Потом она взяла со стола тетрадку с ручкой, забралась с ногами в любимое кресло, включила бра над головой и открыла тетрадь.
В клеточку, конечно. Сколько таких тетрадок было уже исписано ее крупным, летящим, даже для нее самой не всегда разборчивым почерком! Сколько сюжетов было запечатлено в них, прежде чем Алёна садилась за компьютер и начинала облекать голый костяк фабулы плотью и кровью чувств и образов, оплетая их вязью слов!
Наверное, она на всю жизнь осталась по сути своей девочкой-первоклашкой, которая старательно боролась с неаккуратным почерком и вечными помарками, а потому все упражнения делала и задачки решала сначала в черновой тетрадке и лишь потом аккуратненько, чуть ли не язык высунув от усердия, переписывала набело. Без помарок и теперь не обходилось, но все же их было уже поменьше.
Сюжет, сюжет, ей нужен сюжет…
Ну, скажем, вот такой.
Женщина сдает в мастерскую очень оригинальный браслет – чтобы его чуть увеличили. Об этом знают три человека: она сама, ювелир, который работу делал, ну и случайно зашедшая в мастерскую посетительница. Спустя какое-то время героиня обнаруживает, что браслет ей подменили. Узнает также, что в том же магазине был куплен второй такой же браслет. Неведомо, правда, каким образом подменившая браслет особа узнала, что он есть у героини, а аналог можно купить именно в этом магазине… Кто ей сказал?
Стоп! Алёна вот только что по лбу себя не хлопнула. Сказал! Конечно, ей кто-то сказал, да сама Алёна и сказала!
То есть не ей, а ювелиру! Этому самому, которому царство небесное и земля пухом! Он что-то говорил про изящество работы, про «волосатик», предположил, не из Италии ли его привезли, а Алёна сказала, что купила в «Клеопатре». В этот момент в мастерской никого не было, правда, потом вошла какая-то женщина в черном пальто и шляпке, лица ее Алёна, к сожалению, не помнила…
«Так, это я что делаю, детектив придумываю новый или вспоминаю, что со мной было?!» – возмутилась Алёна и немедленно пришла к выводу, что да, вспоминает… ну и ладно, не единожды приходилось писать ей романы по мотивам, так сказать, своих приключений, может, и это ей послужит, хотя, по сути, приключением историю с браслетом назвать пока трудно, так себе, довольно мещанская историйка: одна дамочка тиснула у другой браслетик, и все это продолжало бы оставаться сущим мещанством, когда бы не гибель ювелира, которую подстроила какая-то женщина.
Какая?
Может, вот эта самая, которую Алёна сфотографировала в «Шоколаде»?
Может быть…
Но тогда почему она, если уж столь опасна, довольно мирно разговаривала с Костей? Костя, предположительно, приятель Данилы. Женщина – само собой, совершенно противоположный персонаж. Данила хочет ее разыскать, чтобы отомстить за брата. Он приблизительно знает место, где ее можно найти, и вот теперь Костя звонит ему и сообщает, в какое время она там будет. Возможно, эти сведения он получил во время беседы в «Шоколаде». Значит, Костя выступал тут в роли Данилиного шпиона и совершал, так сказать, подвиг разведчика? Вполне вероятно. Однако Алёна отлично помнила, как он говорил Даниле, мол, с этой женщиной незнаком, старается держаться от нее подальше… Одно из двух: или в «Шоколаде» была не та женщина, или Костя просто врал.
А между прочим, не стоит забывать, что Ирина видела ее именно на Ильинке, недалеко от Пяти углов, а эти Пять углов граничат с улицей Арзамасской, где неподалеку – таинственный переулок Китчоглоу, в котором назначает свои опасные встречи некая женщина, которую разыскивал Данила.
И которую найдет благодаря наводке Кости…
Этот Костя довольно темная личность… почему он так перепугался, когда Алёна уронила браслет? Почему смотрел на нее с таким ужасом, в то время как женщина, на запястье которой был такой же браслет, осталась совершенно равнодушной?
В чем тут загадка? Что напугало Костю? Появление браслета или явление Алёны? Вообще-то, у мужчин она обычно вызывала совсем даже не страх, однако ей все же не единожды случалось и очень сильно пугать особей противоположного пола своей проницательностью и своим бесстрашием – до такой степени пугать, что они начинали откровенно желать ей смерти и даже пытались это желание воплотить в жизнь. Вернее, в смерть. Другое дело, что это у них не получалось, хотя ребята были один круче другого. Ну, Косте до них, как до луны, Кости ей бояться не следует, однако…
Внезапно Алёна вскочила и кинулась в коридор. Показалось, что зазвонил телефон, оставленный в сумке.
Разумеется, он не звонил, и на дисплее не было никаких признаков того, что он могла пропустить звонок от кого бы то ни было, в том числе и от Дракончега.
Да… это очень легко – решить закончить роман, а вот поди-ка его закончи!
Как любовный, как и детективный. В смысле, как реальный, так и выдуманный.
Алёна прекрасно отдавала себе отчет: если бы не ссора с Дракончегом, если бы не ревность к Золотому бою, она вряд ли так старательно забивала бы себе голову этой историей с браслетом. Ну, непонятки, ну…
И все же – зачем понадобилось заменять браслет и кто это сделал?
Опять все к тому же возвращается. И так будет постоянно, если Алёна не займется еще хоть чем-то, чтобы эту историю распутать. А что еще можно сделать, кроме как ждать завтрашнего дня, когда Анжела и Лариса Леонидовна поглядят на фотографию?
Что делать? Ну, например… пойти еще раз попасться на глаза Константину. В конце концов, у Алёны есть законный предлог: купить мешки для пылесоса. Для «Самсунга» – модель номер 1500. Не суть важно, что у нее в шкафу обнаружилась целая коробка пылесборников из старых запасов. Константину же об этом неведомо!
Алёна еще раз словно невзначай посмотрела на дисплей мобильника, немедленно себя за это запрезирала и начала торопливо одеваться.
В прихожей протянула руку к любимому пальтецу, но вспомнила промозглую сырость, которая накатывалась на город два часа назад, и решила одеться потеплей. Взяла любимую серую короткую шубку с капюшоном. Шубка была теплая, легкая, красивая, а уж в каких передрягах она побывала вместе со своей хозяйкой! Один раз даже выбиралась вместе с ней из парижского полуподвального туалета через узехонькое окошко, когда Алёна пыталась бежать от разъяренных французских полисье…[8]
И все равно – как новенькая! Да здравствует каракуль, это вам не норки стриженые и не косматые, словно бродячие псы, песцы! То есть как полные тундровые зверьки они, конечно, очень даже ничего, но как материал для повседневной носки – это вряд ли.
Из тех же соображений – утеплиться – Алёна надела также высокие сапоги и заправила в них джинсы. Повесила на плечо сумку и вышла из квартиры.
На улице только-только начали собираться сумерки, однако в подъезде было уже темновато. Она пошла вниз и увидела, что на первом этаже кто-то возился у боковой двери.
Алёна замерла на лестнице. Фигура смутных очертаний обернулась и сказала знакомым голосом:
– Алёнушка, здравствуйте, это я, у нас на площадке опять лампочка перегорела.
– Привет, Сусанна, – сказала Алёна со смущенным смешком, – а я было приняла вас за разбойника.
– Упаси бог, – засмеялась соседка. – У нас тут разбойников не водится, а вот лампочки наши – сущие грабители, просто ужас какой-то, знай перегорают да перегорают, мы с Фаей и Линой уже замучились менять.
– У нас на первом этаже дамы с такими феерическими именами живут, – улыбнулась Алёна. – Как на подбор. Сусанна, Фаина, Капитолина…
– Да ну, морока одна! – махнула рукой соседка. – Сейчас хоть всякие необычные имена в моде, а раньше, когда мы росли, мы своих родителей тихо ненавидели за эти имена. Мы как раз с девочками (Алёна сразу смекнула, что имелись в виду соседки, двоим из которых было под семьдесят, а одной – за пятьдесят. А как их еще называть, если не девочками, бабушками, что ли?!) недавно об этом говорили. Ладно еще уменьшительные имена у них нормальные, Фая да Лина, а меня всю жизнь Суса зовут, ну не кошмар ли?
Алёна тоже считала, что да, совершенный кошмар, но, разумеется, признаваться в этом не стала, а только любезно сказала:
– На самом деле у вас имя очень красивое. Сусанна – это вообще-то Сюзанна. Вы вполне можете себя так называть. В «Шоколаде» в отделе бижутерии есть одна продавщица с таким именем.
– Знаю! – воскликнула Сусанна. – Я недавно там снохе подарок покупала, обратила внимание на вывеску эту с именем, ну, на груди носят, как ее, все время забываю…
– Бейджик, – подсказала Алёна.
– Да-да. Прочитала я надпись на этом бейджике и восхитилась. Девочка такая тоненькая, стильненькая такая брюнеточка… А вот звали бы ее Сусанной, она бы, может, тоже была толстой, как я. А если бы меня звали Сюзанной, я бы тоже была тоненькой и стильненькой.
– Вы не толстая, – ласково сказала Алёна, мельком отметя что-то не то в словах Сусанны, но немедленно забыв об этом, – вы пухленькая, очаровательная и стильненькая. Нет, в самом деле, в нашем подъезде никто так шикарно и стильно не одет, как вы, ну вот разве что Лина, но она ведь бизнес-леди, ей сам бог велел. Вон у вас шубейка какая изысканная, в дивных пятнышках, ну прямо леопардовая.
– Вы не толстая, – ласково сказала Алёна, мельком отметя что-то не то в словах Сусанны, но немедленно забыв об этом, – вы пухленькая, очаровательная и стильненькая. Нет, в самом деле, в нашем подъезде никто так шикарно и стильно не одет, как вы, ну вот разве что Лина, но она ведь бизнес-леди, ей сам бог велел. Вон у вас шубейка какая изысканная, в дивных пятнышках, ну прямо леопардовая.
– Кто у нас в подъезде стильненький, так это вы, Алёнушка, – улыбнулась Сусанна, – хоть вы и не бизнес, но леди, сразу видно.
И вот, говоря друг другу такие хорошенькие приятности, дамы вместе вышли на крыльцо, и тут в лица обеим ударило такой сыростью, что они немедленно накинули на головы капюшоны шубок.
– Ого, – сказала Сусанна. – Вот только потому иду, что к снохе на день рождения, а то бы вернулась.
«Может, и мне вернуться? – подумала Алёна. – Дались этот «Видео», этот Константин и этот браслет! Выдумки и безделье… Хотя нет. Если вернусь, я непременно наужинаюсь. А так погуляю туда-сюда, может, и удастся капельку похудеть…»
И она решительно сошла с крыльца вслед за Сусанной.
Какой-то тощий парень в короткой куртке и шапке с козырьком курил, сидя на низеньком заборчике палисадника.
«Я его где-то видела», – мельком подумала Алёна и тут же забыла об этом.
– Молодой человек, – строго сказала Сусанна, – вы сломаете забор. Но вряд ли вы потом придете его восстанавливать.
Парень ошалело подскочил, оглянулся на заборчик, словно желая удостовериться, что с ним все в порядке, потом бросил взгляд на окна дома, сунул сигарету в сугроб и быстро пошел к воротам. Дойдя до угла дома, вдруг шарахнулся в сторону, взмахнул руками как бы в испуге – и припустил бегом.
– Чего это он испугался? – удивилась Сусанна.
– Ух ты, я забыла свет выключить, – с досадой проговорила Алёна, поглядев на свое окно.
– Ну так вернитесь и выключите, – сказала Сусанна.
– Ну уж нет, если вернусь, то не решусь выйти на такую холодину, а мне в «Видео» надо. Туда-обратно, ничего с этим светом не сделается.
Они двинулись в обход палисадника.
– Интересно, чего этот парень тут сидел? – задумчиво спросила Сусанна. – Вот так посидят, повыслеживают, а потом придут и ограбят. Вы смотрите, Алёна, если кто позвонит в домофон и скажет, мол, почта, или из домоуправления, или показания счетчика снимать, или ковры чистить, или еще что, – вы ни в коем случае не открывайте! У почты и у слесаря свои ключи есть. А остальными невесть кто может прикинуться. Вчера вот мне позвонили: откройте, мол, идем Интернет в вашем доме проводить! Я говорю, что у нас у всех уже есть Интернет. И не пустила. И они ушли. А потом мне Лина пеняла, мол, это к ней приходили из какого-то Дом. ру, да номер квартиры перепутали, а теперь ушли, и их снова надо вызывать. А я говорю, сами виноваты, что перепута… о господи!!!
Сусанна глянула в сторону – да и замерла, схватившись за сердце.
Вслед за ней то же самое проделала Алёна, и, ей-богу, было от чего!
За углом дома, преграждая выход через калитку, стоял очень высокий человек с совершенно белыми растрепанными волосами и багрово-красным, словно бы свежеободранным лицом, на котором прозрачными льдинками мерцали очень светлые, слишком светлые, можно сказать, белые глаза. Он был облачен в тулуп, надетый белесым мехом наружу, а лоб его охватывала черная лента – почти такая, какую надевают на лоб покойникам в гробу, но только значки на ней были разноцветные, мерцающие в сгущавшихся сумерках.
Стало понятно, почему так шарахнулся давешний парень. Жуткое зрелище!
– Вы чего здесь?! – взвизгнула Сусанна, сильно замахав сумочкой, словно надеялась, что страшный человек, аки вспугнутый коршун, вдруг шарахнется – да и улетит. – Идите отсюда, тут дети ходят, вы их до слез напугаете!
Человек несколько секунд – чудилось, время остановилось, так медленно тянулись они! – переводил глаза с Сусанны на Алёну, потом усмехнулся щелью рта, повернулся и вышел на улицу.
– Ряженый чертов, прости господи, – проворчала Сусанна, словно стыдясь своего истерического вопля. – Вот страшила!
– Я будто в глаза смерти поглядела, – похолодевшими губами пробормотала Алёна.
– Ладно-ладно, вам еще рано в глаза смерти глядеть, – сказала дрожащим, но мужественным голосом Сусанна. – К тому же смерть следов не оставляет, а тут, поглядите-ка!
Она кивнула на огромные следы, отпечатавшиеся на свежем снегу там, где стоял мужчина.
– Ничего себе, лапища! Да это ж размер сорок седьмой, не меньше!
Алёне стало смешно.
– Вы настоящий следопыт, Сюзанна, – сказала она ласково, – я теперь только так вас буду называть.
Соседка просияла улыбкой:
– Договорились! Всем объявлю мое новое имя! Ой, смотрите, вон машина, это сын за мной приехал, хотите, мы вас подвезем в «Видео»?
– Да что вы, спасибо. Тут же три минуты ходьбы. Счастливо попраздновать!
Суса… то есть, извините, Сюзанна впорхнула в серебристый «Мицубиси» своего сына и укатила, а Алёна пошла своим путем. Иногда она озиралась, но жуткого человека больше не видела. Впрочем, с каждым шагом он казался ей все менее жутким.
«Правильно Су… Сюзанна сказала – ряженый, – подумала она сердито. – Конечно! Какой-то… язычник, тьфу! Язычник, ну да… эта вывернутая мехом вверх шуба, эти длинные волосы, повязка на голове… Ха, а может, это Данила пришел меня пугать? Но с каких, как говорится, щей, да и глаза у него хоть и серые, но не белые же! А впрочем, он мог вставить линзы… А? Чем не сюжет?»
Сразу стало полегче, правда, она никак не могла придумать, зачем Даниле могло понадобиться вставлять светлые линзы и являться ее пугать. Занятая этими размышлениями, вернее, измышлениями, она дошла до «Видео» и поднялась на второй этаж.
Примерно в эту минуту в кармане у парня в черной куртке, который снова вернулся во двор и устроился на шаткой ограде палисадника в Алёнином дворе, зазвенел телефон.
– Я разобралась, – сказал спокойный женский голос. – Можешь поздравить.
Почему-то при этом известии парень ничуть не обрадовался, а испуганно взмахнул руками и едва не свалился со своего насеста.
– Поздравляю… – еле выдавил он. – Без… без осложнений?
– Да так, одна мелочь выяснилась, – ответила женщина, чуть задыхаясь. В трубке был слышен шум машин, и парень понимал, что его собеседница быстро идет по улице. – Сейчас все улажу. Как у тебя?
– Да никак, она дома сидит, – сказал парень, поводя глазами по ряду освещенных окон третьего этажа.
– Уверен? Она не могла выйти незаметно?
– Конечно. Тут всего две тетки вышли: одна в пятнистой шубе, другая в серой. А эта в коричневой дубленке с капюшоном ходит. И в окне свет. На месте она, точно. Могу уходить? А то я задубел уже, у них во дворе сквозняк поганый…
– Да, конечно, она вряд ли уже куда-нибудь выползет вечером, – пренебрежительно проговорила женщина, – но ты все же часик еще посиди, если она вдруг выйдет – сразу звони. Если нет, я за тобой или зайду, или позвоню, но в любом случае, к девяти чтобы был у Вейки. Он скоро вернется.
– Я простужусь сидеть тут, – и без того насморочным, тягучим голосом недовольно пробормотал парень, но больше спорить не стал и выключил телефон. – У Вейки… – буркнул он, пряча трубку в карман. – Глаза б мои на твоего Вейку не глядели!
Дела давно минувших дней
Надо ли добавлять, что премьера прошла невероятно успешно? Цветы, нарочно выращенные в теплицах местных любителей-садоводов, устилали сцену пестрым ковром… Но цветы вянут… вянет и счастье.
Упоение мое сладостным открытием и поцелуем длилось недолго. Эльвира Михайловна не удостаивала меня даже взором. Наверное, стыдилась своего порыва, вызванного только спектаклем, но ничем иным, о чем я так глупо размечтался, а может быть, всего лишь играла со мной.
На другой же день в роли Юрия появился выздоровевший Карнович.
И снова между нами с Эльвирой Михайловной настало долгое отчуждение, и снова я, вольно или невольно, потянулся к моим новым друзьям.
Иногда я думал о том, что неудивительно, отчего Эльвире Михайловне так блестяще удалось сыграть Чародейку. Она не играла – она истинно была ею. А я стал жертвой чародейства.
И все во мне взбунтовалось! Я твердо решил, что вырву из сердца эту любовь. Я не могу провести жизнь в роли пажа этой Цирцеи, не могу вечно лежать у ее ног в мечтах о недостижимом. Я должен избавиться от ее чар… любовь Лизы Ивановой вновь представилась мне спасением.
Я изо всех сил старался видеть Эльвиру Михайловну как можно реже – к счастью, она тоже нечасто бывала теперь в театре. Мне была дана полная свобода – и творческая, и сердечная. И я воспользовался этим, как мог! Любовь Лизы была истинным противоядием против дурмана запретной страсти. Я сделал ей предложение… Но ее родители прочили ее за другого.
Васильев уговаривал нас венчаться тайно. Он будоражил мой доселе спокойный ум, давал мне книги… некоторые было невыносимо скучно читать, особенно экономические, некоторые меня возмущали своей злобностью; однако многие, особенно стихи, мне очень нравились.