До боевца было двадцать шагов. Пуля попала ему в поясницу и сбила на колени. Нож со звоном полетел по мостовой. Тут только Сахер догадался обернуться. Увидел позади себя раненого человека, клинок под ногами и Лыкова с дымящимся «Веблеем» в руках. Агент переменился в лице. Но коллежский асессор со своим помощником уже мчались мимо него — Рышард ударился в бега.
— Останься с раненым! — на ходу приказал Алексей филеру. Упитанный Шмуль не годился для погони. И потом, он сейчас в шоке, а уж когда окончательно все поймет…
Между тем вербовщик стремительно убегал по Костельной. Русские, как могли быстро, неслись за ним.
— Куда выходит улица? — задыхаясь, спросил Лыков у Егора.
— Прямо к Висле. Там смотровая площадка у башни, а затем спуск — деться ему некуда!
Егор бежал легко и ровно, порываясь обогнать тяжелого Лыкова. И тот одернул парня:
— Цыц поперек батьки!
Прямо напротив очередного костела[66] из-за пояса у боевика вылетел револьвер. Он замер на секунду, оглянулся, понял, что не успеет поднять, и снова побежал. Но эта остановка была роковой — сыщики почти догнали его. Кроме того, Лыков вынул свисток и стал в него наяривать. Тут же снизу, от реки, и слева, от фортов, ответили постовые городовые. «Бек» оказался в ловушке.
Парень долетел до башни, что возле смотровой площадки, и остановился. К нему бежали с трех сторон. Боевик затравленно осмотрелся — и шагнул в башню. Каблуки его застучали по лестнице. Лыков с Ивановым бросились следом. Через четыре глухих пролета сыщики выскочили на верхний этаж. Рышард стоял у окна спиной к ним и смотрел на Вислу.
— Сдавайся! — крикнул Алексей. «Бек» даже не обернулся. Лыков сделал к нему шаг, второй, третий… Тут Рышард глянул через плечо. В глазах его стояли слезы, лицо было чистое, одухотворенное. Потом поляк снова перевел взгляд на медленные волны реки и прагские кварталы на том берегу. На пароходе толпились пассажиры. По железнодорожному мосту катил поезд. По крышам домов деловито шлялись голу би. Вокруг была жизнь…
— Сдавайся, — неуверенно повторил Алексей. Он уже понял, что сейчас произойдет. Действительно, Рышард одним прыжком вскочил на подоконник. Крикнул:
— Еще Полска нэ сгинжла!
И кинулся головой вниз.
Лыков сидел в общей комнате и с отвращением пил кофе. Ему очень хотелось уйти наверх, в свой маленький кабинетик. Но агенты сновали вокруг и всем видом показывали, что не считают его виноватым. Виноватым в том, что юноша, почти подросток, лежит в полицейском морге с разбитой головой.
Потом Алексею стало легче. Явилось начальство, и завертелся привычный маховик. Генерал Толстой что-то долго бубнил, а от него пахло дорогим о-де-колоном. Лыков молча смотрел обер-полицмейстеру в переносицу, не понимая ни слова, и изредка согласно кивал. Затем приехал Черенков и заставил сыщика в чем-то расписаться. Тут Лыков сбросил с себя оцепенение и внимательно прочел протоколы. Там все было правильно, и он подписал бумаги. Позже всех явился с важным видом надворный советник Петц. Заведующий военно-полицейским отделением стал мучить Алексея странными вопросами. Тот честно рассказал, как все произошло, но Петц не унимался. Вдруг Лыков понял, чего он добивается. Петц выяснял, не сам ли Лыков столкнул поляка с башни. Надворный советник увидел, как переменился в лице сыщик, и быстро удалился.
Когда все утихло, Алексей забрался в кабинет Гриневецкого и в отсутствие хозяина обыскал его. Но бутылки, что он нашел, были уже пустыми. Тут на пороге возник Эрнест Феликсович:
— Мне что, дверь запирать? Эдак мы с тобой совсем сопьемся!
Вывел Лыкова из сумеречного состояния Шмуль Сахер. Он подловил начальство в коридоре и подобострастно затараторил:
— Ваше высокоблагородие шановны пан Лыков! Вы обещали насчет меня папаше и таки удержали слово. Спасли мою жизню.
— Сам не знаю, как вышло, — начал оправдываться сыщик. — Ведь чуть в тебя не угодил!
Шмуль лукаво усмехнулся, как человек, который понимает недосказанное.
— Я видал, как пан уложил налетчика Гришку. Я видал, как пан гасил свечку. Если пан захочет застрелить летящую муху, таки он ее застрелит! Спасибо вам и от папаши, и от всей нашей фамилии!
Лыков отмахнулся, но после этого разговора повеселел и снова взялся за розыски Ежи Пехура.
Еще сутки прошли в большом напряжении. Утром следующего дня Алексей обнаружил перед своей дверью пожилого поляка. Тот сказал вежливо:
— Мне до пана Иванова. Бо до пана Лыкова.
— Я Лыков.
— Джень добры! Я Войцэх, кэлнэр из рэстуарацьи «У Ванды».
— А! Это вы в тот вечер обслуживали пани с офицером?
— То так.
— Вы снова ее встретили?
— Не. Я встретил фурмана. Фтшорай.[67]
— Фурмана? Который поджидал пани?
— То так. Пан Иванов сказал: как что вспомню, не ходить в постарунэк,[68] но в выдел следячи, до пана Иванова бо до пана Лыкова…
Тут на счастье Алексея появился Егор. Он заговорил с кельнером по-польски и что-то долго у него выяснял. При этом старик чертил у себя на груди странные знаки. Сыщик решил, что у дедушки не в порядке с головой, но его помощник очень оживился. Выяснив все и с поклонами проводив кельнера к выходу, он объявил начальнику:
— Хорошая новость!
— У деда на груди красивые татуировки?
— Нет. Он вспомнил примету того фурмана. Увидел его вчера на улице и вспомнил.
— И что там?
— Наш извозчик одет в черкеску с газырями! Представляете? В Варшаве — газыри! Такого джигита мы быстро сыщем…
Тут Егор заметил, что собеседник смотрит на него вытаращив глаза.
— Что случилось?
А до Лыкова все дошло. Разом, в одну секунду. Он вспомнил четырех парней в парадном, так напугавших пана Влодзимежа. И себя, собравшегося уже идти в ванную комнату, оставив Малгожату без присмотра. Так бы его потом и нашли, с вывалившимися кишками и совсем без мундира…
— Что с вами? — деликатно потряс его за рукав Егор.
— Да так… Этот фурман — его зовут Марек — меня однажды уже катал.
— Когда?
— А помнишь, ты прибежал ко мне вечером домой с запиской Касъера? А я был не один.
— Да, — оживился коллежский регистратор. — У вас гостила очень красивая пани! Шатенка. А какая фигура! Вы еще были сердиты на меня. И хотели, чтобы я часик погулял, хе-хе…
— Вот если бы ты тогда послушался, сейчас бы гроб с моим телом уже в Петербург отсылал.
— ??
— Эта шатенка на самом деле брюнетка. Та, что увезла из ресторации штабс-капитана Сергеева-третьего. И оказывается, я видел Ежи Пехура! Живьем.
Лыков рассказал своему помощнику все, что произошло у него на квартире. Закончил так:
— Спасибо! Вот мы и квиты.
Новости от старого кельнера ставили все на свои места. План сложился сам собой: ловить «беков» на живца.
Лыков поехал в ресторан «У Владека», что на углу Мариенштата. Там его хорошо помнили и очень хотели услужить. Сыщик выяснил, что пани Малгожата наведывается сюда каждый вечер. И осведомляется, нет ли ей записки «от того русского богатыря». Кельнеры одобрили вкус Алексея:
— Пан знает толк в женщинах! Такая паненка — и ждет ваше го письма! Надо ее поощрить…
Лыков сочинил для нее записку, в которой блеснул лапидарностью: «Жду — не могу, приезжай сегодня!» Наживка была брошена, осталось подготовить засаду. Силы противника были известны: четыре-пять боевцев. Привлекать сыскных агентов было опасно — среди них есть предатели. Под прямым подозрением находились Яроховский и Пржибытек, но только ли они служат террористам? Коллежский асессор решил обойтись людьми Бурундукова, а начальство известить потом, после операции.
Так и сделали. Пока Егор внизу отвлекал пана Влодзимежа, пристав с пятью городовыми проникли на квартиру Лыко ва через черный ход. Еще трое затаились в угольном сарае, куда их спрятал дворник из пехотных запасных. Мыше ловка была взведена. В роли сыра состоял Лыков. Одетый в длинный плюшевый халат с глубокими карманами, он сидел в гостиной и ждал, стараясь не волноваться.
Малгожата позвонила в дверь ровно в десять. Алексей отодвинул засов и впустил ее. Полька была мертвенно-бледной, с алыми подкрашенными губами и напоминала ведьму. Время тянуть она опять не стала: отослала Лыкова за шампанским, а сама впустила с площадки «беков».
Услышав шум, Алексей вернулся из столовой и изобразил испуг. Убивать его пришли четверо. Крепкие парни с ножами и артиллерийскими тесаками в руках… Особенно выделялся один: гренадерского роста, со зловещей физиономией недоумка.
— Малгожата, кто эти люди? Как они здесь оказались?
Красавица закинула голову и расхохоталась. Ну прямо нечистая сила!
— Дупек! То мои други, боевцы Ежи Пехура. Тебе от него привет. Ты сейчас умрешь.
— Малгожата, кто эти люди? Как они здесь оказались?
Красавица закинула голову и расхохоталась. Ну прямо нечистая сила!
— Дупек! То мои други, боевцы Ежи Пехура. Тебе от него привет. Ты сейчас умрешь.
— Но… наши чувства… я полагал…
— Какие чувства, идиёт? Какие чувства может питать насто ящая полька к русскому?
— Но я в Варшаве временно! Я скоро уеду!
— Уедешь, — зловеще пообещала ему Малгожата. — В запаянном гробу. Хлопцы тебе помогут. Знакомься: Вилк, Ожэв, Тыгрис и Свонь. По-вашему будет Волк, Орел, Тигр и Слон. Они из «легиона смерти», созданного Ежи Пехуром. То палачи, очищающие польскую землю от русских шьвинев. Сегодня твой черед!
Тут Малгожата вынула из сумочки какой-то сверток и начала медленно его разворачивать, словно растягивала удовольствие. Внутри оказалась самая настоящая финка! В последние годы удобный и надежный нож стал очень популярен у уголовных. Было дико видеть его в изящных дамских пальчиках.
— Хлопцы будут тебя держать, а я — резать, — доверительно, как о чем-то хорошем, сообщила полька. — Так уже было с тем юным полицьянтом, а потом с отвратительным штабс-капитаном.
— А пристава Емельянова не ты убила? — деловито осведомился Лыков.
— Не я, — с сожалением призналась Малгожата. — Ежи сам его казнил. Емельянов был осторожен, никого к себе не подпускал. А вы… вы все дураки. Ляжешь с вами в постель — потом делай что хочешь.
— Неужели ты способна взрезать человеку живот?
— Не человеку, нет. Русскому. Раньше не могла, не понимала. Я же закончила Варшавский Александро-Мариинский институт благородных девиц! Замуж вышла, вышивала крестиком… Потом родился мертвый ребенок, и я тоже хотела умереть. Как-то жила… Муж сбежал, а мне было все равно. Одеревенела. И тогда появился Ежи. Он раскрыл мне глаза. Зачем я тебе это говорю? Сама не знаю. Потому, может, что ты самый приличный из всех, кого мы убили. Ежи даже хотел тебя пощадить! Он тебя уважает. Говорит: надо оставить Лыко ва русским на развод, тогда они будут порядочная нация… Кое-как разрешил тебя казнить. Ну, довольно слов. Хлопцы! Держите его крепче, он очень сильный!
Тут Алексей вынул руки из карманов халата и нацелил на боевцев два револьвера. В комнате сразу стало тихо.
— Смотри, слоник, — обратился сыщик к главному верзиле. — Это «Веблей», или, по-другому, «бульдог». Если я выстрелю из него тебе в ляжку, ногу придется отнять. Если успеют! Но, скорее, не добегут — истечешь кровью. А вам, волки с шакалами, хватит и «Смит-Вессона». Как я стреляю, спросите у Гришки Худого Рта. Кто дернется — убью. Руки в гору, дурни! Тесаки на пол!
«Беки» замерли, пораженные. Ситуация переменилась так, как они вовсе не ожидали. Было ясно, что русский с трех шагов промаха не даст. Малгожата лишь шевельнулась — и тут же оказалась на прицеле.
— А тебя я пристрелю с особенным удовольствием!
Террористы смешались. Тут из ванной и кабинета полезли городовые во главе с Бурундуковым, и о сопротивлении не стало и речи. Неожиданно Малгожата бросилась к входной двери, распахнула ее и крикнула:
— Беги, коханый! Беги!
Лыков одним прыжком догнал польку, оттолкнул ее и выскочил на лестницу. Внизу что-то происходило. Он стремительно сбежал вниз. Поперек вестибюля лежал пан Влодзимеж с ножом в сердце. Черт! Где же крепкие дядьки, что прятались в угольном сарае? Ответ на этот вопрос Лыков получил тут же: с улицы слышались крики. Он выскочил на подъезд. Двое городовых обступили пролетку и держали Марека на мушке. Третий схватил коня под уздцы и не давал ему тронуться. Боевик размахивал кинжалом (действительно, был он у стервеца!) и кричал:
— Не подходи!
— Стреляйте, чего вы медлите! — приказал сыщик. Старший городовой повернул к нему потное от напряжения лицо.
— Да! Я его завалю, а обер-полицмейстер меня за то со службы вытурит! Вы уж сами, ваше высокоблагородие…
Алексей тоже замешкался. Убить поляка? Вид у «фурмана» был решительный. Не лезть же с голыми руками на кинжал. И убивать нельзя — потом не отмоешься. Ранить в ногу? Тут он вспомнил, что паны сделали с Сергеевым, и рассвирепел. Чего нянчиться с убийцами? Навел револьвер Мареку прямо в лоб и сказал вполголоса, с трудом сдерживая ярость:
— Живо бросил.
«Бек» сразу же швырнул кинжал на землю.
Закончив с возницей, Алексей кинулся во дворы на поиски Ежи Пехура. Но было уже поздно: главарь скрылся.
Когда «легион смерти» доставили в городское полицейское управление, Толстого чуть удар не хватил. Оказалось, что он ходил в салон пани Малгожаты по четвергам! Известие, что она лично резала русских офицеров, вызвало у генерала издевательский смех. Но экзальтированная полька сама призналась в этом. Бурундуков и его люди, стоя под дверью, слушали внимательно и подтвердили слова Алексея. Боевку отвезли в «Сербию»[69] и посадили в одиночку.
Неожиданно появился жандармский ротмистр Маркграфский. Он молча осмотрел пленных и уединился с обер-полицмейстером. Лыков ждал его, чтобы рассказать о новых открытиях по делу Ежи Пехура, но тот все не выходил. Алексей спустился к себе, попросив передать ротмистру, чтобы тот заглянул. Однако Маркграфский так и не удостоил его своим посещением. Не счел нужным. Лыков сначала рассердился, но у него было слишком много дел. В карманах «легионеров» обнаружились интересные бумаги. Общим счетом было отыскано девять рукописных схем. Хорошо знающий Варшаву Егор быстро расшифровал эти каракули. Нарисованными оказались разные места в городе: Замковая площадь, здания Госбанка и штаба жандармского округа, Разнообразный театр, угол Иерусалимской аллеи и Маршалковской, Брестский вокзал… Точками были обозначены посты городовых. Зачем боевцам эти примитивные кроки? Не собирались же они штурмовать жандармов или грабить банк! Но пленные молчали — все как один отказались давать показания.
Гриневецкий обиделся на своего помощника, что тот не сказал ему о засаде. И перестал с ним разговаривать. Лыков пытался объясниться. Спросил: ты хоть понимаешь, что у тебя в отделении предатели? Это лишь испортило отношения окончательно…
Неприятности продолжились. Обер-полицмейстер издал приказ о временном отстранении Лыкова от должности. И назначил расследование обстоятельств смерти Рышарда Грабовского при аресте. У сыщика отобрали его заверенную карточку и обязали подпиской о невыезде. Егора сослали в Прагский участок младшим околоточным. Розыск Ежи Пеху ра возглавил губернский секретарь Яроховский…
Лыков не стал кручиниться, а пошел к военным. Когда он пересказал капитану Сенаторову новости, тот думал недолго:
— Айда к Паренсову!
— Это кто?
— Генерального штаба генерал-майор и комендант Варшавы.
— Уж не тот ли, кого перед турецкой войной сопровождал в разведках Виктор?
— Тот самый. Петр Дмитриевич тогда семь месяцев провел в Румынии и Болгарии, собирал сведения о турецких укреплениях. Успешной переправой через Дунай наша армия обязана именно ему. Барон Таубе все это время состоял при Паренсове телохранителем.
— И очень его хвалил! Пойдем.
Паренсов оказался седобородым и болезненного вида (последствия двух контузий, как объяснил потом Сенаторов). Два Владимира с мечами и золотое оружие свидетельствовали о том, что это боевой генерал. Он выслушал Лыкова и с особым вниманием изучил принесенные им схемы.
— Да ведь они готовят погром варшавской полиции! — заявил Петр Дмитриевич.
— Как это? — не понял Алексей.
— Натуральный погром. Везде указаны посты городовых. Вот они и есть цель нападения, а не банк или штаб.
— А для чего? — спросил Сенаторов.
— Как для чего? Поднять поляков. Показать им, что время мирно трудиться закончилось, пора снова воевать.
— Если у шестерых «беков» девять мишеней, а людей у Ежи Пехура несколько десятков, — стал рассуждать Алексей, — то они могут жахнуть разом по всем постам в центре. В один час, чтобы нанести неготовой полиции максимальный урон. И тогда будет большой резонанс… Млына сразу станет для многих поляков национальным героем.
— Надо его остановить. И ребятишек тоже. Иначе кровью захлебнемся, — констатировал генерал. — Вы вот что, Алексей Николаевич. Поедемте со мной к Гурке.
Вечером во дворце наместника в Лазенках состоялось секретное совещание. Были только военные и Лыков. Полицию и жандармов генерал-губернатор звать не стал. Решили, что люди из служительской команды штаба округа возьмут Яроховского под негласное наблюдение.
— А как быть с Пржибытеком? — спросил Алексей. — Он станет страховать начальника сзади.
— Мы его телегой переедем, — успокоил приятеля Сенаторов.
— Какой телегой?
— С сеном. Чтобы сильно не калечить.
Так и вышло. Утром следующего дня Яроховский взял извозчика возле ратуши и поехал в Помологический сад. Не спеша прошел его насквозь, держа путь к Иерусалимским баракам. В ста шагах от него следовал Пржибытек. Перейдя Кошиковую, Франц Фомич услышал позади себя крики и ругань. Оказалось, что русский солдат, раззява, наехал телегой на филера и отдавил ему ногу. Поляк бранился, но идти не мог, сильно хромал. И виновный повез пострадавшего в лаза рет.