Алёна набрала 009 и пошла дальше, прижимая трубку к уху.
Занято, занято, длинные гудки, гудки безответные, ждите соединения с телефонисткой, ждите соединения, ждите-ждите-ждите…
Стоп! Да у нее же где-то должна быть дисконтная карта этой «Клеопатры», вдруг вспомнила Алёна.
Выключила телефон и принялась рыться в сумке. Этих дисконтных карт набралось – ужас какой-то. Главное, половиной из них она не пользуется. К примеру, когда покупала свой воистину роковой браслет, ее точно не предъявляла, а значит, и скидки никакой не имела.
Еще один вопрос к продавщицам «Клеопатры»! Но этот вопрос она уж точно не задаст – что с возу упало, то пропало.
Карты не нашлось. Может быть, она дома… Но домой идти еще рано. Сусанна еще не вернулась.
Ладно, позвонит потом, попозже.
Дела давно минувших дней
Снимая пальто в гардеробной собрания, я увидел на верхней площадке Тихонова во фраке. Он явно кого-то ждал.
Вдруг до меня донесся аромат духов, показавшийся мне знакомым. Все нервы мои взволновались.
Даже не видя, я почувствовал: рядом Серафима Георгиевна.
Стыдясь самого себя, раздираемый двумя страстями, желанием и ненавистью, я смотрел, как наша «премьерша», сбросив на руки гардеробщика меховое, на черно-бурой лисе манто, прошла мимо (сделав вид, что не замечает, а может быть, и впрямь не заметив меня, как существо слишком для нее ничтожное!) прямо к Тихонову, а он расцеловал ей руки и повел в зал.
Я медленно поднимался по лестнице. Мне было страшно увидеть этого человека, которого я ненавидел всем своим существом. Ненавидел за то унижение, которому он нас подверг, а еще за то, что Серафима Георгиевна была его содержанкой, что он в любое время мог обнять ее, поцеловать, владеть ее телом, о котором я грезил вот уже которую ночь, как безумец…
В эту минуту грянула музыка. Танцы начались.
«Ничего себе, развеялся! – мрачно подумал я. – Ничего себе, отвлекся! Иди-ка ты домой!»
Это было самым разумным. Если бы я так сделал, я бы, может быть, никогда ничего не узнал… все шло бы своим чередом… мы как-нибудь да избавились бы от Серафимы Георгиевны, даже ценой обращения к высшим городским и губернским чинам… неведомо, как бы потом сложилась ее судьба… да и я не сидел бы сейчас в смертельном этом провале, если бы ушел тогда… но какое-то мучительное отчаяние влекло меня непременно войти в зал и посмотреть, как они танцуют с Тихоновым.
Я вошел. Посмотрел.
Смирения моего как ни бывало. Сейчас я жаждал скандала!
Как он может так ее обнимать! Как она может так на него смотреть!
Я выскочил в пустое фойе, понимая, что остатки моей сдержанности сейчас улетучатся и я устрою что-то страшное.
Но, словно нарочно, эта пара вышла следом и приблизилась ко мне.
– Ах, Никита Львович! – пропела Серафима Георгиевна своим волнующим, чуть капризным голоском, от которого у меня кожа мурашками пошла. – Мой зоил! – И она расхохоталась. – Мой гонитель! Наш нежный Гамлет! – И повернулась к Тихонову с обольстительной улыбкой: – Скажите же ему, Вениамин Федорович, что он плохой!
Тот накинулся на меня, как дрессированный зверь.
– Вы запомнили, что я вам говорил? – ледяным голосом изрек он. – Или Серафима Георгиевна снова в вашей труппе, или я всех вас вышвырну вон!
Я был вне себя от унижения. Никто и никогда еще не доказывал мне так явно, что я – отщепенец…
Да, если не говорить о знаменитостях, о выдающихся талантах с громким именем, то можно утверждать, что в глазах большинства так называемого высшего общества, а тем паче обывателей, человек, посвятивший себя сцене, стоял на низшей ступени падения.
Конечно, в Петрозаводске было все иначе, но там нам покровительствовала сама губернаторша. Может быть, это был единственный город в России, где актеры пользовались таким уважением. А здесь… и везде…
Разве можно пригласить «отщепенца» в приличный, «благородный» семейный дом? Никогда. Вот в ресторан позовут, чтобы развлечь и потешить комическим рассказом какого-нибудь кутилу-барина или самодура-купца. И каким снисходительно-оскорбительным тоном говорит с актером эта сволочь!
Постучит извозчик кнутовищем в окно комнатки, где ютятся актеры, и крикнет: «Эй! Кто там есть? Двух актерок господа на вокзал требуют!»
Бывали, впрочем, случаи, когда артисты более или менее популярные приглашались на какую-нибудь вечеринку, но не как равноправные граждане, не как гости, а как клоуны, развлекатели.
Конечно, и среди нашей братии были люди, заслуживающие порицания и презрения. Это те ничтожные людишки и горькие пьяницы, которых Островский вывел в образах Шмаги, Робинзона и Аркашки. Женщины, которые попадали на сцену так, как Серафима Георгиевна. Выскочки, которые получали ведущие роли благодаря влиятельным покровителям, безжалостно затирая подлинные таланты.
Но большинство актеров были иными! Большинство было истинными служителями искусства! Они терпели голод, холод, унижения, высылку из городов, оскорбительное отношение «общества», иногда полную нищету – и все во имя искусства.
Именно их не мог я сейчас отдать на поругание Тихонову и его подлой содержанке. Да я и сам стал бы таким же подлым, если бы позволил этой страсти возобладать над чувством товарищества и самоуважением!
– Ты мерзавец! Ты мерзавец! – вскричал я. – Ты вышвырнешь нас вон? Нет, это я сейчас швырну тебя с лестницы вместе со всеми твоими чинами, званиями и вместе с твоей содержанкой! Не бывать ей в нашей труппе! Не будет того! Ты слышишь, негодяй?!
У меня смерклось в глазах, и все окружающее доходило до меня, словно бледные пятна, вдруг выступающие из тьмы. Звуки расплывались и дрожали в ушах.
Вот я увидел побледневшее лицо Тихонова, услышал его испуганный, дрожащий голос:
– Да что вы, Никита Львович, успокойтесь, ради всего святого!
Но я не унимался.
– Тише, тише! – твердил Тихонов, явно перепуганный скандалом, который я ему закатил. – Опомнитесь! Выпейте воды! Мы все уладим!
– Я тебя убью… – прохрипел я, делая руками какие-то пассы, может быть, ища горло этого негодяя, но вдруг хлесткая пощечина ожгла мне лицо. В глазах прояснилось, и прямо перед собой я увидел глаза Серафимы Георгиевны. Так это она дала мне пощечину!
– Прекратите истерику, немедленно, – прошипела она. – Иначе я вам глаза выцарапаю. А вы, Вениамин Федорович, перестаньте дрожать, возьмите его под руку, ведите вот сюда, под лестницу… сейчас весь народ на шум сбежится!
Они подхватили меня под руки, но я еще упирался.
– Василий! – крикнула Серафима Георгиевна, поворачиваясь. – Помоги!
Я решил, что она зовет служителя, попытался вырваться, но чьи-то сильные руки так стиснули меня, что я не мог ни вздохнуть, ни охнуть.
– Да, перестарались вы сволочь изображать, Вениамин Федорович, – сказал знакомый голос. – Вышло, что вы актер куда как лучше Серафимы. Говорил я вам, что с этой вашей выдумки ничего не выйдет! А вы за свое… Да ладно тебе брыкаться, Никита, опомнись да взгляни на меня!
Я кое-как разомкнул судорожные веки.
Лицо немолодого, седого человека в черной инженерской тужурке показалось мне знакомым.
Я присмотрелся…
Это был Васильев. Василий Васильев, актер из петрозаводской труппы! Мы не виделись двадцать лет…
Наши дни
Хоть и существует некое почти непреложное правило, согласно которому, если хочешь в старой части Нижнего Горького пойти напрямик и сократить путь, то непременно удлинишь себе дорогу, ибо понятия «напрямик» здесь, в этом городе, который строился исключительно по произволу воображения, просто не существует. Все же нет правил без исключений, а потому Алёне удалось дойти до «Шоколада» от библиотеки почти напрямик и всего лишь за какие-то четверть часа. Однако она почему-то не вошла в главную дверь, которая находилась почти рядом с «L’@Й@toile», а обогнула здание с другой стороны и вошла сначала в «Спар», расположенный на нижнем этаже. События последнего времени волей-неволей заставляли осторожничать. Вообще, строго говоря, если уж играть по навязанным правилам, Алёне следовало зайти домой и переодеться во что-нибудь другое, в чем ее еще не видели. И не для того чтобы продемонстрировать свои зимние наряды, а чтобы сбить со следа слежку. Но в том-то и беда, что около дома, а может, и около квартиры, не исключено, ждут лихие люди, и попасть туда безопасно можно только очень хитрым способом, а для этого ей нужна Сусанна, которая будет дома не раньше чем через полчаса.
Придется идти как есть… Но неохота, ой, как неохота!
Может, конечно, она уже просто пуганая ворона, которая дует на молоко, а может быть, понятие интуиции не просто так возникло в головах умных людей еще во времена Платона и позднейших эпикурейцев, хотя и называлось тогда несколько иначе, как-то там по-гречески, а как – Алёна не помнит, да и не играет это сейчас никакой роли…
Она прошлась по огромному «Спару». Как назло, навстречу не попалось никакой знакомой, с которой можно было бы предложить на несколько минут поменяться одеждой. Какова будет реакция этой гипотетической знакомой на такое предложение, Алёна предпочитала не думать. Не обнаружилось также скучающего продавца, у которого можно было бы взять напрокат форменную робу, спрятав свое пальто в шкафчике для сумок. Такие вещи обычно легко делаются только в детективных романах, а если хочешь быстро замаскироваться в реальности, оказывается, это не столь и просто. Конечно, можно было мгновенно купить новое пальто, с Алёны вполне сталась бы такая авантюра, тем паче что банковская карта имелась в наличии, однако вот беда: все отделы верхней одежды находились на втором и на третьем этажах «Шоколада», туда незамеченной не проскользнешь.
Ну что же, значит, придется идти в разведку без маскхалата.
Чувствуя себя так, словно на лбу у нее уже пляшет светящаяся точка оптического прицела, Алёна поднялась на эскалаторе и прошла по нижнему залу «Шоколада» в «L’@Й@toile». Рекламной девицы, к сожалению, на прежнем месте не было, то есть даже в окоп не спрячешься.
Совершенно верно, прикинула Алёна, вот здесь она стояла, когда ее снимали. Кстати, это легко можно было сделать также и с площадки эскалатора. Круг подозреваемых расширяется.
Со вздохом Алёна поднялась на второй этаж и принялась прохаживаться по магазинчикам, делая вид, будто обуреваема желанием что-нибудь купить. Постепенно она продвигалась к тем отделам, откуда ее реально можно было сфотографировать, примерялась, проверялась, и вот что выяснилось: ни из мехового, ни из чулочного магазинчиков, ни из первого бутика бижутерии этого сделать нельзя. Так или иначе – фотографу предстояло подойти к перилам и встать именно перед прилавком того маленького и очаровательного бутика, где Алёна позавчера покупала украшение для Зои у продавщицы по имени Сюзанна.
Ну уж внимательная Сюзанна-то точно заметила бы такого фотографа! Может быть, сумеет его описать?
Алёна подошла к отделу и разочарованно вздохнула. Сегодня там работала другая девушка – высокая, худая брюнетка лет тридцати пяти с длинными черными волосами, похожая на испанку. Наверное, у Сюзанны выходной. А может быть, она уволилась? Надо спросить.
Алёна подошла к отделу бижутерии.
– Здра… – начала было она и запнулась, уставившись на бейджик на платье продавщицы. На бейджике было написано – «Сюзанна».
– Да, слушаю вас, – улыбнулась брюнетка.
– Э… скажите, а это ваш бейджик? – растерянно спросила Алёна.
– Ну да, а что такое? Имя редкое? Ну, меня вот так назвали. Вы знаете такой телеспектакль театра Сатиры – «Безумный день, или Женитьба Фигаро»?
– Конечно! Обожаю его! Там еще Андрей Миронов играл Фигаро, а Александр Ширвиндт – Альмавиву. И Вера Васильева там, и Татьяна Пельцер, и вообще потрясающий был состав.
– Ну вот, – словоохотливо рассказывала брюнетка, – помните, там такая Сюзанна, невеста Фигаро, из-за нее граф Альмавива с ума сходит? Ее Нина Корниенко играла?
– Само собой, помню.
– Моя мама, когда была мной беременна, все время этот спектакль смотрела, – продолжала продавщица. – И просто влюбилась в эту Сюзанну. Потому меня так и назвала.
– Очень стильное имя, – сказала Алёна. – Мою соседку зовут Сусанна, но мы договорились, что теперь я ее буду называть только Сюзанной.
– Сусанна! – с ужасом повторила продавщица. – Да я бы маме не простила, если бы она меня так толсто назвала!
– Вообще это мысль, – серьезно сказала Алёна, вспоминая, что соседка говорила то же самое. – Даже тема для психолого-физиологического исследования – влияние имени на комплекцию человека. А скажите, Сюзанна, позавчера ваша тезка работала, что ли?
– Почему это? – удивилась Сюзанна.
– Потому что тут стояла совершенно другая девушка, светловолосая, но у нее был бейджик с вашим именем.
– Да просто у меня выходной был, – пояснила Сюзанна. – А когда у меня выходной, какая-нибудь девушка из этого отдела, – она махнула рукой в сторону «Диаманта», – меня заменяет. У нас хозяин-то общий, разница только в том, что в «Диаманте» продают только драгметаллы, а у меня в «Бижу» – красивую бижутерию. Ну а они же не могут свой бейджик надеть, там марка магазина, поэтому они берут мой, чтобы видно было – магазин «Бижу», а на имя продавщицы ну кто внимание обращает?
– Я обратила, – сказала Алёна. – И моя соседка обратила. Мы заговорили о вашем имени, она говорит, что Сюзанна – такая стильная брюнеточка. Я тогда мимо ушей это пропустила, думала, она перепутала, а оказывается, вас заменяли!
Она оглянулась на отдел «Диаманта». За прилавком стояли респектабельный молодой человек со значительным лицом и очень пикантная, почти наголо стриженная рыжая девушка – продавцы.
– Скажите, а как зовут ту хорошенькую блондинку, которая вас заменяла позавчера? – спросила Алёна.
– А что такое? – забеспокоилась Сюзанна. – У вас к ней какие-то претензии? Какой-то вопрос?
Вопрос у Алёны был только один: не обратила ли блондинка внимания на некоего человека, который стоял как раз против ее прилавка и фотографировал находившуюся внизу писательницу Дмитриеву. Но стоит ли об этом говорить Сюзанне? Пожалуй, нет.
– О, ерунда, – усмехнулась Алёна, на ходу моделируя сюжет, что, сами понимаете, было для нее раз плюнуть. – Она ходит на шейпинг в спортзал в «Востоке», я хотела узнать тамошнее расписание…
– Ага, понятно, – кивнула Сюзанна и окликнула строго молодого человека: – Володя, кто меня позавчера заменял, Маша или Имка?
– Има, – важно отозвался он. – А что, какие-то претензии?
– Да нет, – хихикнула Сюзанна. – Просто Имка тут даме мозги парила насчет какого-то шейпинг-зала…
– Мозги парить – это она может, – вздохнул Володя.
– Има? – изумилась Алёна. – Ну и ну! Ну и имена тут у вас! Как на подбор! Была такая знаменитая перуанская певица – Има Сумак. Потрясающий диапазон голоса, мгновенные переходы от самых низких к самым высоким, про нее даже писали, что она может брать нечеловеческие ноты. Мои родители ее очень любили, у нас были пластинки с ее записями. Когда я в детстве этот голос слышала, я даже боялась, так это было странно и необыкновенно. Правда что нечеловечески.
– Точно, Имка нам что-то вкручивала про то, почему ее так назвали! – хихикнула Сюзанна. – Только мы не поверили.
– Почему не поверили? Ее мать тоже вполне могла слышать эту певицу, она была когда-то необыкновенно популярна в Союзе… Вас же назвали Сюзанной, почему ее не могли назвать Имой?
– Да ей вообще верить нельзя! – отмахнулась Сюзанна. – Имка такая вруша, это что-то страшное! То есть врет просто из любви к искусству. К примеру, вечно говорила, что видела моего мужа то там, то там, то в Макдоналдсе, хотя у него гастрит, какой ему Макдоналдс, то на Покровке в рабочее время, то на вокзале… Я сначала слушала, даже какие-то отношения с мужем выясняла, а потом однажды она говорит: видела твоего только что внизу в «Спаре»! А он в это время в командировке был в Чехии. Представляете? Ну, я и перестала ее слушать. Теперь врет, что нашла себе какого-то иностранца, что замуж за него вышла… ну, может, за гастарбайтера только и выйдет! И ни в какой шейпинг-зал она сроду не ходила, она скупая до жути, лучше задавится, чем лишнюю копейку истратит. Нормально одевается только потому, что у нас в фирме с этим строго. Будешь ходить как одяжка – гуляй отсюда! Я один раз была у нее дома – ну просто нищета, хотя очень хорошая квартира на Сусловой. Она у меня фикус выпросила, она фикусы обожает, а у нас тесно, девать старый фикус некуда – мы с мужем ей огроменную кадку домой привезли, дотащили до квартиры, и она нам хоть бы чаю предложила! Принесли – и спасибо, и идите себе.
Какая-то мысль мелькнула… Поймать ее Алёна не успела, но стало вдруг зябко и не по себе.
Вот глупости. С чего бы вдруг?
– Спасибо, – рассеянно кивнула Алёна.
– Да не за что, приходите, – улыбнулась Сюзанна.
Алёна ступила на эскалатор и поехала вниз.
Забавно, конечно. То есть забавно до невозможности! Значит, продавщица с диковинным именем Има могла спокойно наврать про такой же, как у Алёны, браслет на руке Анны Алексеевны? Ну, тогда искать ее и спрашивать о каком-то человеке, который фотографировал Алёну, совершенно бессмысленно: не отличишь потом вранье от правды.
А зачем ей врать?
Ну сказали же тебе – из любви к искусству!
Что ж, бывает…
Алёна посмотрела на часы. Ого! Вообще-то пора и в сторону дома направляться.
Позвонила Сусанне. Та уже вернулась. Немножко удивилась, услышав просьбу, но обещала все выполнить в точности прямо сейчас.
Так, нужно пять минут, чтобы дойти до дому. Тем, на чью помощь Алёна надеется, тоже нужно примерно столько времени.
Она пустилась чуть ли не бегом: очень хотелось посмотреть, как прибудет кавалерия!