Последние слова относились к Любочке – секретарше покойного Ивана Владимировича, перешедшей "по наследству" к Григорию Алексеичу. Она уже с минуту стояла возле столика и, улыбаясь, слушала, как Семенов уговаривал господина Мюллера остаться.
– Григорий Алексеич, только что принесли почту, – Любочка положила перед шефом стопку писем, а одно послание подала Мюллеру: – Это для вас, Гер… Хер… Бер…
Так и не выговорив трудного имени, Любочка отошла от столика, звонко цокая туфельками на высоких каблучках.
– Да вот хоть Любочка – чем не невеста? – говорил Григорий Алексеич, покамест потенциальный жених распечатывал конверт. – И умница, и красавица, а что про нее гуторят, будто с Иваном Владимировичем шуры-муры крутила, то вы не верьте, это все из зависти… Ах, что с вами, Герхард Бернгардович?
Мюллер резко выскочил из-за стола и, прикрывая рот, побежал прочь из буфета.
– Неужто варениками, бедняга, объелся? – озабоченно вздохнул Семенов. – Вот уж верно говорят: что одним здорово, то другим – смерть.
Через несколько минут господин Мюллер вернулся. Бледный и тяжело дыша, он плюхнулся за столик напротив господина Семенова и молча пододвинул к нему письмо.
Григорий Алексеич негромко, но с выражением зачитал:
– "Многоуважаемый Герхард Бернгардович! Извещаем Вас, что котлетки по-киевски, которыми Вы вчера обедали, были изготовлены из человеческого мяса. Впредь будьте более разборчивы в еде. С наилучшими пожеланиями, Ваш искренний доброжелатель". – Григорий Алексеич рассмеялся и положил послание на стол. – Да ну что вы, Герхард Бернгардович, не берите в голову. Есть у нас тут в банке шутники, меня тоже сколько раз по-всякому разыгрывали, и ничего – жив-здоров. Главное, воспринимайте все это с юмором.
– Дас ист отшень глюпий шутка, – проворчал Мюллер, понемногу приходя в себя.
– Да уж, шутка не из удачных, – согласился Григорий Алексеич. – Думаю, что доморощенный юморист решил вас "подколоть" тем, что один ваш соотечественник съел другого человека, причем с его же согласия.
– Мне есть стыдно, что он мой сооче… что у меня и он айн фатерлянд! – не без пафоса заявил Герхард Бернгардович.
– Ну не волнуйтесь вы так, – принялся успокаивать Григорий Алексеич. – Мне так же само бывает неловко, когда я слушаю в новостях о том, что происходит в моей стране. Так что забудьте об этой глупой записке, и если что-то похожее получите, то выбрасывайте в мусорник, не глядя.
– А самый большой шутка в это дело, что обышно их бин вегетериан, то есть не кушат мясо, – доверительно сообщил Герхард Бернгардович, вновь принимаясь за вареники. – Просто фчера Вадик мне уговориль покушат эти… как их, киевски котлеттен. Сказаль, как будто дас ист фирменный блюд в ваш буфет. И вот что означайт один раз нарушайть установленный орднунг!
– Да-да, порядок лучше не нарушать, – посочувствовал Григорий Алексеич. И вдруг, чуть подавшись в сторону сотрапезника, понизил голос: – Герхард Бернгардович, а может быть, ваше вегетерианство – это подсознательное бегство от неких тайных желаний?
– В какой смысле, Григори Алексеевитш? – недоуменно глянул на него Мюллер.
– Неужели вам никогда не хотелось полакомиться свежим человеческим мясцом? – продолжал Григорий Алексеевич не то почти в шутку, не то почти всерьез. – И лучше всего – человека, близкого вам. Например, молодой девушки, которая вам очень нравится?
– А-а-а, фройляйн Люботшка! – радостно закивал Герхард Бернгардович. Он понял, что Григорий Алексеич, подобно неизвестному шутнику, тоже его разыгрывает, и решил поддержать игру. – Отшен аппетитный девушка, это есть правда.
– Нет-нет, Любочка мне самому нужна, – поспешно перебил Семенов. – Как секретарша, не более того. Но если бы к вам пришла другая девушка и сказала: "Герхард Бернгардович, давайте займемся любовью, а потом вы меня расчлените и съедите". Или нет, это слишком просто. Лучше так – давайте бросим жребий, и кому выпадет, тот зажарит и съест другого. Неужели вы отказались бы?
Господин Мюллер доел последний вареник, аккуратно вылизал кусочком хлеба оставшуюся сметану:
– Данке шон, херр Григори Алексеитш, я очень оценить ваше чуфство хумор.
Григорий Алексеич успокаивающе положил ладонь на руку собеседника:
– Простите, Герхард Бернгардович, я не знал, что с вами о таких вещах шутить нехорошо. Обещаю, что с моей стороны подобных шуток больше не будет. – Мюллер молча кивнул. – Кстати, мое предложение насчет поста советника – это не шутка!
– Я буду подумать, – сдержанно ответил Герхард Бернгардович, вставая из-за стола.
Григорий Алексеевич задумчиво посмотрел в стакан с остатками чая, перечитал забытую Мюллером "людоедскую" анонимку, усмехнулся и, вложив ее обратно в конверт, небрежно сунул в карман.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ СГОВОР
Анна Сергеевна брела домой из школы, едва разбирая дорогу. Ее угнетали даже не столько собственные неприятности, сколько то, что она, сама того не желая, впутала в них совершенно непричастных людей. Слегка утешало лишь последнее сообщение из больницы, что здоровье Миши Сидорова медленно, но верно идет на поправку.
Зато накануне вечером снова зазвонил телефон, и тот же голос, который Анна Сергеевна месяц назад приняла за Мишин, осведомился, готова ли Анна Сергеевна выполнить возложенное на нее почетное поручение. Несомненно, речь шла о предстоящем убийстве Дубова-Щепочкина.
И хотя сообщение об этом звонке Вася воспринял со своими обычными прибауточками, Глухарева поняла, что он встревожился не на шутку. И даже не столько за себя, сколько за нее.
Когда Анна Сергеевна, вся в невеселых раздумьях, шла по малолюдному переулку, кто-то ее негромко позвал по имени-отчеству. Глухарева оглянулась – в подворотне ее поджидал барон Альберт.
Анна Сергеевна предполагала, что встреча с бароном состоится в самое ближайшее время. И означать она могла одно – от общих разговоров о готовности к действию вурдалаки переходили к практическому выполнению. Вернее, к уточнению деталей: где, когда и каким способом Анна Сергеевна Глухарева должна "замочить" частного сыщика Василия Дубова.
Вообще-то Анна Сергеевна ожидала, что Альберт, как и в прошлый раз, пожалует к ней на дом. "Светиться" с ней на улице, пусть и столь малолюдной, его могли заставить лишь некие особые обстоятельства.
– Вы уж извините, милейший барон, что я сегодня без кожаной одежды и прочего садо-мазохического антуража, – ухмыльнулась Анна Сергеевна, мгновенно входя в роль. – Сами понимаете, конспирация. Но плетка при мне, не беспокойтесь!
Анна Сергеевна сделала вид, будто лезет в сумку за плеткой, чем вызвала на лице Альберта непритворный ужас:
– Нет-нет, не надо. У меня к вам один вопрос. И от вашего ответа, уважаемая Анна Сегреевна, зависят дальнейшие распоряжения Его Злодейства князя Григория.
– Ближе к делу! – прикрикнула Анна Сергеевна, будто плеткой хлестанула.
– Тише, пожалуйста, нас ведь услышат! – взмолился барон Альберт. – Речь пойдет об известном вам лице…
– О Дубове, что ли? – Анна Сергеевна словно и не слышала призыва говорить потише.
Поняв, что госпоже Глухаревой на конспирацию плевать с высокой башни, Альберт, боязливо озираясь, увлек ее в подворотню:
– Анна Сергеевна, вам было поручено, гм, так сказать, произвести некоторые действия над известной особой, а вы вместо этого вступаете с означенною особой в некие не совсем понятные сношения…
Этого разговора Анна Сергеевна ждала – и она, и Василий Щепочкин предполагали, что за ними наблюдают, а следовательно, людям князя Григория известно и об их встречах.
Анна Сергеевна надменно посмотрела на Альберта:
– Замочить? Это всегда успеется. Дубов – ценный кадр, он еще нам пригодится. Я решила перетянуть его на нашу сторону.
– Но князь Григорий…
– Князь Григорий сам еще мне спасибо скажет.
– Да, разумеется, но…
– И потом, это даже в книге написано, – как бы не замечая баронских возражений, столь же самоуверенно продолжала Глухарева. – "Дверь в преисподнюю", часть третья, "Золотая стрела", глава первая. Место действия – Новая Ютландия, королевский дворец.
– Анна Сегреевна, книгу и я читал, – с трудом вклинился Альберт. – Но, насколько я помню, ваши попытки ничем хорошим так и не кончились.
– А теперь я его уже почти уговорила, – пробурчала Анна Сергеевна. – Так и передайте вашему пахану. То есть, пардон, Его Злодейству.
– Передам, конечно, – осторожно ответил барон. – Хотя, право, не знаю, даст ли он добро на такую самодеятельность…
– Не даст – замочу, – отрезала Анна Сергеевна, не уточняя, кого она "замочит": сыщика Дубова, барона Альберта, или князя Григория. – У вас все?
– Все, Анна Сергеевна, – растерянно пролепетал Альберт.
– А у меня не все, – вспомнила Глухарева. – Могу вас обрадовать: к нам едет Каширский.
Однако барон Альберт особой радости не выразил:
– На что мне этот бездельник?
– Зато установки дает – будь здоров, – хмыкнула госпожа Глухарева. – А без установок я "мочить" не согласна, так и доложите вашему боссу!
– Ладно, доложу, – нехотя пообещал Альберт.
– Тогда счастливо оставаться. – Анна Сергеевна высокомерно кивнула барону и, не оглядываясь, поспешила прочь, оставив сообщника в подворотне и в самых растерянных чувствах.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ СЛЕДСТВИЕ СО ВЗЛОМОМ
По темному коридору городского Дома культуры медленно крался человек в длинном плаще с накинутым на голову капюшоном. Отсчитав пятую дверь справа, он остановился, вытащил из кармана электрический фонарик и, прикрывая его рукой, посветил. На листке из ученической тетрадки в клеточку, прикрепленной к двери четырьмя кнопками, значилось: "Литературно-ролевой клуб имени Елизаветы Абариновой-Кожуховой".
Человек удовлетворенно кивнул и, задрав полы плаща, извлек связку ключей, более похожих на отмычки. Одну из них он приладил к замочной скважине и осторожно попытался повернуть. Дверь поддавалась медленно, но верно.
Как, вероятно, читатель уже догадался, этим человеком в плаще был ни кто иной, как Вася Щепочкин. Так как чуть ли не всё, с чем он в последнее время сталкивался, имело некоторую причастность к книгам известной фантастки (или, вернее, фэнтэзерки), то он просто не мог не войти именно в эту дверь, и именно ночью, когда лишь случайность могла помешать ему узнать то, что нужно было узнать.
Вламываясь в запретную дверь, Василий ощущал себя не только Щепочкиным, ведущим очередное частное расследование, но еще и немного Дубовым, пытающимся проникнуть в страшные тайны князя Григория. (Тем более, что и преступники, возомнившие себя литературными антигероями, принимали его, Василия Юрьевича Щепочкина, за Василия Николаевича Дубова).
Такое сравнение льстило Щепочкину, хотя он видел и определенные различия между Василием Дубовым и собою. В отличие от Дубова, имеющего собственное сыскное агентство (состоящее, впрочем, всего из одного человека, то есть самого Дубова), Щепочкин принадлежал к классу наемных работников – он служил в страховой компании "Харитонов и сыновья". Правда, его деятельность иногда выходила за обычные рамки рядового агента: в тех случаях, когда Харитоновы подозревали клиентов в том, они мухлюют, Василий проводил негласное расследование и без особого труда выводил нечистых на руку господ страхуемых на чистую воду. Другим различием, пожалуй, более существенным, были несколько разные методы, которыми Щепочкин и "книжный" Дубов достигали своих благородных целей: если Василий Николаевич, за редчайшими исключениями, действовал строго в рамках закона и человеческой порядочности, стараясь не уподабливаться тем, кого он ловил, то Василий Юрьевич прекрасно понимал, что реальность сильно отличается от книжек и что зло не всегда можно победить, оставаясь в белых перчатках.
Именно поэтому сегодня, после очередной репетиции "Ревизора", он спрятался в укромном уголке за сценой, и теперь, вооружившись инструментами отнюдь не из джентельменского набора, штурмовал дверь историко-ролевого клуба.
После нескольких неудачных попыток замок поддался, и Щепочкин оказался в небольшой комнате, заваленной всяким хламом: картонными мечами, кольчугами из канцелярских скрепок, знаменами, на которых был изображен усатый человек, а также кубками, подсвечниками и чем-то еще, чего в полумраке Василий разглядеть не мог.
Щепочкин прикрыл дверь и стал изучать содержание комнаты, хотя делать это было нелегко: даже ступать следовало очень осторожно, чтобы ненароком что-нибудь не опрокинуть. Разумеется, его интересовали не мечи и не кольчуги, а более серьезные предметы, которые могли бы послужить уликами, а еще лучше – любого рода документальные свидетельства. Хотя, конечно, сыщик-любитель не надеялся обнаружить, например, ломик со следами крови Миши Сидорова, или чек об авансовой уплате Анне Сергеевне Глухаревой за убийство Василия Дубова. Но в том, что какие-то зацепки найдутся именно здесь, Василий Юрьевич был свято убежден. Иначе не пошел бы на это предприятие, не только рискованное, но и сомнительное с точки зрения законности.
Больше всего детектива привлекал сейф, занимавший добрую четверть помещения, но Щепочкин понимал, что "взять" его не удастся: для этого нужны были совсем другие отмычки и, главное, более высокая квалификация взломщика. Оставалось лишь ходить вокруг сейфа да облизываться.
И тут Щепочкину показалось, что еще кто-то пытается открыть дверь. Он уже хотел было крикнуть: "Входите, не заперто!", но вместо этого выключил фонарик и затаился за сейфом.
Дверь открылась, и тьму прорезал луч фонарика. Пошарив по комнате, он в конце концов остановился на Щепочкине.
Поняв, что далее скрываться бесполезно, Вася включил свой фонарик. Два луча встретились, и Щепочкин увидал молодую женщину, которую лицезрел каких-то пару часов назад – перед репетицией она оживленно беседовала со Святославом Иванычем, а потом сидела в зале и что-то записывала в блокнот. Когда Щепочкин спросил у всезнающего судьи Аммоса Федоровича Ляпкина-Тяпкина, в свободное от репетиций время служащего дворником в горсуде, что это за милая барышня, тот ответил, что вообще-то он не совсем в курсе, но, может быть, она – из областного Управления по делам культуры и инспектирует работу драмкружка.