Что же касается родителей Антона, то они были в своем роде выдающейся четой. Оба имели медицинское образование; однако если старший Житкевич всегда кипел на работе, нередко возвращался из своего института за полночь, то Антошкина мама предпочитала спокойно и не торопясь заниматься профессиональными делами дома. У нее с рождения были проблемы с сердцем, и она нашла для себя творческое и в то же время не сильно обременительное занятие — редактировать на дому медицинские статьи. Эта работа не требовала разъездов по Москве или пребывания в учреждении с девяти до шести. Когда же Антон подрос, его постоянной и почетной обязанностью стала доставка маминых рукописей в редакции.
Кроме редактирования чужих текстов, Анна Алексеевна иногда и сама писала статьи по санитарно-гигиеническим и общемедицинским проблемам. Хлопотливая, всегда уютно-насмешливая, постоянно занятая — то работой за пишущей машинкой, то увлеченным «сотворением» каких-нибудь вкусностей на кухне, то вязанием в короткие минуты отдыха, — она была притягивающим центром не только для мужа и сына, но и для обширного круга друзей, которые любили бывать в гостеприимном доме Житкевичей. Гости приходили и по праздникам, и по будням — просто поговорить; часто засиживались с хозяином допоздна в разговорах на кухне. А вот Анна Алексеевна и Антон всегда уходили спать вовремя; Николай Васильевич строго следил за здоровьем жены и за режимом дня сына, считая это основой физического благополучия семьи.
Старший Житкевич работал в крупном медицинском НИИ, был доктором наук, вел прием в клинике и в своей узкоспециализированной области — эндокринологии — стал одним из ведущих специалистов страны. К нему приезжали больные со всего Союза, и многие из них потом считали, что Николай Васильевич подарил им второе рождение. Однако всем этим людям и в голову не приходило, что истинной своей страстью, подлинным призванием замечательный доктор считал не практическое врачевание, а… железо — так называл он те тонкие и сложные приборы, которые чудесно оживали под его умелыми руками и тоже получали второе свое рождение.
Дело в том, что Николай Васильевич обожал чинить разные старые бытовые машины. Регулярно реанимировал, как он обычно выражался, дышащую на ладан пишущую машинку жены, к которой та привыкла и ни за что не хотела расставаться; постоянно приводил в чувство старенький семейный автомобиль. Да и родственники, друзья и соседи то и дело несли ему свои бытовые приборы — и примитивные утюги, кофемолки, и радиоприемники, проигрыватели и телевизоры… Жена и знакомые привычно посмеивались над «реаниматором всякой дряни», а Житкевич не обращал на них никакого внимания и самозабвенно реанимировал все и вся, самостоятельно научившись разбираться в сложнейших электронных схемах.
Придя с работы, он мог до позднего вечера, пропустив ужин и интереснейший футбольный матч по телевизору, копаться в каком-нибудь «динозавре». Зато потом его лицо расплывалось в счастливой улыбке, когда вся семья принималась искренне удивляться и радоваться, заслышав из утробы доселе молчащего ящика настоящую музыку. Истинным чудом казались также изобретенные им гирлянды для новогодней елки с мигающими фонариками, праздничные световые шоу, которые он устраивал для гостей, и прочие электрические забавы, радовавшие друзей семьи Житкевичей.
К десятому классу выяснилось вдруг, что несколько экзотическое увлечение Николая Васильевича возымело невиданное педагогическое воздействие и на Антона: он заразился от отца страстью к электротехнике. Однако простое, домашнее «железо» его уже не увлекало: он задумался о приборах, которые могли бы лечить людей.
Отец стремительно поднимался по научной лестнице; у него появилось больше возможностей — и организационных, и материальных. В жизнь стали входить компьютеры, а это, собственно, и были те самые умные машины, о которых оба Житкевича — и старший, и младший — могли только мечтать. Отец увлекся программированием, внедрением в медицину компьютерных методов и, разумеется, постаравшись, приобрел для дома хороший монитор и системное обеспечение — такого ни у кого еще не было. Теперь по вечерам они с сыном часами разбирали ту или иную программу, до хрипоты спорили по поводу сложных компьютерных проблем или с удовольствием обучали мать работе в текстовом редакторе.
Им много пришлось разговаривать в эти вечера о будущем медицины вообще и будущем семьи — в частности. Отец нажимал на то, что скоро стране нужны будут медики, которые не только умеют уверенно держать в руках скальпель, но и разбираются в тонкой электронике, уверенно управляя компьютером. Излагая свои мысли, Николай Васильевич увлеченно высказывал и смелые свои идеи о замене больных человеческих органов умными приборами, о конструировании суставов и позвонков из металла, о новых горизонтах хирургии. Он был так убедителен в своей увлеченности, что сын нисколько не сомневался в смелых прогнозах отца и сам уже не мыслил для себя иного будущего, кроме «умной» медицины. Вот его призвание, и именно этому он посвятит всю свою жизнь.
Догадываясь, что ему крупно повезло с родителями, Антон еще и не предполагал, что судьба готова одарить его еще большим везением. Она предопределила ему встречу, которая, скорее всего, относится к разряду тех закономерных случайностей, что подготавливаются всей предшествующей жизнью человека ради того, чтобы оказаться правильно и вовремя понятой и воспринятой им.
Глава 5
— Эй, слышь, Антошка! Ты куда на профориентацию записался?
Я помню, что Житкевич только плечом повел: этой проблемы для него вообще не существовало. Когда в десятом классе, согласно существующему в те годы положению, нас на так называемом УПК, то есть на занятиях в учебно-производственном комбинате, начали делить на профориентационные группы — слесарей, машинисток, чертежников, электронщиков, продавцов бытовых товаров и так далее, Антон и думать не стал, куда ему определиться. Разумеется, на электронику!.. И однажды по осени, в погожий день позднего сентября, мы отправились на ВДНХ, чтобы провести очередной производственный урок в павильоне «Медицина».
Модная и необычная аббревиатура ЭВМ была в ту пору у всех на слуху. И в нашей маленькой группе тема «Применение ЭВМ в медицинских исследованиях» никому не была до такой степени близка и интересна, как Антону Житкевичу. Хотя он и прекрасно знал уже, что все рассказываемое ему отцом и есть передовое слово науки, — передовее, как говорится, уже некуда! — все же то были обычные домашние разговоры. А здесь, в павильоне, он мог воочию убедиться в компетентности и научной правоте отца, услышать подтверждение его рассказам из чужих, незаинтересованных уст.
Итак, после уроков, когда опадающая листва возбуждающе шуршит под ногами, а прогретый днем воздух уже начинает остывать, дразня напоминанием об ушедшем лете, группа юных любителей электроники из десятого «Б» стояла у входа в сине-белый павильон. Сопровождающая учительница строго предупредила, чтобы во время беседы десятиклассники не вздумали шуметь, галдеть и вообще вели себя прилично.
За тяжелыми дверями павильона гости быстро нашли указанный сектор, где их группу встретил симпатичный, хотя и странновато выглядевший человек. Бородач крепкого сложения и невысокого роста, в толстых очках, закрывавших пол-лица, неожиданно заговорил с ребятами простым и понятным им языком. У него был хорошо поставленный голос человека, привыкшего много и дотошно объяснять людям непривычные для них вещи, и этот уверенный наставнический тон не слишком-то вязался с буйной, любовно ухоженной шевелюрой, сказочно белой бородой и лукаво поблескивающими за стеклами очков глазами. Он бодро двигался вдоль стендов, и во всем его облике сквозили порывистость, энергичность, плохо сочетавшиеся с ослепительной сединой и лбом, изрезанным глубокими морщинами.
Борода в годы нашей молодости считалась признаком богемности и отчасти даже легкого диссидентства. Бородатыми были геологи или писатели, люди свободных, романтических профессий и нестандартного образа мыслей. Бороду нужно было еще посметь себе позволить, и вольность эта была свойственна людям исключительным — знаменитостям, бунтарям или позерам, не желавшим быть как все простые советские трудящиеся.
Сначала ребята втихомолку шутили между собой, что лектору с такой внешностью лучше Дедом Морозом без грима работать. Потом притихли, завороженные сначала интонацией, а потом и смыслом его речей. Говорил же он им о том, что скоро все в медицинской науке будет подчинено электронике. Тяжелый труд врача заменят умные машины, а няни и сиделки смогут больше не бодрствовать у постели тяжелобольного ночами напролет, а заняться в это время чем-то более полезным для своего профессионального развития, потому что все биологические процессы в организме больного будут контролировать компьютеры. И даже более того — машины станут не только выполнять функции контроля и наблюдения, но заменят отдельные органы — суставы, например, или ногу, руку… Так что ампутированные органы в скором времени смогут быть восполнены приборами, управляемыми ЭВМ.
Сначала ребята втихомолку шутили между собой, что лектору с такой внешностью лучше Дедом Морозом без грима работать. Потом притихли, завороженные сначала интонацией, а потом и смыслом его речей. Говорил же он им о том, что скоро все в медицинской науке будет подчинено электронике. Тяжелый труд врача заменят умные машины, а няни и сиделки смогут больше не бодрствовать у постели тяжелобольного ночами напролет, а заняться в это время чем-то более полезным для своего профессионального развития, потому что все биологические процессы в организме больного будут контролировать компьютеры. И даже более того — машины станут не только выполнять функции контроля и наблюдения, но заменят отдельные органы — суставы, например, или ногу, руку… Так что ампутированные органы в скором времени смогут быть восполнены приборами, управляемыми ЭВМ.
Части человеческого тела, замененные машинами?! Некоторые ребята про такое и не слышали; им это казалось далекой и даже не научной фантастикой… Один лишь Антон смотрел на лектора с пониманием, временами кивая ему и тихо радуясь знакомым терминам и профессиональным оборотам речи. Слова бородача чудесным образом совпадали с самыми смелыми планами его отца; сердце Антона наполнялось радостью и предощущением чего-то большого и хорошего, и он верил этому странноватому лектору, как не верил, казалось, никому в жизни. А странность его заключалась в том, что обычно люди его уровня не работают со школьниками, их удел — высокая наука, международные конференции, награды и премии… В горячности же профессора, в его желании донести до незнакомых подростков непривычно сложные, далекие от школьной программы понятия — донести во что бы то ни стало! — было даже что-то донкихотское.
Говорил он в тот день долго и увлеченно, очень подробно останавливаясь на устройстве того или иного органа и его электронного протеза-аналога. А заканчивая, сделал упор на том, что ему лично и стране в целом очень нужны молодые ученые, способные оценить и освоить потенциал новых методик, о которых он им только что рассказал.
— Ведь наше поколение стареет, — с неожиданной горечью, неуместной для случайной, разовой лекции, прибавил профессор. — А между тем электронного робота, который мог бы в определенных условиях и при особой нужде заменить человека, «записать» в свою память возможности индивидуального мозга, никто пока не разработал. Я вот хоть и не совсем еще старый, — он погладил свою окладистую бороду, хитро блеснув глазами, — но больше тридцати — пятидесяти лет вряд ли проработаю… А кто же потом-то меня сменит?
Все дружно рассмеялись. Приятно, когда такие серьезные взрослые люди шутят с ребятами на равных. Считая уже, что встреча подошла к концу, школьники привычно зашептались, кто-то сладко и незаметно потянулся, кто-то хихикнул над шуткой соседа. Но выяснилось, что лекцией на этот раз занятие не закончится. Профессор предложил посмотреть в деле совершенно нового робота. Он был создан как прибор, который может составить, собрать скелет человека, и четкого медицинского применения у него еще не было. Непонятно, зачем и при каких конкретных обстоятельствах он понадобится, но профессор был совершенно уверен: рано или поздно человечество обязательно востребует такого помощника.
— В организме человека несметное множество костей, — увлеченно рассказывал он, не замечая, что с прежним вдохновенным вниманием его продолжает слушать лишь один человек из уставшей группы — Антон. — Людям все труднее и труднее запоминать их названия и назначение; тибетские ламы тратят по двадцать лет на обучение одного костоправа. А робот может держать все это в своей памяти без всяких усилий. Кроме того, робот может добраться туда, куда врач не попадет, например на Луну. Верно ведь? — Профессор посмотрел на ребят из-под очков и продолжал: — Ну а если и Луна вас не вдохновляет, придумайте сами, в каких ситуациях могут потребоваться подобные машины. Уверяю вас, мы даже представить себе сейчас не можем, где будет необходимо такое изобретение!
Он легко подскочил к какому-то агрегату, включил его легким нажатием кнопки — и машина вздрогнула, повернулась, заскрипела и крюком, похожим на птичью лапу, начала вынимать из лежавшей перед ней груды косточек нужные детали, соединяя их в целое и нанизывая уже готовые позвонки один на другой… Агрегат приступил к работе с шейных позвонков, маленьких и остроконечных; потом, по мере удлинения макета позвоночника, косточки становились крупнее, легко ложились одна в другую. Машина довела сборку почти до поясницы, и перед зачарованными зрителями появилось уже нечто напоминавшее человеческий позвоночник, как вдруг что-то щелкнуло, металлическая лапа дрогнула, метнулась вбок, и целое распалось. Косточки со стуком покатились по полу.
Непонятно, что уж там случилось с умным роботом, но только налицо был какой-то сбой: то ли под неправильным нажимом, то ли из-за падения напряжения в электросети ВДНХ железная лапа, изображавшая руку, подвернулась, искусственный позвоночник упал и рассыпался на мелкие части. Машина остановилась. И не слишком чистый линолеум возле демонстрационного стола оказался усыпанным осколками пусть муляжных, но все же человеческих позвонков.
Группа замерла. Девчонки тихонько заверещали, парни смотрели с недоумением. Но профессор как ни в чем не бывало встал на колени и, низко опустив голову, принялся собирать мелкие детали. Было ясно, что с его зрением это сделать не совсем легко…
Не успев задуматься о своих действиях, Антон бросился ему на помощь: опустился рядом с профессором на колени и, понимая, что никакая машина не рассортирует потом эту груду, начал ловко и быстро складывать из «косточек» отдельные позвонки, нанизывая их на воображаемый позвоночный столб. Заметив его действия, лектор поднялся с колен, тихо положил уже собранные детали на край стола и с изумлением принялся наблюдать за Антоном. На его лице появилась широкая улыбка.
А Антон все подбирал и складывал упавшие частички, делая это чисто автоматически, не задумываясь, какая деталь и какой конфигурации должна занять данное место в муляже. Он точно и четко знал, что идет за чем, как сочетаются друг с другом выпуклости и вогнутости, как они примыкают друг к другу. Вся его предыдущая жизнь, беседы с отцом, читаные-перечитаные мамины переводы и статьи словно готовили его к этому шагу… Антон не замечал реакции окружающих, он просто работал: быстро, чисто и спокойно.
Он много раз по памяти рисовал у себя в тетради человеческий позвоночник и так хорошо знал все закономерности расположения костей в нем, что теперь без всякого напряжения, практически за несколько минут сложил муляж до конца. И только потом, получив способность вновь воспринимать окружающую реальность, вдруг заметил и одобрительно подначивающих его одноклассников, и добрую улыбку лектора, и неподдельное изумление в глазах учительницы.
— М-да… — протянул профессор, с недоумением почесывая в затылке. — Я смотрю, ты разбираешься… Пожалуй, не каждый из моих студентов-старшекурсников в мединституте сможет так быстро и без запинки собрать эту штуку. Да что там студенты! Обладай хотя бы взрослые врачи твоей прытью, не пришлось бы и машину специальную придумывать… Молодец!
— Это не я молодец, — чуть смущаясь, но тем не менее очень польщенный, ответил Антон Житкевич. — Это родители мои постарались, научили меня тому, что сами знают.
— Вот и хорошо, — уже серьезно, без улыбки заметил профессор. — Поучили они, теперь могу поучить и я. Буду рад тебя видеть здесь; приходи запросто и почаще, если тебе интересно.
Антон возликовал. С тех пор как он осознанно решил заниматься в жизни именно этим направлением науки, он очень много времени посвящал чтению специальной медицинской литературы, научных журналов, и все это ему безумно нравилось; он не променял бы такой досуг ни на какие приключения и фантастику, которыми зачитывались его сверстники. Его любимым занятием было рисование в тетрадях контура человека — скелета, костей, отдельных суставов, мышц, мускулов… Его приятели многозначительно покручивали пальцами у виска, когда он пытался поделиться с ними своим увлечением, но для Антона это было настоящим интересом в жизни.
Создатель, изобретая человека, проявил такую гениальность, что парень не уставал восхищаться многообразием вариантов сочленения частей в единое целое. А отец, с видимым удовлетворением наблюдая за его увлечением, давал ему краткие пояснения во время занятий. Самое главное, на что он обращал внимание сына, это неповторимость каждой биологической особи. Не существует двух людей с одинаковыми костями, сохраняются пропорции, но не размеры, которые всегда индивидуальны. Мало-помалу Антон принялся размышлять об умных машинах, которые с помощью электроники смогли бы представить строение всего человеческого тела в его движении и гармонии. И встреча на ВДНХ, словно подстроенная самой судьбой, еще крепче привязала Житкевича-младшего к делу жизни его отца.