— Я вам "большакам" не верю! Ты слышишь, малец не верю. Вы горазды, брехать, как и твой батька и дед. "Колхознички", вашу мать.
При упоминании родных, мальчик весь сжался, оскалился. За тем рванулся изо всех сил и выскочил из бандита.
— Ах ты, щенок! — зло и страшно, выплюнув кровавый сгусток из-за рта, прорычал Яцевич. Выхватив у подчиненного карабин, стал целиться в убегающего босоного мальчика.
— Не стреляй, Михась! — стали выкрикивать его подчиненные. — Не стреляй! Пусть живет!
— Не на того нарвались, чтобы по скуле бить, господа хорошие!
Поймав Васю на мушку, бандит профессионально как опытный стрелок, затаив дыхание, плавно нажал на курок.
Раздался оглушительный выстрел.
— Кар-рррр. — Закаркало всполошенное воронье, неохотно взлетая из пепелища и садясь на обгорелые ближайшие деревья.
Мальчик как подкошенный упал на дорогу. Немного прополз вперед. Приподнял на секунду голову, выискивая кого-то. Затем безвольно уткнулся в грязь. Небольшая маслянисто-темная лужица моментально обагрилась кровью ребенка. Откинутая в сторону правая рука по-прежнему сжимала немецкие галеты. Он был мертв.
Капитан Ольбрихт вздрогнул, услышав отдаленный одиночный выстрел. Его лицо побагровело. Он хотел было что-то сказать Брайнеру.
-Успокойтесь, господин гауптман,— тут же встрял обер-лейтенант Риккерт, видя, как почернел командир.— Это и должно было быть. Я не знаю ни одной нации похожую на русскую, где бы классовая борьба в период революции приобрела такой ожесточенный характер. Здесь брат шел на брата, сын на отца.
— Вы о чем говорите, Риккерт?
— Все о том, господин гауптман. О них. О русских мародерах.
— Наверное, вы правы Карл....,— тяжело вздохнул Ольбрихт, затем, подумав, глубокомысленно добавил: — Во всем виноват большевизм, против которого мы и начали войну. Хотя..., это скорее официальная пропаганда.
— А вы здорово им преподали урок?— засмеялся Риккерт. -Главарь рухнул, словно мешок с "дерьмом". — Такой необычный удар!— Адъютант задержал свой восхищенный взгляд на командире, попытался увести от тяжелых мыслей.
Ольбрихт усмехнулся, впервые подумав с благодарностью о новом, затаившемся внутри друге. С удовольствием подхватил разговор.
— В годы учебы на спартакиаде училищ "Панцерваффе" Вермахта и СС в Бад-Тельце, я занял третье место в своей весовой категории по боксу, — начал он.— Вот это были бои, Карл, я вам скажу.
— Браво, браво, Франц! Но сейчас был не бокс. Это было лучше бокса! Вы непременно расскажите нам, где вы так превосходно научились драться ногами.
Франц внутренне содрогнулся, от слов адъютанта. Он понял, что сегодня переиграл себя. Ему вскоре придеться держать ответ за выходки своего второго "Я". Только где и когда?
— Может, выпьете еще, господин гауптман, снимите стресс?
На Франца смотрели внимательные, с потаенным любопытством, глаза адъютанта.
— Достаточно, Карл, — сдержанно отреагировал Ольбрихт. Лучше следите за дорогой. Мне надо собраться с мыслями. Генерал попусту не вызывает.
Глава 3
  ;28 апреля 1944 г. Штаб 41 танкового корпуса. Группа армий "Центр". Восточный фронт.
Несмотря на вынужденные остановки в пути, капитан Ольбрихт прибыл в штаб корпуса без опозданий. После проверки документов, открылся шлагбаум. Боевые машины четко припарковались к двухэтажному зданию. Гефрайтер Брайнер выскочил из вездехода и услужливо открыл дверь командиру.
— Спасибо, Эрих, — поблагодарил подчиненного Ольбрихт. Осмотревшись вокруг, он подметил в поселке присутствие одних военных . Все это говорило о близости прохождения фронта. Обстановка была мрачной и ненадежной.
— Вам не кажется, Карл, что в воздухе пахнет грозой?
— Грозой? 28 апреля?— Риккерт посмотрел на солнце, которое пожиралось большой тучей.— Не знаю,господин гауптман, гроза в апреле редкое явление. Что собственно вас смутило?
— Вы не правильно меня поняли, Риккерт. Мне вдруг показалось, глядя на отсутствие гражданской жизни в этом городке, что мы накануне большой трагедии.
— Вот вы куда клоните. Для любого народа, Франц, как вы знаете, приход христианской миссии не был бескровным. Миссионерам всячески препятствовали язычники. Шла кровавая резня.
Мы миссионеры, господин гауптман. Стали ими не по своей воле. Просто мы родились в эпоху больших потрясений. Здесь кому как повезет. Я лично оптимист. А за все то, что мы делаем, пусть отвечают там в верхах. Мое дело маленькое, — Риккерт повел плечами. — Однако похолодало. Погода меняется. Какие будут указания, господин гауптман? Вас ждут дела.
— Да,Карл, меня ждут дела. Вы правы, — чистое выбритое лицо Ольбихта напряглось. Шрам, сползавший змеей от правого уха к шее, отметина боев под Курском, принял фиолетовый оттенок.
Франц повернулся в сторону "панцершутце". За ним внимательно наблюдало десяток солдатских глаз, преданных и надежных, таких же, как Брайнер. — Нас всех ждут большие дела, господин обер-лейтенант. Притом очень скоро. Подайте мне папку.
— Слушаюсь, — адъютант невольно щелкнул каблуками перед командиром разведбатальона.
— Еще, Карл. Свяжитесь со штабом дивизии и доложите о прибытии на точку. Здесь мы пробудем не более часа. Обед по расписанию в части. Всем оставаться на своих местах.
— Разрешите...
— Нет. Вас это тоже касается, Риккерт. Я не долго.
У входа в штаб Ольбрихта приветствовали два солдата из охранного подразделения, вооруженные автоматами. Они вытянулись перед строгим капитаном, оказав должное уважение его заслугам: Рыцарскому кресту Железного креста, закрепленному на черно-бело красной орденской ленте, знакам за танковые сражения и нашивкам ранений.
Капитан слегка кивнул и зашел в прохладный вестибюль. Доложив дежурному офицеру о своем прибытии, поднялся на второй этаж.
— Франц Ольбрихт! Рад видеть, вас! — раздался звонкий, заискивающий голос адъютанта, когда Ольбрихт зашел в приемную. Рэмек стремительно подскочил к Ольбрихту. Поздоровался. — Генерал справлялся о вас, но...,— майор сделал загадочное лицо и повел пальцем. — Я вам не завидую сегодня, Франц. Генерал находится в сильно расстроенных чувствах. Присядьте пока.
— Спасибо, господин майор. Генерал Вейдлинг, болен?
— Бог с вами! Он здоров как орел Рейха. Разве только нога беспокоит. Он удручен служебными вопросами. Отчасти это связано с вами, уважаемый Франц.
— Что вы знаете, господин майор? Говорите.
— Генерал усомнился в вашем здоровье и в возможности решать задачи батальона.
— Не может этого быть! — опешил Ольбрихт. Лицо его посерело. Руки сжались, он чуть не схватил Рэмека за грудки.— Я предан Вермахту и ни на йоту не отступал даже от солдатского устава Риберта, не говоря уже о выполнении требований наставления офицера "Панцерваффе". Это ложь!
С первой минуты разговора с адъютантом у Ольбрихта появилась неприязнь к нему, хотя они были раньше знакомы. Неискренность, слащавость напрягали слух боевого офицера. Францу захотелось быстрее избавиться от адъютанта.
— Доложите генералу о моем прибытии. Я жду приема.
— Не суетитесь, господин гауптман. Спокойнее. — Маска добродушия моментально слетела с лица Рэмека.. Взгляд стал холодным и официальным.— Командир корпуса вас примет. Я иду доложить о вас. Вы сами убедитесь, что я прав. Генерал Вейдлинг с утра был крайне раздражен и непредсказуем. Вы это увидите.
Постучавшись в дверь, Рэмек вошел в кабинет генерала.
Вейдлинг только что закончил разговор с командующим 9 армией Йозефом Харпе и был в состоянии прострации. Он держал телефонную трубку возле уха и остекленевшим взглядом смотрел вперед.
— Господин генерал, — тихо обратился Рэмек.
Генерал молчал, уставившись на дверь. Взгляд затуманен.
— Господин генерал! — повысил голос адъютант. — К вам с докладом капитан Ольбрихт.
— Что? Рэмек? — генерал постепенно стал приходить в себя и узнал адъютанта. — Вы гранаты приготовили, Рэмек?
— Какие гранаты?— оборвалось сердце Рэмека.
— Вы готовы идти на Т-34?
— Еще,...еще нет...., господин генерал. А что?... Уже надо? ... Так это была не шутка?
— Как! Еще нет? Я же вам дал команду!... ,— неожиданно Вейдлинг, глядя на Рэмека, взорваля смехом.
Вейдлинг, услышав, как промямлил адъютант, увидев, что тот задрожал как осиновый лист, не смог сдержаться от нахлынувшего на него приступа смеха. Он смеялся до слез. Смеялся громко, держась за живот. Так генерал давно не смеялся.
От громогласного хохота Ольбрихт также засмеялся. Хохот генерала прорвался за дверь кабинета. Беспокойство, возникшее в его груди после столкновения с адъютантом, стало исчезать. — Все будет хорошо, — подбодрил его внутренний голос, — все будет по плану.
Смех, был отдушиной для генерала после трудного психического напряжения. Возможно, реакцией на выпитый коньяк. Возможно и то и другое. Даже слезы потекли из глаз Вейдлинга.
— Обезьяна остается обезьяной, хоть одень ее в вельвет, — смеялся, сморкаясь, сплевывая и вытирая платком мокрые глаза генерал, глядя на Рэмека.
Смех генерала был настолько заразителен, что стал разбирать Рэмека, несмотря на его растерянно-подавленное состояние. Майор не выдержал, также хихикнул.
— Все, Рэмек. Все. Идите. Идите, Ганс, — наконец закончил смеяться, Вейдлинг и махнул рукой адъютанту, — не забудьте позвать капитана Ольбрихта.
Когда адъютант удалился, генерал живо приковылял к серванту. Глаза загорелись вожделенным блеском. Рука потянулась к коньяку. Немного выпил, растягивая удовольствие. Долька лимона превосходно сбалансировала вкус. — Вот теперь можно работать, — крякнул Вейдлинг, потирая руки. — Где мой, капитан?
В этот момент постучали в дверь.
Заходите, заходите, Франц,— радушно отозвался генерал, выйдя навстречу командиру 20-го танкового разведывательного батальона, 20-ой резервной танковой дивизии Вермахта капитану Францу Ольбрихту. Тепло, пожимая руку, комкор внимательно рассматривал Ольбрихта. Ему хватило тех секунд, глядя в строгие, серые глаза Франца, чтобы понять, как сильно возмужал младший товарищ по оружию, сын давнишнего приятеля, военного медика Вилли Ольбрихта. Это был уже не тот молодой лейтенант, которого он знал по 41 году. Это был сильный, волевой, мужественный офицер-командир, отдающий приказы и отвечающий за их выполнение. От генерала не ускользнуло и душевное состояние Франца. В умных, серых глазах офицера он увидел потаенное волнение и внутреннюю напряженность. Умудренный опытом общения с подчиненными за годы службы, Вейдлинг стал неплохим психологом.
— Мы давно с вами не виделись, Франц, — Вейдлинг покачал головой,— и в этом мы виноваты оба.
— Да, господин генерал, с осени 41 года. Прошло много времени.
— Замечу, Франц, военного времени. Но, как говорят русские, лучше поздно, чем никогда. Я очень рад этой встречи.
— Моя радость также искренне, господин генерал, — Франц учтиво наклонил голову.
— Вижу. Вижу. Глаза искрятся. Что мы стоим? Присядем, — генерал мягко подвел Франца к креслу, усадил. Сам присел на диван.
— Ты возмужал, сынок! — Генерал перешел на "ты", подчеркнув, что беседа неофициальная. — Тебе идет общевойсковая форма офицера Вермахта.
— Мне она самому нравится. Я горжусь отличной униформой частей "Панцерваффе", но предпочитаю надевать ее вовремя боевых действий. А в этой я, чувствуя себя всегда превосходно. Без нее, я как тевтонский рыцарь без плаща.
— Похвально. Смотрю, ты стал настоящим офицером арийцем. Меня это очень радует. Я искренен в своих чувствах.
— Спасибо, господин генерал.
— С матерью, отцом переписываешься? Где они сейчас?
— Дома был в конце лета 43 после ранения. Мама по-прежнему беспокоится за меня. Говорит, что я изменился. Молится ежедневно за мое здоровье. Она вообще, стала набожной, как началась война с русскими. От папы получил письмо две недели назад. Сообщил, что его перевели в госпиталь, расположенный в Нойдаме, возле Франкфурта на Одере. Пишет, что много работы. Много раненых. Большая нагрузка. В основном везут из Украины, с южной группы. Много разговоров об открытии второго фронта.
— Да, мой мальчик, идет война, — генерал приподнял голову, повысил голос. — Не мы ее развязали. Во всем виноват большевизм. Мы просто предупредили удар Сталина, его клики. Тягаться с русским медведем тяжело, несмотря на доблесть наших дивизий. Наш фюрер ошибся, говоря, что это колосс на глиняных ногах. Мы убиваем одного, встают трое. Убиваем троих, поднимается пять. Так до бесконечности. А их погода? Эти сибирские морозы. А дороги одни что значат? Нет, это война не по правилам Карла фон Клаузевица.
— Да уж, дороги..., — скривился офицер, вспомнив происшествие в лесу.
— Давай выпьем за встречу, Франц,— перебил его воспоминания генерал.— Она заждалась этого момента, как немецкая мать сына фронтовика.
— Меня товарищи ждут, господин генерал. Давайте перейдем к главному вопросу.
— Ничего, ничего, пятьдесят граммов коньяку не помешает никакому разговору. — Генерал Вейдлинг поднялся и осторожно, чтобы не пролить, наполнил на четверть бокалы золотистой жидкостью. Один из них предложил Ольбрихту.
— За фюрера и победу! — произнес тост генерал.
— За солдат Рейха и победу! — Франц, дотронулся хрустальным бокалом до бокала Вейдлинга, сделал глоток.
— Прекрасный коньяк, господин генерал. Эту марку я пью впервые.
— Еще бы, Франц! Я эстет в этих вопросах. — Глаза командира заискрились от похвалы. — Начальник снабжения знает мой вкус. Подает без обмана. А вам доставляют дешевые вина и шнапс. Если коньяк, то простой, не выдержанный.
Еще налить?
— Нет, спасибо, господин генерал.
— Хорошо, Франц, — генерал снова присел на диван.— Ответь мне на такой вопрос. Он пришел мне в голову, когда читал твой рапорт. Почему в 41 году ты предпочел штабной работе передовую? Не успел я принять в декабре 86-ю пехотную дивизию, как узнаю, что по твоей настойчивой просьбе, ты попадаешь в роту, а затем на переучивание в Падерборн на новую технику. Твой отец просил меня присмотреть за тобой. Я старался, как мог выполнять его просьбу. А ты полез в пекло. Скажи, почему?
Франц смутился, услышав такой вопрос от старого приятеля отца, друга семьи. Он помнил дядю Гельмута с детства. Нужно было отвечать. Прямого ответа не было. Ответ был в его сердце, в его душевном состоянии жаркого лета 41 года. Лгать ему не хотелось.
— Господин генерал...
— Можешь называть меня, дядя Гельмут.
— Дядя Гельмут.... Мне стыдно, как офицеру, перед вами, но у меня нет прямого ответа. Что-то толкало меня идти в бой, лезть под пули. Возможно это долг. Может юношеская бравада. Возможно, свет боевых побед.
— А ты, с Мартой, переписываешься, мой мальчик? Ты виделся с ней в отпуска в Берлине? — лицо генерала вытянулось в ожидании ответа.
— Да, дядя Гельмут, виделся.
— Ну-ну, расскажи.
— Она ждала этой встречи. Мне также казалось, что я хотел ее видеть. Но мы расстались друзьями, хотя она плакала после встречи. Она надеялась, что я женюсь на ней. Но меня потянуло на фронт, а не в супружеское ложе.
  ;Взгляд генерала потух. — Конечно, это не мое дело, Франц, — произнес генерал с укоризной. — Но, Марта, была бы хорошей, верной женой.
— Не знаю, дядя Гельмут. Возможно. Переписку я прервал. Больше не встречался.— Франц глубоко вздохнул, допил остаток коньяка.
— Извини старого генерала за прямоту. У тебя были женщины? Я не имею в виду, юную Марту.
От услышанных слов генерала, уши и щеки Франца заполыхали. Глаза не могли найти точку опоры. Рука потянулась к бокалу. В воздухе висела тишина. Но, собравшись с духом, офицер промолвил: — Этот вопрос я оставлю без ответа, дядя Гельмут. Если, можно...
— Хорошо, Франц, извини...
По интонации голоса Ольбрихт понял, что генерал недоволен ответом. Но что он мог сказать? Правду? Разве это так важно: были или не были? Что этим хотел подчеркнуть, дядя Гельмут?
Ответ Франца сильно задел генерала. Брови сдвинулись. Заострились скулы. Голова покачивалась. Через краткую паузу он вновь заговорил. — Я понимаю, Франц, — не глядя на офицера, произнес Вейдлинг, — что хотел попасть за черту, где начинается твой внутренний мир. Просто, я подумал, что ты сможешь мне раскрыться. Тебе стало бы легче. Я же вижу потаенное беспокойство, даже страдания души. Но, видимо, у каждого человека есть граница, которую переходить, никому не дозволено. Разве только, Всевышнему Богу. И то, если попросишь об этом.... Ты мне как сын, Франц. Поэтому я и терзал тебя вопросами. Не обижайся.
— Я не в обиде, дядя Гельмут.
— Хорошо, Франц. Бог рассудит все наши поступки. Перейдем к делу. У тебя мало времени. Как будто у меня его много?
Командир корпуса с досадой поднялся с дивана. Заскрипели половицы под его согбенной ковыляющей поступью. Лязгнул замок сейфа. — Вот ваш рапорт, капитан Ольбрихт. Я слушаю вас. Можете докладывать сидя.
Ольбрихт повиновался. С жаром стал излагать суть вопроса.
— Последнее время, господин генерал, я получаю все больше данных о том, что русские что-то замышляют. Думаю, они готовят крупномасштабное наступление на участке обороны, возможно, по всему фронту группы Армий "Центр". К этому выводу подводит факт усиления ими пропагандистской работы.
Вот смотрите, по порядку,— Франц достал из своей папки сводный лист разведданных и передал их Вейдлингу.— Идет перемещение пехоты, танковых и артиллерийских частей. Днем открыто их снимают с позиций, но ночью, тайно, возвращают назад. Делается видимость их передислокации. Вот случайно перехваченный разговор русских саперов, которые прощупывали наши минные поля. Вот листовки, сброшенные русскими самолетами. Уже нет глупых воззваний, что были вначале войны типа: "Немецкий солдат стой! Ты проник в социалистическое государство. Сдавайся в плен!" Теперь русские используют такую форму, как политический анекдот, на высшее руководство Рейха. Смешно и бьет в точку.