Поэтому нечего и мечтать о том, чтобы установить между Миром и Замирьем регулярную связь - мало того, что асинхронность не позволит, так еще последствий не предугадаешь. В сущности, обе стороны земного диска враждебны друг другу, поскольку одной из них суждено погибнуть, а другой, согласно преданию, процвести...
«Так это выходит, что я предатель, изменник Родины, невозвращенец», - ужаснулся король. Нужно честно сказать, что желание не возвращаться у него однажды в жизни возникало - во время посещения мюнхенского варьете со стриптизом в составе дружественной делегации. А сейчас в государственной голове нечаянного монарха замелькали разные дельные мысли: опрокинуть это чертов диск с помощью направленных ядерных взрывов или путем поворота северных рек, чтобы самому погибнуть, но в песне смелых... призывом страстным...
Мысли эти настолько взволновали короля, что он покинул кресло и принялся ходить по залу взад-вперед - от канцлера к столу.
Эндустан снова угадал, в чем тут дело.
- Напрасно думаешь над этим, государь. Твой предшественник поначалу тоже убивался: финал кубка, финал кубка, вратаря какого-то все желал сменить, но потом смирился, приступил к монаршим обязанностям и возглавил несколько победоносных походов. Нипочем бы не выстоять нашей пехоте против конницы кирибеев, когда бы не придуманные им боевые клюшки, коими подсекали ноги вражеским лошадям. Ты же самой судьбой предназначен для власти, но таких ее вершин, как в Замирье, навряд ли бы достиг...
«И то верно, мне с этими волками не равняться», - грустно подумал Виктор Панкратович про свое бывшее начальство. И дерзкая дума осенила его внезапно: да кто они такие, чтобы мне, законному владыке Листорана, диктовать свои дурацкие указания? Да... Да во рту он их видал! (Виктор Панкратович уже и думать по-здешнему начал.) Да он сегодня же в ООН пошлет ноту протеста против ядерных взрывов, чтобы не тревожили священную листоранскую землю... Тут Востромырдин припомнил, что ООН, к сожалению, на той стороне. Ладно. Здесь можно начать новую жизнь. Никто не будет помыкать и шантажировать, не придется подписывать подсудные приказы и покрывать чужие грехи, с тревогой всматриваться в порядок подписей под некрологами... А с людьми он работать умеет. Он тут так все поставит, что соседи позавидуют. Он будет ездить по всему Замирью с дружественными визитами в открытом «ЗИЛе», охотиться на незнакомых зверей, любить лучших женщин, пить великолепные вина не с нужными людьми, а с кем душа пожелает, он будет прост и доступен для граждан...
- Так, так, государь! - похвалил колдун. - Верно, верно! Кто они тебе? Они тебя похоронили. Ты наш. Ты всегда был наш. Ты давно знал, что ты наш и непременно вернешься домой.
Так, так, думал Востромырдин. Верно, верно. То-то меня все с души воротило там жить: и то не так, и это не этак. Вот в чем все дело. Я там был все равно что по ошибке и никому ничего не должен...
Он продолжал маршировать взад-вперед. Потом остановился, чтобы провозгласить нечто важное, да осекся: до него дошло, что все это время по стенам двигались какие-то гибкие шланги, каждый из которых заканчивался прозрачной линзой. Линзы как бы следили за каждым шагом короля.
- Что это? - грозно спросил Востромырдин.
- Ах это... - пожал плечами Эндустан. - Это, надо тебе знать, самоцветы-охранники. Они отводят от августейшей особы любые злоумышления. Если на тебя, паче чаяния, бросится изменник с кинжалом, так тут же, на месте, и упадет, сраженный магическим лучом. Они, эти камни, во дворце повсюду, так что твоя жизнь вне всякой опасности...
«Чеши, чеши, старый черт! - злобно мыслил Виктор Панкратович. - А я-то уши развесил, тоже хорош гусь! Слушал этот бред, ладно, сам не ляпнул чего-нибудь, хотя он меня явно провоцировал... Конечно, это проверка: понаставили везде японских скрытых камер и ждут, что я склонюсь к измене! Наши небось сидят и хохочут надо мной в этих идиотских шароварах и сапогах! Не член ЦК, а Портос какой-то или король Махендра... Ох, а я же еще с этой шалавой переночевал... Теперь придется каждым шагом своим, всей жизнью доказывать, что не купился и не прельстился... Баба - вздор, простят, а вот если бы я что думал, ляпнул! Что же я сказать-то собирался, идиот? Это же шестьдесят четвертая! Жесток, жесток секретариат, да ведь с нами иначе и нельзя...»
- Ну вот что, - сказал он решительно. - По этому вопросу подготовить кратенький рефератик, страничек этак на двести, в трех экземплярах, и утром подать мне («Посиди, посиди, мымра ученая! Другой раз врать не будешь!»). Товарищу канцлеру вернуть уши немедленно! («С ним договориться можно, он мужик исполнительный. А этот, зараза, академик Сахаров нашелся!») А сам изволь обратно в перья и к себе, на насест! Распустились тут, едрена-зелена... Мы тоже в государственных тайнах кое-что понимаем!
Он чуть было не похвастался покойником тестем, но вовремя удержался. Эндустан Умудрившийся несколько офонарел от такой перемены, но покорно вернулся на посадочный знак, сгорбился, оперился и полетел на место постоянной дислокации. Уши канцлера совершенно самостоятельно вывернулись из бархата и снова, будто бабочка, устремились к хозяину.
- Ты суров, но справедлив, государь, - заметил обрадованный воссоединением канцлер. - Нельзя ученым людям потачку давать: сейчас на шею сядут и ножки свесят. Они, видишь ли, чародеи наши, от жизни у себя в башнях оторвались, ничего не соображают. Правильно ты его трактовал. Я даже рад, что ничего не слышал, у меня от его речей голова болит.
- И ведь даже икру, подлец, метать не может! - воскликнул Виктор Панкратович.
- Не может, государь! - засмеялся Калидор Экзантийский.
Очень довольные согласием, они покинули башню и проделали давешний путь над пропастью в подземелье. На этот раз большую часть дороги пришлось подниматься, но Виктор Панкратович, казалось, не замечал усталости. Только что он избежал великой опасности - он, почти полномочный представитель ЦК в этой дикой и варварской стране. Он вовремя среагировал, оперативно пресек вражескую пропаганду и агитацию. Теперь он все тут приведет в соответствие с директивами.
Плотно пообедав - или уже поужинав, - он велел гнать в шею всех развратных девиц, что и было с недоумением исполнено. Да, во всех королевских покоях были эти самые штуки, надо ухо держать востро. Канцлер Калидор быстро сообразил, что король желает всех поставить на место, и старался, чтобы его собственное место было как можно повыше. Потом Виктор Панкратович вызвал пред свои очи начальника стражи Тубарета Асрамического, своего вчерашнего собутыльника, и долго распекал его за тут же выдуманное нарушение формы одежды. Бравый усач тоже все понял и приуныл, пообещав усилить бдительность. Король в ходе выволочки неосторожно помянул по-русски Тубаретову матушку, отчего немедленно раскололась каменная столешница, а сам Тубарет втянул голову в могучие плечи, ожидая горшей участи, но государь сменил гнев на милость и даже хватил с ним на сон грядущий стопочку полюбившегося напитка, и Тубарет удивлялся, почему для этого надо прятаться за шторой.
Цели были ясны, задачи определены. Перед тем как удалиться в свою холостяцкую опочивальню, Виктор Панкратович призвал к себе придворного портного и долго объяснял ему, что такое галстук и как должны выглядеть три составные части костюма-тройки.
Глава 6
Внизу все оказалось не так, как виделось сверху: скала, с которой отважно прыгнули полковник и капитан, нависала над их головами и находилась по отношению к земле под углом градусов в сорок пять. Можно было разглядеть даже окаянный балкончик без перил.
- Как же мы не разбились? - спросил Шмурло.
Деряба пожал плечами.
- Не судьба, - объяснил он. - У вас в конторе что-нибудь про восходящие воздушные потоки слышали?
- А назад-то как? - не унимался Шмурло.
Вместо ответа Деряба подпрыгнул и замахал руками, надеясь взлететь. Потом повторил попытку.
- Система «ниппель», - сказал он, так и не полетев. - Я-то думал, как сюда, так и обратно.
- Думал, думал, - проворчал полковник. - Попали неведомо куда... без денег, без документов, без оружия...
- Да, «макара»-то жалко, - согласился Деряба. - Он, понимаешь, как гиря стал, чуть меня не утянул... Айда поищем, может, не расплющился. Ну, полкан, вернемся мы без слесарей - как объясняться будем? Мне-то все равно, а у тебя представление скоро. Ха, вот они, ихние ботиночки!
- Ты по-какому это говоришь? - тихо и с ужасом спросил полковник.
- Тум-тум? - не понял капитан.
- Зам тум-тум, кан потерянь? - спросил полковник.
Они поглядели друг на друга с недоверием, переходящим в ненависть. «Вот ты и открылся, гад!» - подумал Степан Деряба, а вслух сказал:
- Дун кан ортобех, сочара!
- Бим сочара! - парировал полковник и сделал шаг назад.
Деряба подумал и почесал белые кальсоны.
- Кулдык, - надумал он наконец. - Двисти тум - двисти дрюм. Рыло си Гидролизный ва-ва така утартан. Бабака, полкан! Калан десанта неа бултых!
- Ты по-какому это говоришь? - тихо и с ужасом спросил полковник.
- Тум-тум? - не понял капитан.
- Зам тум-тум, кан потерянь? - спросил полковник.
Они поглядели друг на друга с недоверием, переходящим в ненависть. «Вот ты и открылся, гад!» - подумал Степан Деряба, а вслух сказал:
- Дун кан ортобех, сочара!
- Бим сочара! - парировал полковник и сделал шаг назад.
Деряба подумал и почесал белые кальсоны.
- Кулдык, - надумал он наконец. - Двисти тум - двисти дрюм. Рыло си Гидролизный ва-ва така утартан. Бабака, полкан! Калан десанта неа бултых!
- С тобой-то как раз и пропадешь, - ответил Шмурло на неведомом, но хорошо понятном языке. - Лезет, понимаешь, куда не просят.
- Ты бы спасибо сказал, что здесь не зима, - укорил Деряба. - В общем, решение было оперативное, но не до конца продуманное. Слесаря пьянее нас, и то пошли с полной боевой выкладкой. Кстати, следы-то!
На сером грунте, кое-где поросшем совершенно черной травой, тут и там виднелись рубчатые отпечатки роскошных слесарских ботинок.
- Осматривались, - определил Деряба. - Пора бы и нам сориентироваться на месте, заодно и «Макара» поискать.
Он поглядел на небо. Небо было серое - не затянутое тучами, а просто серое, низкое, какое бывает на Крайнем Севере и в районах, к нему приравненных. Посреди неба помещалось здешнее солнце, белое, как лампа дневного света.
- Макухха! - кивнул полковник на светило. - Стой, откуда мы этих слов нахватались?
- Жить захочешь - любой язык выучишь, - неопределенно отговорился капитан. - Гипноз какой-нибудь.
- Как же гипноз, когда мы никого подозрительного еще не видели? - не поверил Шмурло.
- И хорошо, что не видели, - сказал Деряба. - Мы с тобой, полкан, должно быть, зомби. Ты же всякие спецпроверки проходил? Проходил. Я тоже. Вот они нам этот язык в головы и вложили.
- Кто - они?
- Твое начальство, не мое. Да ты под ноги-то поглядывай, поглядывай!
Поглядывание под ноги дало-таки результат. Сам пистолет, правда, не нашли, зато нашли место, куда он упал. Упала же кобура с такой силой, что от нее в земле осталась только дырка соответствующей конфигурации. Деряба стал разгребать руками податливый грунт, но скоро убедился, что провалилось его личное оружие очень и очень глубоко. Капитан отряхнулся и пошабашил.
- Я и голыми руками управлюсь - мало не покажется. А мы пойдем по следам слесарей. Догонять на всякий случай не будем: мало ли на кого они напорются здесь, а мы остережемся. Они у нас будут и преследуемые, и боевое охранение разом.
- Степан, - жалобно простонал Шмурло. - Ты хоть отдаешь себе отчет, куда мы попали?
- А куда надо, туда и попали! - уверенно сказал Деряба. - Ты, полкан, белого света не видел. Много на земле странных мест, оглянешься - батюшки, не на Марс ли меня занесло, из самолета-то не видно, куда сбрасывают.
- Самолеты на Марс не летают, - с глубочайшей убежденностью заявил полковник.
- Так тебе и сказали, что летают! Летают, наверное, втихушку, базы там есть, опорные пункты... Вот попал я однажды - случайно, заметь, - на одну точку. Завязывают мне глаза медицинским бинтом...
Полковник Шмурло на всякий случай заткнул уши, чтобы не узнать лишней секретной информации, а когда разоткнул, Деряба уже закончил преступный свой рассказ:
- ...и рожа вся зеленая, и вместо рук прутики. Вот так-то, а ты - Марс, Марс...
- Кулдык, - сказал Шмурло. - Ладно. Куда идти-то?
- Да они вроде вон в тот лесок направились. Не нравится мне этот лесок, мы в него сторожко пойдем: ты впереди, а я сбоку. Нехороший какой лесок - стволы белые, листья черные... И птицы не поют...
- Сейчас тебе соловьи с воробьями прилетят, - ядовито заметил Шмурло.
- А ты ножа не взял? - с надеждой спросил Деряба.
- Взял! - неожиданно согласился Шмурло, но показал вовсе не на нож, а на себя самого.
Деряба только развел руками.
На подходе к лесу Шмурло заартачился идти вперед, хотя под ногами была хорошо протоптанная дорожка.
- Чего боишься? Я же сбоку прикрывать буду, - уговаривал Деряба. - Слесаря тут спокойно прошли, а вот и колея! Да, тут телега ехала запряженная, копыта какие-то странные только... Что-то они тяжелое везли...
- Кто вез, слесаря, что ли?
- Нет, еще раньше. Ихние-то следы сверху, по копытам. Рыло с Гидролизным прошли, а ты...
Правда, назвать Шмурло боевым офицером у капитана язык не повернулся. Деряба наклонился и ребром ладони перебил ствол небольшого деревца.
- Смотри ты, теплое какое, почти горячее, - говорил он, очищая ствол от веток с черными листьями. Не темные были листья, а натурально черные, как будто вырезанные из черной бумаги для фотоматериалов. - Вот и стяжок готов! - Деряба помахал дубинкой в воздухе, разгоняя вероятного противника.
Полковник Шмурло тоже захотел вооружиться стяжком и сам затеялся рубить рукой деревце. Деряба похохатывал, потом ему это зрелище надоело, он отстранил полковника, сам все сделал и посоветовал спутнику во время боевых действий держаться от него, Дерябы, как можно подальше.
- Вот у нас в училище преподавал бывший японец, - рассказывал капитан. Но Шмурло снова заткнул уши: он не хотел слушать о тяжких телесных повреждениях, самым скромным из которых Деряба полагал перелом основания черепа.
Подпираясь стяжками, они двинулись по лесной дороге, причем капитан, как и обещал, двигался позади, в кустах вдоль обочины. Шагать в тапочках без задников было тяжело.
- Ничего, - утешал Деряба. - Кого встретим, того и разуем. Ты когда-нибудь в ичигах ходил? Курева ты, конечно, тоже не взял...
- Ты зато много взял, - резонно огрызнулся Шмурло. - И курево, и аптечку первой помощи... У слесарей-то в сумках, должно быть, все есть, они-то шли с заранее обдуманными намерениями...
- Поделятся, - бодро сказал Деряба. - Все же и они советские люди, хоть и с заскоками.
Впереди раздался треск. Деряба нагнал полковника и утянул его к себе в кусты. Оба замерли в ожидании.
На дорожке показалась какая-то темная масса, передвигавшаяся довольно шустро. Вскорости она поравнялась с героями. В сущности, это была обыкновенная пол-литровая бутылка, только очень большая, живая и на шести ногах. Тварюга тихо подвывала, словно и вправду ветер гудел в бутылочном горлышке. Сквозь бока просвечивали внутренности, так что зрелище было еще то. Пройдя чуть вперед по дорожке, чудовище замерло и стало разворачивать горлышко вправо, туда, где таились Шмурло и Деряба.
- Вон там у него глаза, - шептал капитан. - Бей по левому, а я по правому...
- А вон там у него зубы, - шепотом же отвечал Шмурло и как бы в доказательство застучал своими.
То ли оно их вынюхало, то ли услышало стук, только развернулось и потрюхало не спеша прямиком в кусты. Капитан и полковник отпрянули друг от друга, и кошмарная голова-горлышко оказалась как раз между ними. По бокам головы болтались на тоненьких стебельках глаза вроде коровьих.
Тощий Деряба не привлекал, и хищник попробовал вцепиться в живот полковнику. Но полковнику стало жаль живота своего, он закричал и обрушился всей тяжестью на голову, пригнув ее к самой земле. Хвостик у чудовища, на горе ему, был поросячий, хорошим хвостом оно бы их поубивало, так что Дерябе хватило и времени на раздумье, и места на размах. Никогда и никого в жизни капитан не бил так сильно. Стяжок разломился пополам, но и шея тварюги была перебита. Дрожь пробежала по огромному телу, лапы беспомощно разъехались, сгребая дерн, брюхо глухо стукнулось о землю.
Шмурло на всякий случай подержал еще голову, потом поднялся, отряхивая пыль и мусор с трико. Белая исподняя рубаха Дерябы насквозь промокла.
- Молодец, Алик, - хрипло сказал капитан. - Хорошо сработал. Не ожидал.
И тут Шмурло разрыдался. Всю жизнь, такую любимую и ценимую им, он проборолся с врагом воображаемым, им же самим и выдуманным, со всеми этими вежливыми болтунами, каменными баптистами, мнимыми подпольщиками и явными анекдотчиками, любой из которых мог противопоставить ему в лучшем случае презрительное молчание, всю жизнь он чувствовал, что за его, Шмурло, спиной стоит неодолимая сила, а теперь он ощутил себя совершенно беспомощным в этом черно-белом мире, полном, как оказалось, враждебной мощи, такой же страшной, как и та, которой он прослужил столько лет и дослужился аж до полковника.
Капитан устало опустился на бочковидную лапу тварюги.
- Закурить бы, - пожаловался он и почувствовал, как чудовищные мышцы мертвого зверя начинают обмякать. Деряба от греха подальше вскочил: не оживет ли?
Но бутылочное чудовище не ожило. В прозрачном брюхе у него громко заурчало и стало видно, как ходят ходуном, переплетаясь и лопаясь, кишки, подобные пожарным рукавам, как растворяется на глазах все еще пульсирующее сердце, как рассыпаются в прах толстые кости. Наконец тварь в последний раз дернулась, извергая из пасти мощный поток буро-зеленой жидкости, и стала хиреть и съеживаться, будто проколотый баллон.
- Это нам, полкан, повезло, - сказал капитан. - Другой раз не повезет. Без оружия нам хана. Отойдем-ка на всякий случай, вдруг эта дрянь ядовитая.