, и к нему в том числе, как бы давая понять: «Мы велики и без вашего „корсиканского выскочки“! Все мы делали себе имя сами!»

Обласканный первым консулом, но не получивший никакого назначения Мишель Ней уже на следующий день после визита в Тюильри покидает Париж. Он возвращается домой, в Саарлуи. За то время, что он отсутствовал, здесь произошли перемены, и кроме постаревшего на восемь лет отца его встречает сестра, успевшая обзавестись семейством и именуемая теперь гражданкой Мунье. Генерал без обязанностей: пожалуй, первый и последний раз в своей жизни Ней оказывается в подобном положении. Те месяцы (где-то чуть более полугода), что он проводит дома, Мишель изнывает от безделья, не зная, чем себя занять. Наблюдательные деревенские кумушки зорко следят за тем, что происходит в доме у Неев, и вскоре, к немалой своей радости, открывают тайну: Мишель встречается с некой молоденькой немкой, которую молва немедленно превращает в его любовницу.

И все же фамилия Нея хоть и под 11-м номером, но значилась в первоначальном списке 18 генералов, произведенных Наполеоном в чин маршала.

Ему Бонапарт поручал самые рискованные предприятия: лобовые фронтальные атаки, ведущие к самым большим потерям, и самый сложный вид боя – арьергардный (заградительный). Надо отдать должное маршалу: он с честью справлялся с ними. При любых обстоятельствах Мишеля Нея не покидало присутствие духа. Однажды во время отступления с маленьким отрядом в 20 гусар Ней ухитрился наголову разбить вражеский отряд в 300 сабель! В другой раз всего лишь с 30 драгунами он рассеял 200 знаменитых «черных гусар смерти» – наследников славы прусского короля Фридриха Великого! Ратная доблесть этого сорвиголовы была феноменальной! Он запросто кидался сразу на несколько неприятельских всадников и благодаря блестящему владению холодным оружием выходил из любых передряг… живым и невредимым! И это после тяжелого ранения в правую руку!

Его главные качества – беспримерная отвага и находчивость – во шли в поговорку. «Блистательная отвага Нея, – писал Бертье, – сопоставима лишь с отвагой времен рыцарства!» В то же время именно его отчаянная храбрость и жажда единоличной славы иногда приводили к серьезным ошибкам во время сражений, например при Йене или Ватерлоо!

Под Йеной Ней, не дождавшись подхода оставшейся части своего корпуса, сгорая от нетерпения схватиться с противником, не получив никаких приказов, бросился в бой на участке между левым флангом Ланна и правым Ожеро, невидимыми под пеленой медленно поднимавшегося утреннего тумана. Мишель всегда и везде опасался, что вся слава достанется его конкуренту Жану Ланну. Вот и на этот раз Ней повел свой авангард в самую гущу сражения, предоставив отчаянно искавшим его штабным офицерам возможность самим командовать его арьергардом. Не испугавшись двукратного превосходства сил противника, Ней направил свой удар прямо против мощной прусской батареи. Вначале удача сопутствовала ему. Правый фланг прусской армии рассыпался при его приближении, французы отогнали канониров от пушек и закрепили успех, заставив стремительно отступить 45 прусских эскадронов, собиравшихся идти в атаку против войск Ланна у Фирценхайлигена.

Неизвестный художник. Сражение при Вальми.

Но успех дерзкого Нея был недолог. Его опрометчивое продвижение вперед неизбежно привело к большим потерям, и, когда кавалерия противника собралась с силами после неожиданного отступления и опять пошла в атаку, Ней был вынужден выстроить каре, чтобы устоять перед этим напором. Порывистый Ней слишком далеко оторвался от шедших по бокам от него в атаку Ланна и Ожеро, и ему грозило окружение. Под натиском пруссаков Ней был вынужден отступать. Лишь благодаря расторопности Сульта и Ланна опасное положение, создавшееся по вине Нея, было исправлено и все обошлось.

Зато при Ватерлоо, когда Ланна уже давно не было в живых, а ненавидевший Нея со времен Испании Сульт был начальником штаба, неевская горячность пагубно сказалась на исходе судьбоносного сражения!

Корпус Нея не принимал непосредственного участия в жутком побоище на заснеженном поле при Эйлау в феврале 1807 г. Ней следил за перемещениями прусского корпуса Лестока: в его задачу входило не допустить соединения пруссаков с русской армией. Однако Лестоку удалось избежать ловушек и засад французского маршала. Правда, Ней получил приказ от Наполеона срочно прибыть к Эйлау только в два часа дня, т. е. уже в самый разгар битвы. Ней даже не подозревал, что южнее идет ожесточенная битва: сильный ветер и снежный буран заглушали шум сражения, не был слышен даже грохот пушек. А вот Лесток получил от Беннигсена сигнал к возвращению раньше, и, прибегнув к ускоренному маршу, ведя успешные арьергардные бои, пруссаки подошли вскоре после часа дня и начали продвигаться за измотанной линией Беннигсена, чтобы напасть на сминавшие левый фланг русских войска Даву. После четырех часов дня прусско-русские части перешли в контратаку против заходившего им в тыл Даву и оттеснили его с захваченных позиций. В сгущавшихся сумерках Наполеон напряженно вглядывался в пространство на севере, надеясь увидеть признаки приближения Нея, единственного человека, от которого зависел исход сражения. Но его марш серьезно затрудняли постоянные стычки с арьергардом Лестока. Наконец в семь часов вечера первые части запоздавшего, но долгожданного 6-го корпуса появились у правого фланга русских. Но только около восьми вечера бульшая часть (14 500 человек) корпуса Нея смогла атаковать правофланговые позиции русского генерала Тучкова и отбить у него деревню Шлодиттен, однако яростной контр атакой русские вернули ее себе. Стемнело, и Нею пришлось отойти на исходные позиции.

Итак, Ней упустил марш-маневр прусского корпуса Лестока (не самого лучшего военачальника прусской армии), успевшего прийти на помощь русским под Прейсиш-Эйлау и тем самым выровнявшего ситуацию. Более того, сам Ней опоздал, появившись на поле боя лишь вечером, и не сумел серьезно повлиять на исход сражения! 14 часов непрерывной бойни у Эйлау так и не дали никакого результата, хотя цвет французской и русской армий остался лежать мертвым на кровавом снегу. Ней был так потрясен этим жутким зрелищем, что бросил историческую фразу: «Что за резня! И без всякого результата!»

Это его весной 1807 г., когда ему пришлось уносить ноги из-под Гутштадта, чуть было не раздавил Беннигсен!

Кстати , сам Ланн – первая шпага Франции – не раз обращал внимание Наполеона на то, что Ней дерется один против всей вражеской армии и его надо немедленно выручать! Ответ императора, лучше других знавшего цену «рыжегривому льву», обычно был банально прост: «Он всегда таков, атакует противника, как только увидит его!» И французская армия чаще становилась свидетельницей триумфа Нея, чем его фиаско.

Чуть ли не 20 лет проведя в казарме и на бивуаке, Мишель Ней превыше всего ценил военную, солдатскую славу. Именно из-за нее он постоянно «лаялся» с другим сорвиголовой среди наполеоновских маршалов – кавалеристом от Бога Иоахимом Мюратом. Их непримиримое противостояние началось с кампании 1805 г., когда сын бочара впервые отказал сыну трактирщика в наличии полководческого таланта, а закончилось лишь с битвой при Лейпциге в 1813 г. Перебранки шли на таком солдатском сленге, что у присутствовавших уши вяли. Причем порой острый на язык гасконец не находил чем ответить рыжему лотарингцу. Унимать-разнимать их умел только Бонапарт, иногда для этого ему было достаточно хлопнуть рукой по столу. Столь же непросты были взаимоотношения Нея с «железным маршалом» Даву. Особо обострились они во время отступления из России в 1812 г., когда солдатам из арьергарда «рыжегривого льва» не досталось запасов пропитания в Смоленске, поскольку они пришли туда после вояк Даву, разметавших все съестное. Тогда русские почти полностью вырубили неевцев. А сам Ней не попал в плен лишь благодаря своему исключительному мужеству и везению: в момент его переправы Днепр замерз, а когда подоспела погоня, он снова вскрылся. Вскоре Ней незаслуженно оскорбил тяжелораненого храбреца маршала Удино. Правда, тому хватило выдержки и благородства отписать брату по оружию примерно следующее: «У меня нет другой возможности отплатить вам, кроме как рассказав всем об этом происшествии; но это было бы столь недостойно, что я не стану этого делать». Впрочем, в тот момент неврастеничному поведению Нея имелось простое объяснение: он был арьергардом отступающей Великой армии, и никто, кроме него, не справился бы с этой тяжелейшей задачей!

Ней был твердо убежден, что настоящий солдат должен пасть на поле боя и что те воины, которые умирают в своих постелях, – не настоящие солдаты, а… дерьмо! Быть со своими солдатами в самом опасном месте, разделять с ними все тяготы службы, честно исполнять свой долг – все это казалось Нею неизмеримо важнее высоких наград и пышных регалий. Он был согласен всю жизнь прожить на жалованье рядового, лишь бы его прославляли как человека, выигравшего для Франции не одну битву, все знали бы его как военачальника, идущего с сигарой в зубах в бой на десять шагов впереди самого быстрого из его солдат! Это роднило его с маршалом Мюратом. Как писал позднее Наполеон, «не было людей более отважных на поле сражения, чем Ней и Мюрат, но и нет менее решительных людей, чем они, когда нужно принять какое-нибудь решение в тиши кабинета». Именно они соперничали друг с другом в отваге в самой страшной битве Наполеона – при Бородине и покрыли себя неувядаемой славой. Добавим, что и в личной жизни храбрец Ней отнюдь не отличался самостоятельностью. Он женился по… настоятельной рекомендации супруги Бонапарта Жозефины. Вот как это случилось.

Ближе к концу 1801 г. Ней узнает о том, что правительство снаряжает экспедицию на остров Сан-Доминго. Экспедиционным корпусом, по слухам, назначен командовать зять первого консула – генерал Леклерк. Последний, как и Ней, дивизионный генерал, был с ним знаком по Гогенлинденской кампании 1800 г. В начале декабря 1801 г. Ней отправился в Париж с намерением просить собрата по оружию рекомендовать его в состав готовящейся экспедиции. 4 декабря он уже у Бертье с рапортом об участии в экспедиционном корпусе. Бертье дал согласие на просьбу Нея, о чем даже было опубликовано соответствующее сообщение в газетах. Но уже буквально на следующий день Ней написал Бертье записку, в которой извещал последнего о том, что он отказывается от своей просьбы, так как некие «семейные дела» настоятельно требуют его присутствия во Франции. 1 января 1802 г. Ней вновь выступает в роли просителя. На сей раз он хочет получить все у того же Бертье согласие предоставить ему пост инспектора кавалерии. Военный министр, не выказав никакого неудовольствия, соглашается дать Нею этот пост.

Крутые перемены в «настроениях» столь испытанного вояки объяснялись очень просто. У супруги первого консула Жозефины появились свои виды на перспективного генерала: она задумала женить его. Чтобы не упустить завидного жениха, Жозефина стала оказывать Нею «высочайшее покровительство», настояв перед Бертье на удовлетворении всех пожеланий упрямого «красномордого». Это она решила, что хватит 33-летнему боевому генералу с гусарскими замашками в свободное от службы время музицировать на флейте. (Мишель, кстати, очень недурно играл на этом благородном инструменте.) И тем более «снимать стресс» с помощью некой Иды Сент-Эльм – большой мастерицы по ублажению высшего командного состава французской армии, от генерала-инженера Армана Самуэля Мареско до командующего армией генерала Моро. Губа не дура была, кстати, у Иды – все генералы как на подбор выдающиеся специалисты. Именно Жозефина по-женски мягко, но настойчиво указала Мишелю на 20-летнее сокровище – красавицу, умницу, подругу ее дочери Гортензии – Аглаю Луизу Огье (1782–1854), племянницу и еще одну элитную воспитанницу камеристки королевы Марии Антуанетты мадам Кампан. Грациозное чудо было отменно воспитано и к тому же весьма недурно пело. В общем, «рыжегривому льву» прямым текстом сказали о недопустимости дальнейших сеансов расслаблений с помощью дам полусвета с их изысканным букетом «галантных болезней».

Примечательно, что первая встреча будущих супругов могла оказаться и последней. Жених-вояка, никогда не общавшийся с благородными девицами, был крайне робок и неловок, а невеста-выпускница-пансионерка – холодна и неискренна. Именно Жозефина, дама более чем искушенная в амурных делах, убедила Аглаю – высокую, очень аппетитную брюнетку с томным взором огромных черных глаз, что такой герой, как «красномордый» и огненно-рыжий, зеленоглазый и громогласный Мишель Ней с его бурным гусарским прошлым, казарменными замашками и кровавыми побасенками про войнушку, вполне достоин быть ее избранником. Нею поначалу тоже не понравилась девица Огье: она показалась ему чересчур воспитанной «мамзелью с манерами», т. е. не тем, что ему нужно! Это – не утеха воина! Именно Жозефина заставила лихого генерала приодеться, сменить прическу, состричь помпезную гусарскую косичку, отпустить окладистые бакенбарды, не брезговать новомодным одеколоном (причем как наружно, так и внутрь – для плезира!) и подарить невесте дорогие украшения. Мишель по-военному просто объяснился с прелестницей: он не обещает ей сказочного богатства, но слава супруги… «первой шпаги Франции» ей обеспечена! (Три выдающихся бретера наполеоновской армии – Ланн, Мюрат и Ней – задирали тогда всех вокруг, чуть что – постоянно щелкая эфесом о ножны!) Не прошла даром и проведенная Жозефиной работа: искусные куаферы и модистки сделали жениха неотразимым, а невесту – очаровательной. 33-летний Мишель и 20-летняя Аглая пригляделись друг к другу под другим ракурсом и окунулись… «в роман». «Романились» они недолго, и уже 5 августа 1802 г. один из самых перспективных женихов из армейской касты наполеоновской Франции оказался «окольцован». По сути дела, это был типичный брак по расчету, поскольку никаких горячих чувств молодые люди не испытывали. Однако с годами Аглая стала для Мишеля верной супругой и заботливой матерью его четырех сыновей: Жозефа Наполеона (1803–1857), Мишеля Луи Феликса (1804–1857), Эжена Мишеля (1806–1845), Наполеона Анри Эдгара (1812–1882).

Именно женитьба и «высочайшее расположение» особы, особо приближенной к особе Бонапарта, – его супруги Жозефины – позволили Нею, приятельствовавшему со свояком Бонапарта генералом Леклерком, избежать участия в трагической для французов (и самого Леклерка) экспедиции на остров Сан-Доминго, где гусару Нею надлежало быть начальником кавалерии корпуса. Чуткая и отзывчивая, нежная и веселая мадам Ней быстро стала своей при дворе. Она даже встала в оппозицию к Наполеону, когда он развелся со «старушкой» Жозефиной, и хотела вслед за ней покинуть императорский двор. Но тут уже Бонапарт дал ей понять, «что не по чину себя ведет», и назначил статс-дамой при новой государыне-австриячке. Она очень мало видела мужа – тот постоянно воевал, от Мадрида до Москвы, – и воспитание их четырех сыновей достойными имени Les Brave des Braves полностью легло на ее хрупкие, но крепкие плечи, тем более что она овдовела в неполные 33 года. Ей даже пришлось перенести тяжелейшую для любой матери трагедию: пережить двух сыновей – Эжена Мишеля и Мишеля Луи. После смерти «храбрейшего из храбрых» Эгле (так звали мягкую и заботливую Аглаю близкие знакомые и родственники), подобно вдовам маршалов Ланна и Бесьера, так больше и не вышла замуж, хотя, как и у Луизы Ланн или Мари Жанны Мадлен Бесьер, достойных претендентов на ее руку было более чем достаточно. Скажем сразу, что не все молодые еще маршальши устояли перед искушением повторно выйти замуж после смерти своих знаменитых супругов. Эгле была из той (отчасти несчастливой) породы жен военных, что выходят замуж один раз в жизни, храня память о людях, ставших гордостью нации: вдова Ланна, вдова Нея, вдова Бесьера – героев Франции! Это звучит гордо!