– Григорий Алексеич, все это очень важно и очень правильно, – перебила его Ольга Ивановна, слушавшая концептуальные рассуждения управляющего как-то не очень внимательно. – Если вам не трудно, изложите ваши идеи письменно, и в самое ближайшее время мы их рассмотрим на расширенном правлении.
– Слушаюсь, – кивнул Семенов, пряча свои прожекты в черную папку.
– Я хотела с вами поговорить совсем о другом. Все время дела, все время люди… Вы и представить не можете, как мы с мамой вам благодарны.
– Ах, Ольга Ивановна, да ну что вы, какие пустяки, – скромно махнул рукой Григорий Алексеевич, хотя эти слова были ему весьма приятны.
– И вовсе не пустяки! Ведь вы продумали всю эту комбинацию с похоронами, да и документы для заграницы тоже достали. Конечно, Григорий Алексеич, я прекрасно понимаю, что все это вы сделали не ради корысти, а из преданности нашей семье – и все-таки. Что я могла бы сделать для вас?
– Ну, Ольга Ивановна, по-моему, вы уже тем сделали для меня очень много, что рекомендовали на пост управляющего. Право, и не знаю, смогу ли я оправдать ваше доверие?
– Батюшка всегда был очень вами доволен, – возразила Ольга. – Я всего лишь официально утвердила то положение, которое вы при нем занимали. Скажите, что я могла бы сделать для вас лично?
– Ну, разве что выйти за меня замуж, – пошутил Григорий Алексеевич и сам же первый захохотал своей не очень умной шутке.
– Вы это серьезно? – Ольга поглядела на Семенова лучащимися от счастья глазами.
….
– У нас будет самая-самая чудесная свадьба, – говорила Ольга Ивановна пол часа спустя, все так же счастливо глядя на возлюбленного. – Давай сыграем ее уже на будущей неделе!
– Ольга Ивановна, не забудьте, что у вас траур, – сдержанно возразил Семенов. – Да и исчезновение вашей матушки еще у всех на памяти. Если вы не против, то повременим хотя бы с месяц.
– Как скажешь, любимый, – Ольга жарко поцеловала Григория Алексеевича прямо в губы. – Знаешь, я сегодня так счастлива, что готова любить весь мир, всех людей!
– И даже ди-джея Гроба? – усмехнулся Григорий Алексеевич.
– И даже его! Не один же он виноват в том, что он такой.
– Это верно – не один, – подтвердил Семенов. И глянул на старинные часы с позолоченным маятником. – Как раз десять, только что началась его передача "Предполуночный эфир". Не хотите послушать?
Сказав это, Григорий Алексеевич вовсе не предполагал, что Ольга Ивановна согласится. Но Ольга Ивановна, почувствовав, что Григорий Алексеевич просто хочет ее немного поддразнить, будто несмышленую девочку, упрямо ответила:
– Да, хочу!
Делать нечего – Григорию Алексеевичу пришлось включить приемник. И из дорогих стереоколонок карельской березы, сделанных по индивидуальному заказу покойного Ивана Владимировича, полился противный голосок ди-джея Гроба:
– Итак, дорогие слушатели, мы только что осветили три вопроса, долгие годы волнующие умы всех нас, то есть всей многострадальной российской интеллигенции: кто виноват, что делать и беременна ли Пугачева. А если да, то от кого. А теперь перейдем к менее актуальным вопросам общественной жизни нашего города. Как всегда, мы ждем ваших звонков, на которые попытаемся ответить в прямом эфире. А так как звонков пока что нету, то я хотел бы сказать пару ласковых слов об обстановке в городе. Как вы уже наверняка догадались, речь пойдет о коррупции в высших слоях городского общества, по сравнению с которой даже предполагаемое убийство банкира Шушакова его супружницей кажется пустяком, недостойным нашего внимания. Тем более, что вдовушка, кажется, все-таки не при чем – банкир и впрямь откинул коньки естественным способом. Поэтому, если Ольга Ивановна-старшая в славном граде Лондоне, что на брегах туманного Альбиона, сейчас слушает "Голубую волну", в чем я ни на миг не сомневаюсь, то я хотел бы принести ей извинения и искренние соболезнования по случаю двух невосполнимых утрат – Ивана Владимирыча и Фредика.
– Ну вот видите, Григорий Алексеич, даже у этого фигляра иногда совесть пробуждается, – с победным видом произнесла Ольга. – Завтра же пошлю маме депешу в Лондон, чтобы возвращалась!
– Решать, конечно, вам, Ольга Ивановна, однако я бы на вашем месте не торопился, – осторожно возразил Григорий Алексеевич. – Может быть, все это лишь уловка, чтобы вернуть ее, так сказать, в добровольном порядке. А потом вдруг "обнаружатся" некие дополнительные обстоятельства, и вашу матушку запрут уже не под домашний, а под самый настоящий арест.
– Надо же, а я и не подумала, – сокрушенно развела руками Ольга. – Что бы я без вас делала!
– Совсем пропали бы, – Григорий Алексеевич шутливо погладил невесту по голове.
А ди-джей Гроб продолжал вещать:
– Речь, как я сказал, о другом – о коррупции, пронизавшей весь наш город сверху донизу. Под верхом я имею в виду нашего мэра и его, извините за выражение, камарилью. Они чувствуют, что их время вот-вот пройдет, и поэтому воруют уже по-черному, без оглядки на закон и уж тем боле на такой пустячок, как общественное мнение. Как мы знаем, через несколько месяцев состоятся муниципальные выборы, и у нынешних "отцов города" нет ни малейших шансов удержаться у власти. Вернее, не было, пока был жив Иван Владимирыч Шушаков. Конечно, и он был далеко не безупречен в смысле законности и правопорядка, но только покойный олигарх, с его миллионами и пиар-ресурсами, мог на выборах составить конкуренцию нынешнему вору. Простите, мэру.
– Что за чушь! – не выдержала Ольга. – Папа ни разу и не заикался, что хочет стать мэром!
– А не потому ли господин Шушаков так скоропостижно скончался незадолго до начала предвыборной кампании? – продолжал "поливать" неугомонный Гроб. – Не в этом ли направлении следует покопаться нашей славной милиции? Впрочем, к нам поступил телефонный звонок. Алло, мы вас слушаем, вы в прямом эфире. Пожалуйста, представьтесь.
– Меня зовут профэссор Каширский, – зажурчал в динамиках приятный бархатистый голос. – Я психотэрапэут и ученый широкого, можно сказать, энциклопедического склада…
– Как он сказал – Каширский? – удивленно переспросил Григорий Алексеевич.
– А что, вы с ним знакомы?
– Да нет, просто где-то слышал. Или даже читал в "Науке и жизни". Только там его, кажется, звали как-то чуть по-другому…
– Слушая ваши передачи, я пришел к выводу, что в них непропорционально высока концентрация темной энэргии, выплескивающейся в виде так называемой "чернухи", – наукообразно вещал профессор Каширский, – и в качестве своего рода противоядия хотел бы попотчевать уважаемых радиослушателей своими целебными устаноуками.
– Одну минуточку, господин Каширский, – с трудом перебил психотэрапэута-энциклопедиста ди-джей Гроб. – Большое вам спасибо, но, к сожалению, подобные сеансы не совсем вписываются в формат нашей передачи. Однако на радио "FM Голубая волна" есть немало программ, куда вас охотно пригласят. Не могли бы вы перезвонить мне после двенадцати?
– Непремэнно позвоню, – охотно отозвался Каширский. – Как говорится, почту за честь.
– А мы продолжаем нашу передачу "Предполуночный кошмар". То есть, пардон, "Предполуночный эфир". Это была оговорка по Фрейду. А если бы я сказал "Предполуночный дозор", то это была бы оговорка по Лукьянеко. Ха-ха, шутка. И специально для наших дорогих слушателей мы зашпулим ваш любимый шлягер "И целуй меня везде, восемнадцать мне уже", после чего продолжим ковыряться в наших общественных язвах.
Однако с первыми аккордами бессмертного шедевра вокально-инструментального искусства Ольга Ивановна решительно выключила радио: любимое занятие ди-джея Гроба ее совершенно не привлекало, а вот слова песни она готова была осуществить прямо здесь и сейчас, вместе с Григорием Алексеевичем, хотя возраст новоявленной банкирши давно миновал число, указанное в шлягере.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ К ИНФОРМАЦИИ
– Вы живы?! – хором удивились баронесса и Чаликова. Иван же Покровский ничуть не удивился:
– Извините, что покинул вас в самый разгар поминок. Тут на меня, знаете ли, снизошло вдохновение – вот послушайте. – И господин Покровский с чувством зачитал:
– O нет, не дорожи любовью мертвеца,
Прошедшего свой век нелегкий до конца
Достойной поступью велением Творца.
Что есть любовь и жизнь? – один лишь прах и тлен,
Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен…
– Значит, это были не вы! – догадалась Чаликова. – Ах, извините, что перебила.
– Да ничего страшного. – Покровский свернул листок в трубочку и сунул перо за ухо. – В каком смысле не я?
– Не вы лежите с пулей в голове на краю кладбища, – пояснила Хелен фон Ачкасофф.
– A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, – сообразил помещик.
(Елизавета Абаринова-Кожухова, "Дверь в преисподнюю")
Драматические обстоятельства, при которых впервые встретились сыщик-любитель Василий Щепочкин и московская журналистка Надежда Заметельская, были отчасти схожи с теми приключениями, что столкнули нос к носу литературных персонажей Василия Дубова и Надежду Чаликову. Правда, произошло это не в "фэнтезийном" "Холме демонов", а в детективно-приключенческом романе "Искусство наступать на швабру". В книге между главными героями сразу возникли доверие и симпатия, даже нечто большее. Справедливости ради нужно отметить, что госпожа автор, увлекшись приключенческой канвой, отодвинула (и, может быть, напрасно) лирическую линию их отношений далеко на периферию своего повествования.
Но то в художественном произведении, а в жизни, как известно, все бывает куда сложнее и неоднозначнее. Нет, конечно же, мы не будем бросаться в другую крайность и объяснять союз Щепочкина и Надежды лишь общим интересом к "Клубу князя Григория" и, чего греха таить, не совсем правовым деянием, которому были обязаны своею встречей. Но и сказать, что между ними сразу что-то вспыхнуло, или, более того, проскочила какая-то искорка, мы тоже не сможем, ибо в таком случае сильно погрешили бы против истины.
Что ж, как говорится, неволей мил не будешь. Хуже другое – согласившись объединить усилия, Щепочкин и Заметельская отнюдь не во всем доверяли друг другу. Василий полагал, что Надежду, как репортершу, интересуют прежде всего "жареные факты", и лишь потом поиски истины, а Надежда отчего-то подозревала, что Щепочкин работает на конкурирующую, но тоже преступную группировку. Разумеется, все эти предубеждения друг против друга не имели под собой никаких оснований, но разговор Надежды и Василия напоминал беседу двух дипломатов, когда каждый стремится что-то выведать у другого, не сказав ничего по сути дела.
Беседа проходила в небольшой кофеюшне поблизости от городского управления милиции – в обеденный перерыв к сыщику и журналистке должен был присоединиться инспектор Рыжиков. Зная о заинтересованности как Щепочкина, так и Заметельской, Георгий Максимыч обещал поделиться с ними кое-какой информацией "не для широкой публики".
– Господа, я явился, чтобы сообщить вам пренеприятнейшую новость – дело о возможном убийстве банкира Шушакова закрыто за отсутствием состава преступления, – заявил Рыжиков, едва появившись в кафе и приземлившись за столик. – И новость номер два: я признаю, что недооценивал всю эту историю с так называемыми князем Григорием, бароном Альбертом и прочей бесовщиной, и теперь решил заняться ею лично и вплотную.
– По какой статье будет возбуждено уголовное дело? – будничным тоном спросила Надя.
Рыжиков вздохнул:
– Видите ли, дорогая моя Надежда Федоровна, с возбуждением дела пока что придется повременить – нет формальных оснований связывать работу клуба с преступными намерениями и, тем более, преступными деяниями.
– А нападение на Мишу Сидорова? – перебил Щепочкин.
– Да, теперь я могу определенно сказать, что он действительно собирал материалы о клубе, – понизив голос до почти конспиративного, сообщил инспектор то, что Василию и так было хорошо известно. – Однако дело осложняется тем, что вчера вечером потерпевший Михаил Сидоров бесследно исчез.
– Что?! – вскочил Василий, едва не расплескав остатки кофе.
– Был вывезен из больницы в неизвестном направлении, – уточнил Рыжиков. – В нейрохирургическое отделение явился некто в форме, предъявил какие-то документы, и не успели сестрички с санитарками очухаться, как уже не было ни Миши, ни похитителя. Право, и не знаю, как мне теперь смотреть в глаза его родителям…
– Родители уже в курсе, – как о чем-то само собой разумеющемся, сообщила Надежда.
– Простите? – Инспектор резко обернулся в ее сторону.
– Дело в том, уважаемый Георгий Максимыч, что это похищение организовала я, – скромно призналась журналистка. – Видите ли, у меня неплохие связи с МВД… Ну, я о них писала цикл статей. А в их московской клинике очень хорошие нейрохирурги, они и операцию сделают, если понадобится.
"Вот тебе и желтая репортерка", – подумал Василий, проникаясь к Наде искренним уважением. Но увы – это все еще было скорее уважение к достойному сопернику, чем к достойному союзнику.
– И главное даже не это, – как ни в чем не бывало продолжала Надежда, – а то, что в Москве Миша будет в большей безопасности, чем здесь.
– Ну, ему и здесь была обеспечена надежная охрана, – возразил было Рыжиков, но лучше бы он этого не делал.
– Настолько надежная, что Мишу выкрали прямо у нее из-под носа, – с усмешкой произнесла Надя.
– Ну хорошо, вернемся к нашим баранам, – поспешно сменил тему инспектор. – Вернее, к баронам. Василий Юрьевич, этот ваш так называемый барон Альберт больше с госпожой Глухаревой в контакт не вступал?
– Вступал, – подтвердил Василий. – И сообщил ей, что князь Григорий отменил убийство Василия Дубова, то есть меня, и дал Анне Сергеевне новое ответственное задание: чтобы она склонила меня сотрудничать с ними. По-моему, Георгий Максимыч, это прекрасный случай инфильтроваться в ихнюю банду и разложить ее изнутри!
Инспектор отнесся к этой идее очень сдержанно:
– Решать, конечно, вам, но я бы на вашем месте крепко подумал, прежде чем лезть в этот гадюшник.
Надя высказалась куда определеннее:
– А по-моему, они вас завлекают в западню, чтобы использовать, а потом, извините, просто "подставить". И это еще в лучшем случае.
– А что вы предлагаете – ждать, пока они еще кого-нибудь?.. – запальчиво возразил Щепочкин. – Между прочим, барон Альберт недвусмысленно дал понять Анне Сергеевне, чтобы готовилась к убийству.
– Так ведь он же убийство, кажется, отменил, – не понял инспектор.
– Мое – да. А вместо меня она должна будет устранить некоего Ивана Покровского.
"Вот и пошутили, – тревожно подумала Надя, имея в виду записку в стихах, оставленную ночью в клубе. – Теперь они кого-нибудь назначат Иваном Покровским и…"
– Василий Юрьевич, а барон Альберт назвал более точные данные Ивана Покровского? – поинтересовался Рыжиков.
– То-то, что нет! – уныло вздохнул Щепочкин. – Но можно попытаться вычислить. Если следовать литературному первоисточнику, то кандидат в Иваны Покровские должен отвечать хотя бы одному из трех условий, а лучше всем трем. Первое – поэт и переводчик. Второе – наследник здешних помещиков, восстановивший имущественные права на усадьбу предков. И, наконец, третье – человек, действительно носящий такие имя и фамилию.
– Постараюсь выяснить по своим каналам, – кивнул инспектор.
– А я все-таки попытаюсь внедриться к ним в банду, – гнул свое Василий. – И если со мною что-то случится, то передайте госпоже Абариновой, что я погиб, как Дубов!
– Вам бы все прибауточки, – проворчал инспектор. – Ну ладно, поступайте, как знаете, но хотя бы держите меня в курсе дела.
– В этом, Георгий Максимыч, можете не сомневаться, – пообещал Щепочкин. А сам подумал: на кого из двух абариновско-кожуховских милицейских инспекторов "потянул" бы Рыжиков: на Лиственницына или на Столбового?