Микулка почесал затылок, глаза привычно примерялись к преграде, оценивая высоту и возможную прочность.
– Можно попробовать… – неуверенно вымолвил он. – Но если не выйдет, потеряем стрелу.
– До конца жизни ее все едино не хватит. – усмехнулся Сершхан. – А вот чужой град палить – дело не доброе. Попробуй, шибануть в стену, может что путное из этого и выйдет.
Микулка еще раз примерился, боялся стрельнуть зазря, Волк передал ему огромный лук, а Сершхан протянул стрелу не тоньше руки. Тяжеленный наконечник упрямо клонился вниз, будто снова хотел стать рудой и уйти в родимую землю. Но людская воля хотела иного – паренек наложил стрелу и направил сверкнувший булат в чистое небо, знал, что прежде чем попасть в цель он опишет над полевыми цветами огромную дугу, глаз заученно приглядел место в котором закончится невидимый путь. Чуть дрогнувшая рука погладила тетиву из крепкого девичьего волоса, потянула едва не скрипнув костями, но глаза неожиданно затуманились блеснувшей слезой.
– Слишком далеко… – тряхнул головой паренек, опуская лук. – На пару сотен шагов нужно приблизиться, а то выстрел никчемно ослабнет.
Замершая позади толпа снова загудела голосами и направилась вслед за витязями, лучники на стенах, не смотря на непригодное к стрельбе расстояние, уже начали беспокоиться, видать почуяли недоброе, завидев бредущий к воротам люд. Микулка шел, опустив голову, ноги мяли напившуюся ливнем траву, разноцветные головки цветов кланялись каждому шагу. Только они и видели, как с его ресниц капают крупные слезы, такие горькие, что ловя каплю лепестки вздрагивали от боли. Ласковый ветер далеких стран грустно пел в тетиве, вспоминая как играл он когда-то с этими нежными волосами, только тогда они мягко струились, а ныне стянуты в тугой смертоносный шнур.
С каждым шагом цель приближалась, теперь вместо серой плоскости глаза легко различали объем, толщину, выискивали отдельные толстые жерди вплетенные в стену. Дальше откладывать выстрел никак нельзя – лучники Рубаря заволновались, некоторые покидали места, спеша передать тревожную весть, вот-вот подкрепление стянут, а тут и без того поди попробуй пробейся. Микулка остановился, как бы невзначай отер рукавом лицо и снова поднял лук. Но в этот раз прикосновение к тетиве не вызвало волну горькой грусти, наоборот налило тело и разум яростной, неистовой силой, словно пережитая боль, перейдя незримый предел, вылилась в нечто более сильное. Не время нунечку лить слезы по былым радостям, только пробившись в Олешье можно вернуть оружие и отправиться дальше, приближая встречу с любимой.
Лук заскрипел, как сосна на ветру, поддаваясь стонущей тетиве – на этот раз молодые Микулкины кости и впрямь затрещали, едва справляясь с собственной силой. Окрепшие жилы напряглись до лютой тянущей боли, вздувшиеся мышцы в двух местах разорвали рубаху, а лук уже не скрипел – выл громко и страшно, почти живым голосом, даже толпа за спиной испуганно попятилась, оставляя лишь самых отважных. Отточенный булат наконечника дрожал от нараставшего напряжения, солнечные блики сверкали на нем, как Перуновы молнии, а паренек все тянул и тянул, сгибая огромный лук чуть ли не в колесо…
Онемевшие пальцы с хрустом разжались и огромная стрела взмыла в небо, размазавшись в яростно сверкнувшую спицу. Через пару мгновений стена отчетливо вздрогнула, ломая бревенчатые подпорки, покосилась, роняя лучников наружу и в город. А еще через миг до ушей донесся надсадный удар и скрип, похожий на предсмертный рык невиданного чудища. Словно огромный змей всколыхнулся, пробежала по плетеной стене тугая волна, ворота дернулись, но удержались, а волна побежала дальше, стряхивая дружинников Рубаря в высокий мясистый бурьян.
– Ик впрямь к как орехи! – веселился Твердояр, нетерпеливо размахивая молотищем. – Даже слышно как хрумкают!
– Вперед! – передернувшись от жуткого звука, скомандовал Ратибор. – К воротам!
Толпа только ждала сигнала, рванула вперед гудящим потоком, а четверо витязей и Твердояр мчались впереди едва не быстрее ветра, спешили достигнуть ворот раньше, чем поднимутся новые лучники. Стену перекосило на все четыре стороны, изломанные во многих местах жерди растопорщились словно еловая хвоя, теперь наверх точно не влезешь – того и гляди острые сломы распорют брюхо как рыбацкий нож карася. Ратибор с разбегу шарахнул плечом в ворота, но те даже не вздрогнули, хотя ощутимо потрескивали от перекоса, роняя в пыль труху и мелкую щепу.
– Держатся, заразы! – замахнулся он еще и босой ногой, да одумался, только злобно сверкнул глазами.
Из окованного дерева кривыми когтями повылезали здоровенные железные гвозди, но местные плотники дело свое знали добре – эти ворота могли б еще выдержать и удар тараном.
– Пасссстаранись! – взревел Твердояр, выпучив покрасневшие глазища.
Он несся не сбавляя ходу, словно не видел препятствия, расслабленное от выпитого лицо выражало решимость барана на узком мосту. Ратибор отскочил как ужаленный, а коваль с разбегу шарахнул молотищем в ворота, аж уши заклало от гулкого грохота.
– Что?! – выпучил он глаза. – Стоят? Я имк… Ик!
Новый удар потряс ворота, стена дрогнула как от Микулкиного выстрела, а показавшиеся было наверху лучники мигом пропали, точно сдутые ветром. Что-то там внутри хрустнуло, створки задрожали крупной дрожью, надорванное железо задребезжало надрывно и тягостно. Твердояр неверящим взглядом уставился на устоявшую твердыню, побагровел от злости и набрал полную грудь воздуха пополам с поднятой пылью.
– Да чтоб вас вынесло, Ящер меня задеррри!!! – заорал он во всю глотку.
Ворота не переставая дрожать пошатнулись и вывалились вовнутрь вместе со сломленными столбами.
– Ни хрена себе… – присвистнул Ратибор, присев от неожиданности. – Ладно, вперед! Спать будем ночью, коль получится.
Твердояр сам опешил, даже чуть протрезвел от содеянного, но ворвался в город первым, как под зад пнули. Микулка отбросил лук и ринулся следом, на ходу выхватывая меч из мягко зашелестевших ножен, друзья мчались рядышком, но пустые руки – худое оружие, глаза так и выискивали что бы такое ухватить, тяжелое да корявое. Ошалевшие дружинники Рубаря метнулись было навстречу, но коваль так хватанул по передним рядам молотом, что дальние задницами в пыль попадали. Тех что очухались, Микулка потеснил лютой сечей, бился так, будто последний раз меч держал. Сершхану под ноги попала чья-то тяжелая сабля и подхватив оружие он с яростным криком врубился в уплотнившиеся ряды, но тут же вылетел как ошпаренный – наконечники выставленных копий в двух местах раскровили рубаху. Из города к воротам сбегались все новые и новые воины, вместо двух десятков сверкало уже полсотни копий.
Волк как обычно скрылся с глаз и тут же лихо посек противника с тыла, неожиданно выпрыгнув из переулка с прихваченным где-то мечом. Дружинники Рубаря мигом смекнули что к чему и встали спина к спине, перекрыв улицу от избы до избы.
– Тяжко без лука… – поморщился Ратибор, не зная как подступиться к ощетинившемуся булатом воинству.
– Вот гады… – поудобней перехватив молот, сплюнул Твердояр. – Ща я им покажу…
Ратибор не успел схватить раззадорившегося коваля и тот ринулся прямо на граненные наконечники копий, сверкавшие всего в десятке шагов. У стрелка сердце екнуло, да разве уже остановишь? Но к его удивлению ряды защитников дрогнули, повернулись и роняя оружие рванулись вдоль улицы, кузнец бешено заорал и закрепляя успех погнал супротивников, грозно размахивая своей железякой.
– Ну и герой… – тихонько шепнул стрелок. – Такую толпу обратить в бегство… А ведь они в броне, с копьями!
Впереди резко обернулся Сершхан, и потянув за рукав Микулку заорал срывающимся голосом:
– Ратибор, в сторону! В сторону уходи!
Стрелок едва успел отскочить, как в город ворвалась разъяренная толпа горожан, вооруженных чем под руку подвернулось. Ночевка в чистом поле под холодными звездами здорово усилила боевой пыл трудового люда – остановить их теперь смогла бы лишь скала высотой с версту. Да и то не на долго.
– Я думал… – борясь с безудержным смехом, вымолвил Ратибор. – Что Рубаревские ратники Твердояра испугались… Да остановите вы его наконец, а то до края земли добежит, никаких ведь преград не видит!
19.
Прослышав о сбитых воротах, посадник наглухо заперся в тереме, понадеявшись на Рубаря с дружиной, плотным кольцом окруживших дом. Да вот только напрасно – терем не крепость! Почуявшие кровь мужики с дрекольем прошибли закованные в кольчуги ряды как сырое тесто, оставив на пыльных улицах едва с десяток своих, исколотых копьями. Рубаревцы пострадали меньше, хотя вилы тоже оружие не последнее, но страх перед толпой, раззадоренной победой, погнал их на лестницы терема, в узких проходах которого куда легче держать оборону с помощью копий.
Солнце глубоко прогрело землю, замутнив знойный воздух поднятой сотнями ног пылью. Возмущенные горожане обложили посадный терем как псы вепря – и взять не взять, и злость не позволяет оставить. В окна бестолково полетели топоры и колья, вышибая дорогие слюдяные оконца, со всех сторон неслись призывы тащить огонь. С города медленно стягивались сочувствующие, а то и просто поглазеть – не каждый ведь день терем посадника напуском брать собираются. Дружинники уже серьезно прикидывали как выкрутиться – сохранить верность посаднику или же доброе имя дороже, да и жариться в подпаленном тереме за чужую шкуру не больно хотелось. Кое-кто из них выбегал навстречу горожанам, заблаговременно откидывая оружие подальше, их беззлобно мутузили и отпускали, скорей для порядку – не зря же бегали.
Но и Рубарь свою власть запросто отдавать не желал. Двое сдавшихся не успели и на три шага отбежать от порога, грохнулись на колени, пронзенные лязгнувшими в кольчугах самострельными стрелами.
– Еще кто-то подумает сдаться, – проревел из окна предводитель, – Пришибу на месте, псы шелудивые!
Ратибор с друзьями протиснулся в первые ряды, локтями распихивая обложивших терем гончаров да пекарей, внимательно оглядел темные проемы выбитых окон на залитой солнцем стене. Особо буйные головы притащили огонь, другие спешно вязали факела из промасленных тряпок.
– Стойте! – со всех сил заорал Сершхан, пытаясь пробиться к запальщикам. – Никто из вас и половину пути до терема с огнем не проскочит! Глупые головы! У каждого окна самострельщики, неужто не ясно?
Мужики, почюхивая лохматые головы, призадумались – трезвое соображение затуманенных хмелем мозгов пересилило бушевавшую ярость.
– И что ж нам делать по вашему? – хрипловато спросил самый старший.
На его голове уже поблескивали седые пряди, но короткая борода черней смоли, да и очи такие же – два готовых к прыжку хищных зверя. Серые портки и алая рубаха с широким расшитым поясом выдавали не бедного ремесленника, а высокие рыжие сапоги подсказывали метить и выше.
– Я староста полуденной окраины, – продолжил он. – уж полсотни весен меня Черняком кличут. Вам спасибо за помощь, а то б мы не скоро до дому добрались. Но ныне не мешайте людям долгожданную месть править, не поймут, осерчают. Знаете сколько мы от посадника натерпелись? Мне как старосте еще поболе доставалось, чем этим.
Сершхан уважительно оглядел собеседника, лицо отразило глубокое понимание.
– Все это ясно… – тихонько кивнул он. – Но людей ведь на верную гибель шлешь! Не пройдут они через самостельные стрелы. Погодите до спада жары, мы с друзьями чуток помыслим. Ведь то что задумали вы, и к вечеру не поздно будет свершить. Так ведь?
– Похоже что так. – Черняк оглядел Сершхана как-то иначе, с куда большим интересом чем прежде. – Мы погодим, подержим осаду до спада жары.
Ратибор послушал краешком уха и тихонько стал рядышком.
– Гой еси, староста! – уважительно поздоровался он. – Я вот подумал… Может ты знаешь где наша сброя с одежкой? Как-то соромно в исподнем по граду расхаживать, тут вон и бабы собрались, и девки пригожие…
Толпа грозно гудела вокруг, приходилось здорово повышать голос, но вот чужих ушей можно было не опасаться – каждый был занят мыслю о мщении, по сторонам не больно смотрели, все больше приценивались как терем взять.
– Да откель же мне знать, где вы все это оставили? – чуть безразлично пожал плечами староста.
– Мы тебе подскажем! – протиснулся к своим Волк, утягивая за руку призадумавшегося Микулку. – А ты намекни где добро может ныне пристроиться. Мы, понимаешь, в корчме кушали… Там нас и повязали. Вооон в той, что за теремом. Ага…
– Ха! – усмехнулся Черняк. – Коль так, то нет ничего проще. Корчмарь с той корчмы за копейку удавится, и уж коль позволил у себя в заведении чужаков полонить, то одежду и сброю, знамо дело, забрал себе. Подите, расспросите. Окромя того за добрым обедом вам мыслить будет полегче, а там и жара спадет.
– Умный ты, староста, – усмехнулся стрелок. – Быть тебе посадником с эдакими мозгами! Живот-то и впрямь сыти требует! Айда, други, развлечемся малехо…
– Так ведь только ели у коваля! – изумился Микулка.
– Нда?…
Ратибор, уже весь в новом деле, мало обращал внимания на такие житейские мелочи. Окликнув зазевавшегося Твердояра он растолкал толпу и окруженный друзьями широким шагом направился к корчме.
– Ты, Твердояр, ступай домой, – остановившись чуть поодаль вымолвил он. – Тока без обид на пьяную голову, мы тебе кроме добра ничего не желаем. В кузне работы невпроворот, жена ждет, беспокоится. Бунты – это вообще хреновое дело, а уж рядом с нами и подавно. Бедовые у нас головы, вечно куда-нить впутаемся. Нам-то что, мы одни одинешеньки, а у тебя семейство. Али не так?
– Как-то соромно дома отсиживаться… – понурил голову коваль.
– Это ты зря… – потрепал его за плечо стрелок. – Каждому в жизни свое место, а у тебя руки – чистое золото. Какого же лешего жизнью своей рисковать, коль этими руками ты в сотню раз больше пользы можешь принесть и себе, и городу? Не глупи, если бы Русь на одних воях держалась, то давно б уже рухнула. Вся русская сила от земли, от труда… А битвы, это только чтоб все сохранить от врагов несметных. Ты и так подсобил, снес ворота будто те из соломы сварганены. Я уж испугался за город, думал ты средь него просеку прошибешь, а там и дальше, до самого края земли. Еще бы и по другой стороне земного блина назад воротился. Так что стыдиться тебе как раз нечего, говорю как есть, правда други? Ступай, и прощай, коль что не так. Будем в ваших краях, непременно заглянем!
Твердояр молча обнял всех по очереди и уныло двинулся к воротам, бессильно волочившийся молот оставлял в пыли глубоченную борозду, словно хотел навсегда сохранить дорожку к жарким сердцам четырех славных витязей. Ратибор окликнул замерших соратников и медленно двинулся вдоль улицы.
– В корчме главное излишне не дергаться, – по ходу объяснял он, стараясь деловым тоном задавить бушевавшую грусть расставания. – Наверняка корчмарь рад нам не будет, в городе бунт бушует, ожидать можно всякого, так что самострел у него под рукой, а оружие это серьезное. Короче, сделаем так…
Он собрал друзей в кучу и разъяснил им свою задумку, выразительно махая руками, когда не хватало слов.
Кривая пыльная улочка чуть прикрылась тенью соседних изб, лавина солнечного света падала почти отвесно, загоняя сырую прохладу под самые основания стен. Редкие люди спешили на гул толпы у посадного терема, а кто потрусливее, схоронились дома подальше от лиха.
К дверям корчмы подошли втроем – грязные, оборванные, в одном исподнем. Если бы не сытые лица да руки, привыкшие держать тяжелый булат, их можно было принять за калик перехожих. Ратибор отер ладони одна об другую и решительно толкнул недавно вставленную дверь, она скрипнула и отворилась, впустив витязей в прохладный сумрак, наполненный запахом сыти и пенного ола. Хозяин копошился на кухне в густых клубах пара, две девки-челядиницы нехотя смахивали тряпицами сор с просаленных до черноты столов, а посетителей не было – обеденное время минуло, и кто же будет сидеть над кружкой, когда в городе такое устроилось?
– Кхе… – тихонько окликнул хозяина Волк. – Нам бы пивка… Тока кувшин помой, а то кидаешь в него разную гадость.
Корчмарь развернулся, словно ему шило пониже спины вогнали, даже в неверном отсвете кухонной жаровни стало видать как округлились от страха его глаза.
– Вы?! – чуть слышно прошептал он, нашаривая что-то за широкой спиной.
Витязи не успели и дернуться, как в Ратиборово брюхо с восьми шагов уставился здоровенный, окованный темной медью самострелище со взведенной до треска тетивой, короткая стальная стрела выжидающе блеснула на ложе.
– Так вам пивка, говорите? – истерично хохотнул хозяин, осторожно шагая из кухни. – Ща налью, зальетесь по шею.
Но тут корчма содрогнулась, словно сам Ящер раскашлялся, за стеной ухнуло, треснуло, и снова все ходуном заходило. Корчмарь перепугано оглянулся, и тут же витязи растворились в дымном сумраке, чуть подкрашенном тихо шипящими масляными плошками – ни звука, ни шевеления. Девки с визгом выскочили на улицу как крысы из подпола, только голые пятки сверкнули.
– Э… Вы где? – вытянул шею побледневший хозяин, дергая самострелом из стороны в сторону.
– Кто в капусте… – с одного угла отозвался из под стола Сершхан.
– А кто в лебеде… – хохотнул Волк совсем с другой стороны.
Корчмарь понял, что дело худо, медленно двинулся к спасительному выходу из собственной западни, оружие затрусилось мелко, противно, беспорядочно дергаясь на каждый звук. Другая рука тряслась еще пуще, того и гляди спустит тетиву с перепугу. Для этого не хватало лишь самой малости и тогда незадачливого стрельца можно брать голыми руками – самострел не лук, его на раз не зарядишь.