— Бедная Эмили, — произнесла Джэнет. — Когда она произнесла заклинание, которому научила её Дорис с помощью фонтана, она действительно думала, что нашла секретную технику, которую упустили все остальные. Оно было сложным и затратным, но, казалось, оно обязано было сработать. После нескольких недель подготовки Эмили самостоятельно наложила заклинание в своей комнате.
— Как, думаете, она себя чувствовала, когда посмотрела в зеркало и увидела, что она с собой сделала? — в грубом голосе Джэнет можно было услышать нотку подлинной симпатии. — Можете себе это представить? Я реально не могу.
Был столь поздний вечер, что сумерки из леса уже успели растянуться до восточного края Моря, настолько далеко, что уже поглощали всё на своем пути, подбираясь к краю их покрывала.
— Должно быть, она всё ещё могла говорить, так как она сумела передать тому мальчику пару слов о том, что она в беде, и он пришёл в её комнату. После долгого предварительного перешёптывания через замочную скважину, она разрешила ему войти. И тут мы должны отдать нашему парню должное. С Эмили всё было плохо, очень плохо, поэтому он застрял с ней. Она не позволила ему пойти к преподавательскому составу — Дунливи всё ещё была деканом, и она бы выкинула Эмили без раздумий.
— Итак, он сказал ей оставаться там, не двигаться, не делать ничего, что могло бы сделать ситуацию ещё хуже, а сам ушёл в библиотеку, посмотреть, есть ли там что-нибудь, что могло бы им помочь.
— Он вернулся прямо перед рассветом, уверенный, что нашел решение. Можете представить себе случившееся. Они оба всю ночь не спали. Они сидели, скрестив ноги, на её маленькой кровати, она со своей размозжённой головой и он с где-то восьмью открытыми книгами, разбросанными вокруг него на кровати. Он смешал несколько ингредиентов в миске для хлопьев, взятой из обеденного зала. Она опиралась на стену тем, что осталось от ее головы, пытаясь оставаться хладнокровной. Синева за окном становилась всё ярче и ярче, они должны были разобраться с проблемой как можно скорее. Она, вероятно, уже перестала паниковать, но не перестала надеяться на лучшее.
— А теперь подумайте, в каком состоянии находился он. В некотором роде, для него это было наилучшим развитием событий. Драгоценный миг, его шанс стать героем, спасти её и заполучить её любовь или, по крайней мере, рассчитывать на секс из жалости. Шанс побыть сильным для неё, и это всё, чего он когда-либо желал. Но я не знаю, лишь предполагаю, что на этот раз у него было достаточно времени, и, возможно, он выяснил, что происходит на самом деле. Думаю, что тайное наконец стало явным. Она поступила ужасно, и он должен был понимать, что она сделала это не для него.
— Или, может быть, он был не в той форме, чтобы работать с серьёзными заклинаниями. Он устал, ему было страшно, и всё происходящее было выше его понимания, и, я думаю, в том числе и его сердце было в определённой степени разбито. Возможно, он просто хотел этого слишком сильно. Он бросился накладывать восстанавливающее заклинание, которое, как мне случайно стало известно, принадлежало к Старшим Арканам, штуке эпохи Возрождения. Большие затраты энергии. Она высвободилось из него самым худшим образом. Забрала его самого, его тело. Прямо на её глазах он горел заживо, крича. Голубым пламенем. Он стал ниффином.
Квентин думал о том, как Фогг говорил о таком в лечебнице той ночью. О потере контроля. Очевидно, они знали, что это за «ниффин». Они уставились на Джэнет так, будто вдруг превратились в каменные изваяния.
— Итак. Эмили взбесилась, я имею в виду, сошла с ума. Забаррикадировала дверь, не пуская никого, пока не появился её обожаемый профессор. К тому моменту вся школа уже стояла на ушах. Могу лишь представить, каково ему было, когда всё произошедшее оказалось в некотором смысле его виной. Особо гордиться ему было нечем. Предполагаю, что он мог бы попробовать изгнать духа, если бы тот не захотел уходить. Я не знаю, получилось ли бы у него. Не думаю, что у подобного есть границы.
— Во всяком случае, он сохранил самообладание и вывел всех остальных из комнаты. Он вернул её лицо, прямо сюда, на место, что было задачей не из легких. Кем бы он ни был, он должен был быть кем-то вроде мага, так как заклинание, прошедшее через фонтан, было хлопотной работёнкой. И скорее всего, она больше всего напутала при его произнесении. Но он разобрал его прямо на лету и придал ей достаточно приличный вид, хоть я и слышала, что она уже никогда не была такой, как прежде. Не то чтобы она стала уродливой или вроде того, просто другой. Вероятно, если вы не встречали её раньше, вы никогда этого не поймете.
— Всего этого было предостаточно. Не могу даже представить, что они сказали родителям парня. Я слышала, он был из семьи магов, так что есть вероятность того, что им рассказали подобие правды. Ну, знаете, правильную версию.
Наступила долгая тишина. Где-то вдалеке бил колокол — лодка, плывущая по реке. Тенёк, отбрасываемый деревьями, укрывал их на протяжении всего пути, давая сладостную прохладу во время послеполуденного летнего зноя.
Элис откашлялась.
— Что случилось с профессором?
— Ты ещё не поняла? — Джэнет не пыталась скрыть своего ликования. — Они предоставили ему выбор: с позором уйти в отставку… Или же перебраться в Антарктиду. Южный Брейкбиллс. Угадайте, что он выбрал.
— Боже мой, — произнес Джош. — Это был Маяковский.
— Это чертовски многое объясняет, — сказал Квентин.
— Разве нет? Разве не так всё и есть?
— Так что случилось с Эмили Гринстрит? — спросила Элис. — Она просто взяла и ушла из школы?
В её голосе прослеживались нотки решительности. Квентин не был уверен, откуда она взялась.
— Что с ней случилось? Они отправили её в обычную школу?
— Я слышала, она крутится в каком-то бизнесе на Манхэттене, — сказала Джэнет. — Они нашли ей лёгкую корпоративную работу, не знаю, управленческий консалтинг или что-то в этом роде. Нам принадлежит часть какой-то крупной фирмы. Тратится много магии на то, чтобы прикрыть тот факт, что она ничего не делает. Она просто сидит в офисе и копается в Интернете целый день. Я думаю, что часть неё просто не смогла пережить всё, что произошло, понимаете?
После этого даже Джэнет замолчала. Квентин позволил себе расслабиться, смотря на облака. От вина у него кружилась голова, будто Земля отвязалась и свободно болталась на шарнирах. Очевидно, он не был единственным, потому что когда Джош встал через несколько минут, он сразу потерял равновесие и упал на траву. Некоторые из физкидов заапплодировали.
Но потом он снова встал, нашёл равновесие, сделал медленный, глубокий наклон до колен и выполнил идеальное сальто. Он приземлился на ноги и выпрямился, широко улыбаясь.
— Сработало, — сказал он. — Я не могу в это поверить. Я забираю назад всё плохое, что я когда-либо говорил о шаманах-викингах! Это, блин, сработало!
Заклинание сработало, хотя почему-то Джош был единственным, на кого это как-то подействовало. Пока они собирали вещи для пикника и стряхивали песок с покрывала, Джош сделал несколько кругов вокруг поля с победными возгласами, и делая огромный прыжок супергероя в сумерках.
— Я воин-викинг! Трепещите перед моим могуществом! Трепещите! Сила Тора и всех его могучих хозяев протекает через меня! И я трахал твою мать! Я… трахал… твою… мааааать!
— Он так счастлив, — холодно произнес Элиот. — Такое ощущение, будто он готовил что-то, и оно получилось прямо как на картинке в книге рецептов.
В конце концов, Джош исчез в поисках других людей, перед которыми мог похвастаться, громко напевая "Боевой гимн Республики". Джэнет и Элиот пошли в направлении Коттеджа,
Элис и Квентин к Дому, загорелые и сонные, и ещё наполовину пьяные.
Квентин уже решил, что вздремнёт во время обеда.
— Он кого-нибудь покалечит, — сказал он. — Скорее всего, даже самого себя.
— Заклинание включает в себя защиту от повреждений. Укреплённые кожа и скелет. Он мог бы проломить кулаком стену и, вероятно, ничего не сломать.
— Скорее всего. Если он сможет, то так и сделает.
Элис вела себя тише, чем обычно. Только глубоко в сумерках аллей Лабиринта Квентин увидел, что её лицо блестело от слёз. Его сердце похолодело.
— Элис. Элис, милая, — он остановился и повернул её лицом к себе. — Что случилось?
Она печально уткнулась лицом в его плечо.
— Почему ей нужно было рассказывать эту историю? — спросила она. — Зачем? Почему она такая?
Квентин сразу же почувствовал вину за испытанное удовольствие. Это была ужасная история. Но в ней также было что-то неотразимо готическое.
— Она просто сплетница, — сказал он. — Она не имела ничего в виду.
— Не имела? — Элис отступила назад, яростно вытирая слезы тыльными сторонами ладоней. — Не имела? Я всегда думала, что мой брат погиб в автокатастрофе.
Она печально уткнулась лицом в его плечо.
— Почему ей нужно было рассказывать эту историю? — спросила она. — Зачем? Почему она такая?
Квентин сразу же почувствовал вину за испытанное удовольствие. Это была ужасная история. Но в ней также было что-то неотразимо готическое.
— Она просто сплетница, — сказал он. — Она не имела ничего в виду.
— Не имела? — Элис отступила назад, яростно вытирая слезы тыльными сторонами ладоней. — Не имела? Я всегда думала, что мой брат погиб в автокатастрофе.
— Твой брат? — Квентин похолодел. — Я не понимаю.
— Он был на восемь лет старше меня. Родители говорили, он погиб в автокатастрофе. Но это был он, я уверена, это он.
— Не понимаю. Ты думаешь, он — это тот мальчик из истории?
Она кивнула:
— Я думаю, это он. Я знаю, что это он.
Её глаза покраснели и сверкали яростью и гневом.
— Боже. Слушай, это просто история. Не может быть, чтобы она как-то могла это узнать.
— Она знает, — Элис продолжила идти. — Всё сходится, совпадает по времени. И он был именно такой. Чарли, он всегда влюблялся в людей. Он бы попытался спасти её сам. Он бы сделал это, — она горько покачала головой. — Он был глуп в этом смысле.
— Может, она этого не знала. Может, Джэнет даже не представляла себе, что это он.
— Она хочет, чтобы все так думали! Вы даже и не представляете, какая она вопиющая дрянь!
«Вопиющая» было модным словом в тот год в Брейкбиллс. Квентин собирался продолжать защищать Джэнет, когда до него дошло кое-что ещё.
— Так вот почему ты не была сюда приглашена, — сказал он тихо. — Наверняка из-за этого. Из-за того, что случилось с твоим братом.
Она кивнула. Она сейчас смотрела в никуда, её мозг работал без устали, спрятанный за хмурым лбом, складывая новые данные и создавая новую мрачную картину происходящего.
— Они не хотели, чтобы что-нибудь случилось со мной. Если бы могло. Господи, ну почему все остальные, кроме нас, в этом мире такие, блин, тупые?
Они остановились в нескольких ярдах от кромки Лабиринта, в глубокой тени, которую он отбрасывал, где живые изгороди росли совсем близко друг к другу, будто бы они не могли больше выносить дневной свет, ещё не могли.
— По крайней мере, теперь я знаю, — сказала она. — Но почему она рассказала эту историю, Кью? Она знала, что мне будет больно это слышать. Почему она это сделала?
Он потряс головой. Идея о конфликте в их маленькой компании заставила его почувствовать дискомфорт. Он хотел бы объяснить это. Он хотел, чтобы всё было идеально.
— Она просто злится, — наконец сказал он. — Потому что ты симпатичнее.
Элис фыркнула.
— Она злится, потому что мы счастливы, — сказала она. — А она влюблена в Элиота. Всегда была. Но он её не любит.
Они вновь продолжили прогулку.
— Что? Подожди, — Квентин потряс головой, будто бы это могло помочь заново сложить все кусочки вместе. — Почему ей нужен Элиот?
— Потому что она не может его получить? — зло сказала Элис, не оглядываясь на него. — И она хочет заполучить всё? Я удивлена, что она не пришла за тобой. Думаешь, она не спала с Джошем?
Они оставили Лабиринт и вскарабкались по лестнице на заднюю террасу, освещённую жёлтым светом, проходящим через французские двери, и усеянную опавшими листьями. Элис очистила лицо настолько хорошо, насколько могла сделать это своими ладонями. В любом случае, она не носила много макияжа. Квентин, стоявший рядом, молча протянул ей носовой платок, чтобы она высморкалась, сам же он позволил себе уплыть по течению собственных мыслей. Его никогда не переставало удивлять то, насколько мир вокруг него был загадочным и скрытным.
ГЛАВА 13. ПЯТЫЙ КУРС
С приходом сентября из физкидов остались только Квентин и Элис. Остальные ушли, растворившись в водовороте падающих листьев под хруст первых морозов.
Было шоком видеть, как физкиды уходят, но помимо шока, смешанное с ним, будто ликёр в коктейле, чувствовалось некое облегчение. Квентин хотел, чтобы между ними всё было хорошо, даже лучше, чем просто хорошо. Он хотел, чтобы всё было идеально. Но совершенство было самонадеянно, потому что как только видишь крошечный недостаток, то вся эта идиллия рушится. Для Квентина совершенство было мистической чертой Брейкбиллс, историей о его здешней жизни, которую он сам себе придумал. И эта байка, созданная и оберегаемая так же бережно, как и «Филлори и дальше» нужна ему скорее не для того, чтобы рассказывать себе её снова и снова, но для того, чтобы верить в неё. А это с каждым разом становилось всё сложнее и сложнее. Чувство гнёта разрослось до размеров цистерны, под давлением которого всё до боли знакомое в конце концов стало разваливаться на части. Даже Квентин, с его безграничной возможностью игнорировать очевидное, почувствовал на себе это влияние. А что, если Элис была права, и Джэнет действительно ненавидит её и любит Элиота? Возможно, там было что-то ещё более очевидное, что Квентин никак не мог разглядеть. Так или иначе, узы, связывающие их вместе, стали ослабевать, а с этими узами и их магическая способность непринуждённо любить друг друга. А сейчас, если подумать, всё уже никогда не будет так, как было раньше, они никогда не будут вместе так, как были в Брейкбиллс, но он навсегда запомнит те счастливые мгновения. Воспоминания остались при нём, аккуратно сложенные на чердаке его памяти.
Как только наступил сентябрь, Квентин сделал то, что он так долго откладывал: он пошёл к декану Фоггу и рассказал, что случилось с Джулией. Фогг лишь нахмурился и сказал, что позаботится об этом. Квентин хотел вскочить, ухватить Фогга за его аккуратненькие лацканы и воздать ему за всё то, что он сделал с ней, применив то заклинание по изменению памяти. Он пытался объяснить Фоггу, что тот приговорил Джулию к таким страданиям, которые никто не должен испытывать, а Фогг и бровью не повёл. В итоге он добился лишь обещания, следуя всем действующим правилам, добиться лучших условий для неё. Это было всё, что Квентин мог сделать. Он ушёл от Фогга в таком же плохом настроении, в каком и пришёл.
Обедая, прогуливаясь по пыльным, наполненным вечерним светом коридорам, в перерывах между занятиями, Квентин впервые понял, как они с Элис за последние два года отдалились от остальных студентов. Многих он толком-то и не знал. Все группы студентов были отрешёнными от других, но не так, как физкиды. А теперь от них остались только он и Элис. У него по-прежнему были общие занятия с другими пятикурсниками. Он болтал с ними подружески, но знал, что всё их внимание было где-то далеко, точно не здесь.
— Уверена, они считают нас ужасными снобами, — сказала как-то Элис. — Только посмотри, как мы вели себя всё это время.
Они сидели на каменном ободе фонтана, который все ласково называли «Сэмми», копии скульптуры Лаокона в Риме, где змеи душат его самого и его сыновей. Только вот в фонтане, в отличие от скульптуры, вода льётся из каждого рта. Они пришли сюда, чтобы попытаться воспользоваться самодельным заклинанием Элис по удалению пятен с юбки, которое лучше всего произносить на открытом воздухе. Только вот они забыли главный ингредиент — куркуму, а возвращаться им пока не хотелось. На дворе стояло прекрасное осеннее утро субботы, время было уже ближе к обеду, и температура была так сомнительна, что невозможно было понять, тепло тебе или холодно.
— Ты действительно так думаешь?
— А ты нет?
— Нет, ты определенно права, — вздохнул Квентин. — Они действительно так думают. Бессердечные ублюдки. Да это они снобы!
Элис бросила жёлудь в фонтан. Он отскочил от колена умирающего монаха и упал в воду.
— А что ты думаешь насчет нас? Мы тоже снобы? — спросил Квентин.
— Я не знаю. Необязательно. Нет, я не думаю что мы снобы. И мы ничего не имеем против них.
— Точно. Некоторые из них нормальные ребята.
— Некоторых из них мы даже уважаем.
— Точно. Квентин поводил пальцами в воде. — И что ты предлагаешь? Пойти подружиться с ними?
Она пожала плечами.
— Они единственные маги нашего возраста на всём континенте. Единственные сверстники, которые когда-либо будут у нас.
Небо было чистым, насыщенного синего цвета, и ветви деревьев резко выделялись на его фоне, в дрожащем отражении воды фонтана.
— Ладно, — сказал Квентин. — Но не со всеми.
— О боже, конечно, нет. Мы устроим дискриминацию. Да в любом случае, кто знает, вдруг они и не захотят общаться с нами?
— Да. Ну, так с кем подружимся?
— А это имеет значение?
— Ну, конечно, лисичка, — ответил Квентин. — Они же все разные. — Квентин ласково называл её лисичкой, намекая на то, что произошло между ними в Антарктике.
— Так с кем?
— С Сурендрой.
— Давай. Конечно. Или нет, он тусуется с этой ужасной второкурсницей. Знаешь, которая зубастая. Она ещё постоянно пытается заставить людей петь мадригалы после обеда. А что насчет Джорджии?